Джеймс Эллиот - Холодное, холодное сердце
На Брайтон-Бич он всегда чувствовал себя как дома; знал этот район еще с тех пор, когда был агентом КГБ в Нью-Йорке. Некогда это был покинутый, все больше приходящий в запустение район; но в семидесятые годы его оживил и возродил приток русских эмигрантов, которых теперь насчитывалось более сорока тысяч. В прежде заколоченных домах размещались бакалейные лавки, магазины, рестораны с русскими деликатесами и оживленные ночные клубы. Везде ощущалось богатство, добытое как законным путем, так и с помощью криминальных махинаций; и старые, убогие на вид многоквартирные дома с видом на океан и лепными украшениями, которые так недавно никто не покупал и по сорок тысяч, теперь приносили доход более полумиллиона.
В течение десяти лет, проведенных в городе, Малик часто бывал здесь, особенно когда его охватывала ностальгия. Теплыми летними вечерами он сидел на причале, пил ржаной квас и слушал певцов, которые, подыгрывая себе на балалайке, пели о родине-матери. Однако приводила его сюда не только ностальгия. Обособленное землячество было самым подходящим местом, где легко осваивались тайные агенты; среди легальных иммигрантов функционировали десятки офицеров КГБ, с которыми Малик координировал свои шпионские операции.
Как раз в ту пору и были основаны криминальные структуры в этом районе. В начале семидесятых годов, как впоследствии и Кастро, опустошая свои тюрьмы, КГБ засылало в Соединенные Штаты тысячи преступников; они вливались преимущественно в рабочую среду Брайтон-Бич; сюда же направлялись и политические эмигранты; после второй мировой войны это была самая большая волна русской эмиграции.
Малик имел прочные связи с главарями русского преступного сообщества, установленные еще во времена подпольного пребывания в Нью-Йорке и в Москве. В России, без пособничества КГБ, они не могли осуществлять свои операции, зависящие и от черного рынка; в Нью-Йорке же они вербовали для КГБ тайных агентов, отбирая их среди бывших советских патриотов, разочарованных своей жизнью в Америке, отчаянно бедствующих людей или тех, кто оказался в долгу у преступников.
Русская мафия, или Организация, сформировалась из отдельных банд преступников, которые терроризировали эмигрантов и безжалостно вымогали у них деньги. Но довольно скоро они занялись куда более прибыльными операциями: махинациями со страховками и бесплатной медицинской помощью, установлением контроля над сетью бензозаправочных станций по всему городу и сокрытием сотен миллионов долларов от налогов государства. К началу девяностых годов они сплотились в контролируемую центром сильную организацию, базирующуюся в Брайтон-Бич, но простирающую свои щупальца к тому, что осталось от коммунистической Восточной Европы, в Африку и Юго-Восточную Азию, а когда к власти пришло правительство Ельцина, и в бывший Советский Союз, где прежние сотрудники КГБ вели для них операции, связанные с черным рынком и транспортировкой наркотиков.
Малик мысленно улыбнулся, вспомнив, как возник план выпуска фальшивых денег. Шесть месяцев назад, посетив Брайтон-Бич, он случайно встретился с Силкиным, и они стали вспоминать доброе старое время. В КГБ Силкин как раз и занимался изготовлением фальшивых банкнот; сейчас же он работал в компании, производящей специальную бумагу для правительства Соединенных Штатов. Он планировал похитить эту бумагу и изготавливать деньги с применением фотокопировальных устройств. Он предложил Малику принять участие в этой операции; тут его опыт с отмыванием денег был бы просто бесценен. Малик все еще хорошо помнил выражение лица Силкина, когда он рассказывал ему о клише, похищенных им в Восточном Берлине. И сделка была заключена.
Теперь, в ожидании, когда деньги будут отпечатаны, Малик наблюдал за тихим прибоем, отдаваясь его успокоительному ритму. И вдруг увидел одинокую девушку, бегущую по берегу по направлению к нему. Она двигалась легко и грациозно, как опытная спортсменка. Красивая молодая женщина, брюнетка, среднего роста, с широко расставленными выразительными глазами, с длинными, до плеч волосами, завязанными сзади в «пони-тэйл».
Бегунья перешла на обычный шаг и брела вдоль берега. Она была в двадцати ярдах от Малика, и он так и впился в нее глазами, рассматривая ее во всех подробностях. Ее округлые бедра все еще вибрировали после быстрого бега. Ее вспотевшее тело было влажным, грудь вздымалась в такт ритмичному, хорошо поставленному, дыханию. Тонкая нейлоновая блузка и спортивные шорты прилипли к ее коже; под блузкой явственно проступали твердые округлые груди, хорошо развитая грудная клетка, напряженные мышцы живота; талия необыкновенно тонкая.
