Сара Рейн - Темное разделение
— Ты же… хм… не живешь здесь, да? В Мортмэйне? — На какой-то жуткий момент это показалось вполне возможным. Может, Соня и вправду живет здесь, как когда-то думала Симона; действительно спит, ест и живет внутри Мортмэйна, бродя по пустым комнатам. (Разговаривая с призраками и слушая их рассказы?.. Нет, это вообще глупо!)
— Конечно, я не живу здесь. Я живу в Западной Эферне. То есть за ней. Несколько миль. Но мне можно ездить по округе днем на велосипеде, потому что это укрепляет мои ноги.
Это было сказано совершенно равнодушным тоном, поскольку Симона не знала, как реагировать, она сказала:
— Я никогда тебя не видела.
— Нет, я обычно езжу по тропинкам. И в Мортмэйн ведет проселочная дорога. Она скрыта от главной дороги, но если ты знаешь, где она, можешь по ней проехать и подняться на велосипеде на холм. Обычно я так и делаю.
— А школа? — На многие мили кругом была только одна школа, в которую ходила Симона, и Соня туда точно не ходила.
— Я не хожу в школу. Я не такая, как другие люди. — Это прозвучало самодовольно. Будто Соне нравилось, что у нее перекошенные плечи и слабые ноги, словно она считала, что это ставит ее выше других. — Я учусь дома, — сказала она и бросила на Симону быстрый взгляд, чтобы увидеть, как она это воспримет.
— А, понятно. — Симона не хотела говорить, что учиться дома, должно быть, очень скучно. Не было возможности наслаждаться уроками искусства или школьными концертами, веселиться с друзьями, подшучивая над учителями. Со школой было связано много плохого (математика и география были одними из самых плохих вещей), но было также довольно много хорошего.
— Я живу здесь уже много лет, — сказала Соня. — Вообще-то… — Она остановилась, и в первый раз Симона увидела, что Соня сомневается. Но затем она сказала: — Я слушаю то, что говорят люди, разные истории, которые они рассказывают. Мне не всегда нравится все это слушать, но мне приходится, нравится мне это или нет. Возможно, я знаю про Мортмэйн больше, чем кто-либо из ныне живущих.
Симона чувствовала, что Соня уже собиралась рассказать ей что-то, а затем передумала. Ей стало любопытно. «Я останусь немного дольше. Узнаю, что она хотела сказать».
Они дошли до конца коридора. Соня толкнула дверь перед собой и подождала, пока зайдет Симона. За дверью была длинная комната, сквозь высокие окна пробивался угасающий солнечный свет, оголяющий грязь и гниль. Разбросанные в беспорядке по полу, валялись маленькие кучки мусора, оставленные бродягами и алкоголиками, которые заночевали тут и не видели призраков Мортмэйна или, может быть, видели, но были настолько пьяны, что приняли их за живых людей.
Комната была отвратительная. Симона никогда не была в таком отвратительном месте. Даже стоя снаружи, в дверях, она чувствовала, как на нее накатывают мощные удушающие волны боли и страдания, и было ощущение, что что-то терзает ее сознание, словно она попала в те дни, когда люди вынуждены были жить здесь, потому что им некуда было пойти, и у них не было ни друзей, ни семьи, которые могли бы помочь им.
Почему ты юная, красивая и свободная? Мы никогда не были красивыми и никогда не могли быть молодыми по-настоящему… Почему ты живешь в красивом доме и ходишь в школу, у тебя есть подруги, и игры, и деньги, а у нас никогда этого не было?..
На несколько мгновений комната, казалось, наполнилась яростью и горечью, и Симоне пришлось несколько раз глубоко вздохнуть, прежде чем она смогла зайти внутрь. Она не позволит Соне заметить, что она напугана, нет, ни за что.
Но так же, как раньше Соня, похоже, не почувствовала огромного прилива эмоций, который возник, когда они коснулись друг друга руками, так и сейчас она не ощущала царящей в комнате атмосферы ярости и боли.
— Они называли это место Женским цехом, — сказала она, пристально глядя на Симону — Женщины приходили сюда, потому что у них не было денег и негде было жить. Если бы они не пришли в Мортмэйн, они бы умерли от голода. Но они ненавидели это место.
— Это потому, что здесь был работный дом. — Симона помнила, что мама рассказывала ей об этом. — Считалось большим позором попасть в работный дом.
— Они должны были все время работать. С раннего утра и до поздней ночи. Им приходилось чистить полы, стирать белье и штопать одежду — ужасную одежду, как саваны для мертвецов, — и если они не делали этого хорошо, их наказывали. Запирали или били. А некоторые из тех, кто жил здесь, были сумасшедшими, и иногда их приходилось… как это называется, когда тебя связывают, чтобы ты никому не причинил вреда?
— Изолировать? Запирать?
