Хулия Наварро - Тайна Святой Плащаницы
— Я настаивал, чтобы он пошел со мной, но он не согласился. Он хотел, чтобы ты узнал о его состоянии еще до того, как он появится здесь. Ему не хочется, чтобы ты чувствовал себя обязанным облегчить его участь.
Изаз в сопровождении Ободаса и Иоанна направился в караван-сарай. Один из начальников каравана показал им, где найти Харрана.
— Во главе этого каравана — родственник Харрана, он согласился привезти Харрана сюда. У Харрана не осталось в Эдессе никого: его жена и дети убиты, а его друга Сенина пытали и убили на глазах тех, кто захотел посмотреть на его страдания. Маану подверг жестоким преследованиям всех друзей Абгара.
— Но Харран не был другом Абгара…
— Но им был друг Харрана Сенин, и тот не захотел рассказать царю, где спрятан погребальный саван Иисуса, исцеливший Абгара. Маану приказал разрушить дом Сенина и сжечь все его имущество. Он даже велел развести огромный костер и уничтожить животных Сенина. А еще подверг бичеванию слуг Сенина, причем некоторым из них отрубили руки, а другим — ноги. Харрану же выкололи глаза, потому что он водил караваны Сенина через пустыню. Харран должен радоваться уже тому, что остался жив.
Они увидели Харрана, сидевшего на полу. Изаз помог Харрану встать и обнял его.
— Харран, мой добрый друг!
— Изаз? Это ты?
— Да, Харран, это я. Я пришел за тобой. Пойдем со мной. Мы будем заботиться о тебе, и ни в чем тебе не будет недостатка.
Тимей принял Харрана весьма любезно. Было решено, что Харран временно поживет в доме Иоанна — до тех пор пока не пристроят еще одно помещение к маленькому дому Тимея, в котором уже жили Изаз и Ободас.
Харран успокоился, узнав, что он обретет здесь приют и ему не придется просить милостыню. Дрожащим голосом он рассказал о том, что Маану приказал сжечь дома христиан за их веру в Иисуса. Царь не пощадил даже знатные семьи Эдессы. Он не испытывал жалости ни к старикам, ни к женщинам, ни к детям. Кровь невинных залила белый мрамор зданий города, а воздух пропитался запахом смерти.
Ободас дрожащим голосом спросил, что же стало с его семьей, с отцом и матерью, которые служили Сенину и были такими же христианами, как и он.
— Они мертвы. Мне очень жаль, Ободас.
По лицу великана потекли слезы, и все попытки Тимея и Изаза его утешить были тщетными.
Затем Изаз спросил о том, о чем все никак не решался спросить: что сталось с его дядей Хосаром и с Фаддеем.
— Хосара убили на городской площади, так же как и Сенина. Маану хотел, чтобы смерть знатных людей послужила предупреждением простолюдинам и чтобы все осознали, что он не будет милосердным к христианам, кем бы они ни были… Хосар не издал ни стона. Маану пришел посмотреть на его мучения, а еще заставил прийти и царицу. Все мольбы его матери ни к чему не привели. Царица опустилась на колени и просила сохранить жизнь твоему дяде, а царь, ее сын, радостно смеялся, видя, как страдает Хосар. Мне очень жаль, Изаз… Тяжела ноша того, кто несет известие о смерти.
Изаз с трудом сдерживал слезы. Да и всем присутствующим было отчего горевать: каждый из них либо пострадал сам, либо потерял кого-нибудь из близких. Изаз почувствовал, что его все больше и больше охватывает жажда мести.
Мудрый Тимей наблюдал за ним, зная, какая напряженная борьба сейчас происходит в сердце Изаза, да и в сердце Ободаса.
— Месть — не решение проблемы, — сказал Тимей. — Я знаю, вы оба утешились бы, если бы увидели, что Маану умирает в муках. Но я вас уверяю: он будет покаран, ибо ему придется отвечать за содеянное перед самим Богом.
— Однако разве ты не говорил, Тимей, что Богу присуще безмерное милосердие? — спросил Ободас сквозь слезы.
— Да, но ему присуща еще и безмерная справедливость.
— А царица? Она еще жива? — спросил Изаз, боясь услышать ответ.
— После смерти твоего дяди никто ее больше не видел. Некоторые из дворцовых слуг утверждают, что она умерла от горя и что Маану приказал отнести ее тело в пустыню на съедение диким зверям. Другие же говорят, что царь приказал ее убить. Так или иначе, никто ее больше не видел. Мне очень жаль, Изаз, что приходится сообщать такие печальные новости.
— Друг мой, вестник не виновен в том, о чем он сообщает — сказал Тимей. — Давайте помолимся вместе и попросим Бога, чтобы он избавил наши сердца от гнева и помог нам вынести боль утраты близких нам людей.