Какая великолепная фигура, подумал Малик, почти идеальная в своих пропорциях, как бы изваянная изнутри плотными слоями мышц. Сунув руку во внутренний карман, Малик нащупал складной нож. Он представил себе, как острое, точно бритва, лезвие без всяких усилий вспарывает живот бегунье, представил ее ужас. Он хотел было последовать за ней, выяснить, где она живет, чтобы потом найти ее, когда его дело будет закончено. Но та часть мозга, которая еще контролировала его поступки, отвергла эту мысль как слишком импульсивную. Ему придется следить за ней, разузнавать о ней, но время для этого крайне неподходящее, да и место тоже.
Проводив ее долгим взглядом, он задумался о своем будущем и о том, как отмоет деньги. Следует ли ему сделать это до или после возвращения в Шарлоттсвиль, где его ждут кое-какие дела. Тихий внутренний голос, который он теперь презирал, посоветовал ему, взяв деньги, начать все заново. Изменить образ жизни, внешность, прекратить убийства и остаток своей жизни прожить спокойно и в роскоши. Но память упорно возвращала его к студенткам, намеченным им жертвам; желание довести до конца задуманное было непреодолимо. Особенно привлекала его скрипачка. В ней было необычайное простодушие, которое будило в нем инстинкты насильника.
С тех пор как месяц назад он приступил к серии убийств, желания, загнанные прежде в подсознание, обрели силу, справиться с которой он уже не мог. Эти желания значительно изменились с того далекого времени, когда все это началось как игра, без осознанного намерения убивать, и только впоследствии он начал выслеживать свои жертвы, выискивать тех, кто его возбуждал. Случалось, что он месяцами, а то и годами не испытывал этих желаний. Но после трехлетнего перерыва, когда его проверяли как перебежчика и он адаптировался к новой жизни, желания стали возвращаться гораздо чаше, чуть не еженедельно. И они стали гораздо отчетливее и сильнее, приобретали все большую интенсивность с каждым новым убийством. Теперь он научился распознавать их с самого начала, ощущал, как они завладевают им. Его начинал манить сумеречный мир. Все цвета приобретали особую яркость. Время замедляло свой бег. Кожа обретала необычную чувствительность. В его ум начинали вторгаться странные, сексуально заряженные, насыщенные жаждой убийства фантазии. Эти фантазии, обретая черты реальности, властно требовали осуществления. Так начинался новый цикл безудержного стремления к убийствам, а периоды облегчения и удовлетворения между убийствами становились все короче.
Эти циклы теперь никогда не сменялись бездействием после смерти жертвы. У него были видеопленки и сувениры: женские трусики, бюстгальтеры и другие вещи, снятые с его жертв; он даже хранил небольшой медальон, снятый им с самой первой жертвы, тридцать лет назад, в его родном поселке. Эти видеопленки и сувениры позволяли ему вновь и вновь переживать испытываемое при убийствах возбуждение, когда бы он ни пожелал. Воспоминания помогли ему выдержать трехлетний период бездействия, но они не могли заменить самих убийств, а только обостряли его инстинкт, побуждая все к новым и новым убийствам.
Он спокойно смотрел на океан, мысленно воспроизводя сцену жестокой расправы над Тамми. Он терпеливо раздевал и ласкал ее, а потом вдруг ударил головой о дверь машины. С такой силой, что она сразу же потеряла сознание. Он помнил все, до мельчайших подробностей. И сейчас он слышал, как она умоляла, плакала и кричала, когда он оттащил ее от машины, слышал ее последний, исполненный боли крик. И тут его мысли вернулись к только что увиденной им бегунье, он как будто воочию увидел ее перед собой. Пройдя несколько сот ярдов, она повернулась и пошла по направлению к нему. Звали ее Кэрол Джордан, и, закончив свою обычную утреннюю пробежку, она отправилась обратно мимо фонтана, всего в десяти ярдах от Малика.
В это время года кругом было пустынно: магазины и киоски вдоль набережной закрыты и даже заколочены 182
после окончания работы парка с аттракционами, который открывали лишь по уик-эндам. Берег был пуст, и Малик никого не видел ни в каком направлении. Прямо под скамьей, где он сидел, виднелся узкий проход между двумя киосками. В этот проход выходила задняя дверь одного из заколоченных киосков.