— Изолировать. В подвале есть комнаты с железными дверьми — они закрывали там сумасшедших, пока те не успокоятся. (Это и есть звук из кошмаров: лязг железной двери и следом — вопли беспомощности?)
Соня подошла ближе, ее лицо находилось всего в нескольких сантиметрах от лица Симоны. Было довольно жутко близко видеть лицо, которое так похоже на твое собственное. «Не считая глаз, — подумала Симона. — Я знаю, что у меня не такие глаза, хитрые и злые. Я постараюсь никогда в жизни не думать ни о чем хитром и злом, если это придает глазам такой вид».
Соня сказала:
— Представь себе, каково это, быть таким безумным, что тебя закрывают в темноте и оставляют там на много дней. Но самое ужасное, если ты совсем не сумасшедший, а просто не нравишься людям или они хотят избавиться от тебя, потому что ты узнал какие-то их секреты. Ты кричишь и кричишь и стараешься сказать, что ты не сумасшедший, но тебе никто не верит.
— А это вправду случалось? Или ты выдумываешь?
— Я не выдумываю. Я говорила тебе — я знаю то, что есть, и то, что было. — Она взглянула на Симону.
— Ты это уже говорила. Что это значит?
— Ты не знаешь? — тихим голосом сказала Симона.
Что будет, знаю, и что есть — ничто меня не удивит.
Я много прожил, и теперь меня уже не изменить.
Я знаю их,
Я знаю их —
Здоровых и больных,
Я знаю добрых, знаю злых,
Печальных, радостных.
Я знаю их,
Я знаю их —
В уме и не в себе.
Я знаю их,
Я знаю их —
Всех спящих — мертвых иль живых.
Симона подумала: она сумасшедшая. Она совершенно чокнутая. Я стою в доме с привидениями с сумасшедшей девочкой, которая читает мне стихи! То есть я полагаю, что стихи — звучит похоже. Она взглянула напряженно на Соню, стараясь не дрожать. Призраки все еще здесь, им ненавистно было присутствие незваных гостей, потому что им было стыдно за то, что они жили в работном доме, этим призракам, и их возмущали две девочки из будущего, которые жили нормальной жизнью и делали нормальные вещи. (Не считая того, что Соня была ненормальной; если бы она жила здесь сто лет назад, они бы заперли ее в одну из этих клеток, потому что решили бы, что она сумасшедшая…)
Симона немедленно отогнала эту мысль и решительно отступила в проход:
— А что за этой дверью в конце?
На лице Сони снова появилось хитрое выражение.
— Зайди и посмотри, — сказала она и потянулась, чтобы открыть ее. Раздался скрежет покоробленного дуба, и дверь распахнулась внутрь.
Это была еще одна из этих мрачных, плохо освещенных комнат, с еще одной злой железной печью, наблюдающей за ними из тени. Симона чувствовала отвращение к этой печи и к этой комнате, но она не могла позволить Соне увидеть это, поэтому осмотрелась вокруг, словно ей интересно.
Из окна открывался вид на маленький дворик. Это тот дворик, где играли в игру про повешенного? Нет, это было только притворство.
Возле одной из стен на полу было небольшое возвышение. Сначала Симона подумала, что это то, что называется кафедрой: у них была одна в спортзале в школе, чтобы учитель физкультуры мог видеть, как они занимаются, и еще одна в маленьком театре для дирижера, когда выступал школьный оркестр. Впрочем, странно, что здесь была такая же.
Соня сказала:
— Помоги мне передвинуть это, и тогда я расскажу тебе еще кое-что про Мортмэйн, если захочешь.
Она приблизилась к возвышению и стукнула ногой об угол, и вдруг Симона увидела, что это была не часть пола вообще, а чем-то вроде деревянной крышки с железными ручками по бокам. Местами дерево сгнило, и под ним сверкал черный металл.
— Что это? Что там внизу?
— Это старый колодец. Я полагаю, ты знаешь, что такое колодец, да?
— Конечно, знаю. — Симону задел высокомерный тон. — Это место, где люди раньше брали воду, пока у них не было водопровода и ванных. Правда, обычно колодцев в домах не бывает.
— Раньше он был снаружи. Они построили эту часть Мортмэйна на месте старого дворика, — сказала Соня.
— Того дворика, что снаружи?
— Да. Большая часть Мортмэйна очень старая, и колодец тоже очень старый, им никто не пользовался долгие годы. Но много лет назад — сто лет назад — им нужны были новые комнаты, и кто-то сказал, что это лучшее место для их постройки, поэтому они просто поставили крышку на колодец и построили здесь еще одну комнату. Понимаешь, они просто хотели иметь больше комнат для бедняков, сумасшедших и брошенных детей. Вот как они подумали. Они думали, что таким людям неважно, что им придется жить в комнате с колодцем. Они оставили маленький кусочек дворика — его видно из окон.