22
Ночной воздух был пропитан запахом цветов. Рим сверкал у ног гостей Джона и Лизы Бэрри, стоявших на просторной изящной террасе, возвышавшейся над городом.
Лиза нервничала. Джон разозлился, когда после его возвращения из Вашингтона она сообщила ему, что решила устроить вечеринку в честь Мэри и Джеймса и пригласила на эту вечеринку Марко и Паолу. Он обвинил свою супругу в вероломстве по отношению к ее сестре.
— А ты скажешь Мэри, с какой целью пригласила Марко? Нет, конечно же, нет, потому, как и не сможешь, и не должна этого делать. Марко — наш друг, и я намерен помогать ему в том, что ему необходимо, однако не надо втягивать в это наших родственников, да и тебе не следует совать нос в расследования, проводимые Департаментом произведений искусства. Лиза, ты моя жена, и у меня нет от тебя секретов, однако я прошу тебя не вмешиваться в мою работу. Я же не вмешиваюсь в твою! Как ты можешь использовать свою сестру, да и ради чего? Какое тебе дело до пожара в соборе?
Это был первый неприятный разговор между ними за многие-многие годы. Джон заставил ее почувствовать себя виноватой. Да она и сама осознавала, что, пытаясь угодить своим друзьям, действовала уж слишком опрометчиво.
Впрочем, Мэри не высказала неудовольствия, когда Лиза послала ей по электронной почте список приглашенных. Да и ее племянница Джина не стала возражать, увидев в списке имя Марко Валони и его супруги Паолы: она знала, что эти двое — близкие друзья ее дяди и тети. Она уже встречалась с ними несколько раз, и они казались ей приятными симпатичными людьми. Правда, Джина спросила, кто такая эта сеньора Галлони, которая должна прийти вместе с четой Валони. Лиза ей объяснила, что это очень образованная женщина, работает она в Департаменте произведений искусства, и ее очень ценят супруги Валони. Больше вопросов Джина не задавала.
Четыре официанта разносили на подносах коктейли. Когда Марко Валони, Паола и София вошли в дом, они не смогли скрыть своего удивления: среди гостей были два министра, кардинал, несколько дипломатов, в том числе посол Соединенных Штатов, бизнесмены, преподаватели — коллеги Лизы, а также несколько археологов — друзья Джины.
— Я чувствую, что я здесь не ко двору, — шепнул Марко сопровождавшим его женщинам.
— Я тоже, — ответила Паола, — но отступать поздно. София стала искать взглядом Умберто Д'Алакву. Он стоял в стороне и разговаривал со светловолосой женщиной, красивой и изысканной, немного похожей на Лизу. Собеседники смеялись, и было заметно, что они чувствовали себя непринужденно в обществе друг друга.
— Добро пожаловать. Паола, какая ты красивая! А вы, наверное, доктор Галлони. Рад познакомиться.
Марко догадывался, что Джон чувствует себя неловко. Он и сам пребывал в некотором напряжении с того момента, как Лиза пригласила его на эту вечеринку. Он даже пытался найти причину, чтобы отклонить это приглашение, пытался придумать какой-нибудь хитроумный, но вежливый повод не приходить сюда, причем сам он толком не понимал, зачем ему этот повод.
Лиза, улыбаясь, подошла к ним. Марко показалось, что она тоже испытывает неловкость, как и Джон. «А может, я просто превращаюсь в параноика? — подумал Марко. — Может, поэтому улыбка Лизы представляется мне гримасой, а в спокойном взгляде Джона мне чудится беспокойный блеск?»
Джина также подошла поздороваться с ними, и ее тетя тут же поручила ей представить Марко, Паолу и Софию остальным гостям.
Джон заметил, какое впечатление произвела София на мужчин. Большинство из них, в том числе и кардинал, украдкой поглядывали на нее. Вскоре она уже разговаривала в группе гостей, состоявшей из нескольких послов, министра, трех бизнесменов и банкира.
Одетая в белый костюм от Армани, с распущенными светлыми волосами, без каких-либо украшений, не считая сережек с маленькими бриллиантами и часов от Картье, София, без сомнения, была самой красивой женщиной на этой вечеринке.
Разговор шел о войне в Ираке, и министр вежливо поинтересовался у Софии ее мнением по этому вопросу.
— Вообще-то я против этой войны. По-моему, Саддам Хусейн не представляет угрозы ни для кого, кроме своего собственного народа, — заявила София.
Она оказалась единственной из присутствующих, кто негативно отозвался о войне, и разговор тут же оживился. София высказала множество доводов против войны, привела поучительные примеры из истории и, в конце концов, положила своих оппонентов на обе лопатки.
