Монс Каллентофт - Зимняя жертва
— Может, теперь она успокоится.
— Мальчик, сядь, — доносится голос матери со стороны камина.
Теперь дети начинают кричать, женщины пытаются их успокоить, а Элиас Мюрвалль прижимает брата к стулу.
— Ладно, — произносит хозяйка, когда все утихает. — Теперь, я думаю, пудинг готов. И картошка тоже.
— Асатру, — говорит Малин. — Вы имеете какое-то отношение к этой организации?
Комната оглашается дружным хохотом.
— Мы нормальные парни, — говорит Якоб Мюрвалль. — Не викинги.
— Вы храните дома оружие?
— Охотничьи ружья есть у нас у всех, — отвечает Элиас Мюрвалль.
— Как вам удалось получить на него лицензию? С вашим прошлым?
— Вы о наших детских шалостях? Это было так давно…
— У вас есть «салонное» ружье?
— Какое вам дело!
— Так это не вы стреляли в окно Бенгта Андерссона? — спрашивает Малин.
— Если кто и стрелял в его окно, — отвечает Элиас Мюрвалль, — то сейчас ему это уже без разницы.
— Мы хотели бы взглянуть на ваш оружейный сейф, — говорит Зак. — Ведь у вас есть такой? У нас много вопросов, и мы хотели бы поговорить с каждым из вас по отдельности. Здесь и сейчас или в участке, выбирайте сами.
«Женщины, — думает Малин. — Они смотрят на меня, их глаза пытаются понять, чего я хочу. Как будто я должна забрать у них нечто такое, что они готовы защищать до последнего вздоха, даже если в глубине души вовсе не хотят этого».
— Вы можете вызвать моих мальчиков на допрос. И мы дадим вам осмотреть сейф, если придете с ордером на обыск, — говорит женщина. — Ну а сейчас мальчикам Мюрвалль пора есть, сами видите.
— Мы хотели бы поговорить и с вами, фру Мюрвалль, — обращается к ней Зак.
Ракель Мюрвалль задирает нос к потолку.
— Элиас, проводи полицейских.
И вот Малин и Зак снова стоят на морозе, смотрят на фасад, на очертания предметов за мутнеющими стеклами. Малин чувствует, как это приятно — снова быть в обуви.
— И так можно жить в Швеции сегодня! — восклицает она. — Вне всяких норм. Странный анахронизм…
— Я так не думаю, — отвечает Зак и затем выдвигает первое попавшееся объяснение, которое ему приходит в голову: — Это все пособия. Чертовы пособия! Слово даю, вся эта шайка получает и по безработице, и социалку, и весь полный комплект. И детские на такую ораву наверняка составляют в месяц целый капитал.
— Насчет пособий не уверена, — возражает Малин. — Скорее всего, здесь не только это. И тем не менее… Третье тысячелетие. Швеция. Семья, которая, как кажется, живет исключительно по своим внутренним законам.
— Пока мы вкалываем, они охотятся, рыбачат и возятся с техникой. Ты хочешь пробудить во мне симпатию к ним?
— К детям, может быть. Кто знает, каково им?
Зак молчит, похоже погрузившись в размышления.
— Жить вне общества — не такая уж редкость. В этом нет никакого анахронизма. Стоит вспомнить подобные банды в Бурленге, Кнутбю, Шейке и доброй половине чертова Норрланда. Да, они живут среди нас. И их никто не трогает до тех пор, пока они не нарушают общественного порядка. Пусть живут своей жалкой жизнью, чтобы обычные люди могли жить своей. Нищие, чокнутые, иммигранты, инвалиды. Они никого не волнуют, Малин. Другое дело — уверенность в том, что именно твое существование нормально. Кто мы такие в самом деле, чтобы решать, как должны жить другие люди? Может быть, им веселей, чем нам.
— Я так не думаю, — возражает Малин. — А что касается Бенгта Андерссона, здесь налицо мотив.
Они направляются к машине.
— Как бы то ни было, Мюрвалли — милая семейка, — говорит Зак, поворачивая ключ зажигания.
— Ты видел, с какой злобой смотрел Адам? — вспоминает Малин.
— И потом, их много, они могли сделать это вместе. А прострелить окно резиновыми пулями — пустяк для этих господ. Мы должны получить ордер на обыск и осмотреть их оружие. Но у них может быть и оружие без лицензии. Оснований, чтобы привязать это дело к самим пулям, более чем достаточно.
— Ты действительно думаешь, что этого хватит для ордера? Ведь с юридической точки зрения нет никаких конкретных свидетельств, что они каким-то образом в этом замешаны.
— Может, и нет. Посмотрим, что скажет Шёман.
— Как же был он зол, Адам Мюрвалль!
— Малин, представь, что это была твоя сестра. Ты бы не злилась?
— У меня нет ни братьев, ни сестер, — отвечает Малин и добавляет: — Я была бы вне себя.
31
На расстоянии, с возвышенности, озеро Роксен выглядит как расстеленное серо-белое пуховое одеяло. Деревья и кустарники, словно измученные, прижатые к земле по берегам и по краям поля, истерзанные, ждущие тепла, в наступление которого верится с трудом, топорщатся «ежиками».
Белый кирпич, коричневая отделка. Коробка к коробке — в лучших традициях семидесятых. На вершине холма с крутым склоном стоят четыре комфортабельных особняка.
Малин и Зак стучат в дверь львиной головой, между отполированными челюстями косяков открывается дверная щель, словно пасть.
При прошлой встрече с Фредриком Уннингом Малин была уверена: ему есть что сказать, но его удерживает страх. Теперь она это знала точно, и по мере приближения к дому ее нетерпение возрастало с каждым шагом.
Что ждет их там, внутри?
Они должны быть осторожны. Зак рядом с ней взволнован, изо рта идет пар, непокрытая голова беззащитна перед морозом и его тупыми инфекционными крючьями.
Слышится скрежет.
Дверная щель увеличивается, и в ней появляется лицо тринадцатилетнего Фредрика Уннинга, его вялое малоподвижное тело, одетое в голубую спортивную майку от «Кархартт» и серые армейские штаны.
— Вот и вы наконец, — говорит он. — Долго пришлось вас ждать. Я думал, приедете сразу.
«Если б ты только знал, Фредрик, — думает Малин, — как часто встречают полицейских такими словами!»
— Можно войти? — спрашивает Зак.
Комната Фредрика Уннинга находится на третьем этаже, ее стены увешаны плакатами с изображениями скейтбордистов. Вот Бэм Марджера из сериала «Чудаки» высоко парит над бетонной площадкой, а на новой винтажной афише юный американский актер Тони Алва скользит по закоулкам Лос-Анджелеса. Вид из окон размером во всю стену заслонен легкими белыми гардинами, и розовый ковер на полу весь в солнечных бликах. В углу новый с виду стереомагнитофон, плоский телеэкран верных сорока пяти дюймов в ширину вмонтирован в пол.
Фредрик Уннинг сидит на краю кровати и неотрывно смотрит на гостей. От развязности прошлой встречи не осталось и следа. Родителей нет дома: папа, страховой агент, увез свою жену, владелицу бутика, в небольшое турне по Парижу. «Они иногда ездят туда. Маме там нравятся магазины, папе — еда. Хорошо остаться одному».
На кухне пустые коробки из-под пиццы, недоеденные пироги, бутылки из-под прохладительных напитков и переполненные мусорные мешки.
Малин сидит на кровати возле Фредрика Уннинга, Зак маячит черным контуром на фоне самого большого в комнате окна.
— Ты знаешь о Бенгте Андерссоне что-то такое, что могло бы быть нам интересно?
— И никто не узнает, что именно я сказал вам это?
— Никто, — отвечает Малин, и Зак согласно кивает:
— Это останется между нами, никто не будет знать, откуда эта информация.
— Они никак не могли оставить его в покое, — начинает Фредрик Уннинг и смотрит на гардины. — Донимали его постоянно. Как одержимые.
— Бенгта Андерссона?
— Кто его донимал? — раздается голос Зака со стороны окна.
И Фредрик Уннинг снова испуган, он сжимается в комок, отодвигается от Малин. А она думает о том, как привыкает с годами к этому страху вокруг себя, к тому, что люди, один за другим, словно убеждаются в том, что самая надежная вещь на свете — молчание, ибо любое высказанное слово несет опасность. А может быть, они не так уж не правы?
— Бенгта, — произносит наконец Фредрик Уннинг.
— Кто? Все в порядке, — успокаивает Малин. — Ну, смелее.
При этих словах Фредрик Уннинг, как кажется, собирается с духом.
— Йоке и Йимми. Они постоянно издевались над ним, над Мяченосцем.
— Йоке и Йимми?
— Да.
— А как их зовут по-настоящему, Йоке и Йимми?
На лице подростка снова сомнения, страх.
— Мы должны знать.
— Иоаким Свенссон и Йимми Кальмвик, — уверенным голосом называет Фредрик Уннинг.
— И кто они?
— Учатся в школе, в девятом классе. Настоящие свиньи, большие и мерзкие.
«А разве ты сам не должен быть сейчас в школе?» — задается вопросом Малин, но вслух спрашивает:
— И что они делали с Мяченосцем?
— Преследовали его, дразнили, выкрикивали вслед разное. И мне кажется, это они сломали его велосипед, бросали в него пакеты с водой, камни. Я даже думаю, они лили всякие помои в его почтовый ящик.
