Стивен Кинг - Возрождение
— Второе имя?
— Эдвард.
— Кто я?
— Чарльз Джейкобс. Чарльз Дэниел Джейкобс.
Он достал пузырек с героином и дал его мне. Я посмотрел на него и протянул обратно.
— Пока хватит. Вы же только что мне давали.
— Неужели?
Он показал мне свои часы. Мы пришли сюда еще утром, а сейчас они показывали четверть третьего.
— Этого не может быть.
Он взглянул с интересом.
— Почему?
— Потому что все произошло мгновенно… Хотя, наверное, нет?
— Да, мы с тобой беседовали довольно долго.
— И о чем же?
— О твоем отце. О твоих братьях. О смерти твоей матери. И Клер.
— Что я говорил о Клер?
— Что она вышла замуж за жестокого человека и молчала об этом три года, потому что ей было стыдно. В конце концов она рассказала обо всем твоему брату Энди и…
— Его звали Пол Овертон, — сказал я. — Он преподавал английский в элитной подготовительной школе в Нью-Гэмпшире. Энди приехал туда и подкараулил Овертона на парковке. Когда тот объявился, Энди выбил из него все дерьмо. Мы все любили Клер — даже Пол Овертон, наверное, по-своему любил ее, — но Клер с Энди самые старшие, они были особенно близки. Об этом я тоже рассказал?
— Практически слово в слово. Энди сказал: «Если ты еще раз ее тронешь, я тебя убью».
— Что я еще сказал?
— Что Клер бросила его, добилась охранного ордера и подала на развод. Она переехала в Норт-Конвей и нашла новую работу. Через полгода после развода Овертон приехал туда и застрелил ее прямо в классе, где она после уроков проверяла работы учеников. Потом застрелился сам.
Да. Клер мертва. На ее похоронах наша большая, шумная и обычно счастливая семья собралась вместе в последний раз. Был солнечный октябрьский день. Когда все закончилось, я поехал во Флориду — просто потому, что никогда там не был. Через месяц я уже играл в Джексонвилле с «Помадой Пэтси Клайн». Цены на бензин кусались, климат оказался теплым, так что я сменил машину на «Кавасаки». Как выяснилось позже, не самая удачная идея.
В углу комнаты стоял маленький холодильник. Джейкобс открыл его, вытащил бутылку яблочного сока и дал мне. Я опустошил ее в пять глубоких глотков.
— Давай посмотрим, сможешь ли ты встать.
Я поднялся из кресла, меня повело. Чарльз удержал меня за локоть.
— Отлично. Теперь походи немного.
Я прошелся по комнате, и хотя поначалу меня шатало, как пьяного, в конце концов все пришло в норму. Четкий Эдди вернулся.
— Хорошо, — сказал Джейкобс. — Походка ровная, хромоты нет. Давай-ка двигать на ярмарку. Тебе нужно отдохнуть.
— Но что-то все же случилось, — сказал я. — Что именно?
— Я думаю, небольшая перестройка твоей мозговой активности.
— Вы думаете.
— Да.
— Но не знаете наверняка, так?
Он, казалось, обдумывал эту мысль очень долго — хотя, может, на самом деле прошло всего несколько секунд. Более или менее нормальное восприятие времени вернулось ко мне лишь через неделю. Наконец он произнес:
— Некоторые важные книги крайне сложно раздобыть, поэтому мои исследования продвигаются не так быстро. Иногда из-за этого приходится идти на определенные риски. Приемлемые, само собой. Но с тобой же все хорошо, не так ли?
Я подумал, что еще рано об этом судить, но промолчал. В конце концов, дело было сделано.
— Пойдем, Джейми. У меня впереди тяжелый вечер, и мне самому нужно отдохнуть.
Когда мы добрались до его трейлера, я попытался открыть дверь и вместо этого снова вытянул руку вверх. Локоть отказывался сгибаться, словно сустав вдруг стал чугунным. На одно жуткое мгновение мне показалось, что рука так никогда и не опустится, и я так и останусь на всю жизнь с поднятой рукой «Можно я, можно я отвечу!». Но потом меня отпустило. Я опустил руку, открыл дверь и вошел внутрь.
— Это пройдет, — сказал он.
— Откуда вы знаете, если даже не знаете точно, что именно сделали?
— Потому что уже видел такое раньше.
На ярмарке, припарковавшись на своем обычном месте, Джейкобс снова показал мне пузырек с героином.
— Можешь заправиться, если хочешь.
Но я не хотел. Чувство было такое, будто после праздничной трапезы из девяти блюд тебе предлагают банановый сплит: ты знаешь, что десерт хорош, и что при других обстоятельствах ты бы с радостью его слопал, но только не после сытного ужина. После сытного ужина банановый сплит — не предмет вожделения, а просто предмет.
— Может, позже, — ответил я, но «позже» не наступило до сих пор. И сегодня, когда я, пожилой уже человек с зачатками артрита, пишу о тех давних временах, я знаю, что уже и не наступит. Он исцелил меня, осознавая опасность такого исцеления: когда мы говорим о приемлемых рисках, вопрос в том, приемлемых для кого? Чарли Джейкобс был добрым самаритянином. А еще он был полубезумным ученым, и в тот день в заброшенной автомастерской я послужил ему очередным подопытным кроликом. Он мог меня убить, и иногда – часто, чего уж там, – я жалею, что этого не случилось.
Остаток дня я проспал, а вечером проснулся бодрым и с ясной головой, как в старые добрые времена. Скинув ноги с кровати, я наблюдал, как Джейкобс одевается к выступлению.
— А скажите… — начал я.
— Если ты о нашем приключеньице на западе Талсы, то я бы помолчал. Давай просто подождем и посмотрим, останешься ли ты в твоем теперешнем состоянии, или тебя снова заломает… Чертов галстук, никак не могу его правильно завязать, а от Бриско толку немного.
Бриско звали его помощника, который нарочито переигрывал и, когда нужно, отвлекал публику.
— Подождите, — сказал я. – Вы тут здорово намудрили. Дайте мне.
Встав у него за спиной, я завязал ему галстук. Теперь, когда руки не дрожали, мне это далось легко. В них, как и в моей походке, прибавилось уверенности.
— Где ты этому научился?
— После той аварии, когда я снова мог выстоять на сцене пару часов и не упасть, я играл в группе под названием «Гробовщики». – Не бог весть какая группа, как и любая другая, в которой я был лучшим музыкантом. – Мы выступали в сюртуках, цилиндрах и галстуках-ленточках. Барабанщик подрался с басистом из-за девушки, группа распалась, но зато я обзавелся новым навыком.
— Что ж… спасибо. О чем ты хотел меня спросить?
— О молниеносных портретах. Вы фотографируете только женщин. Мне кажется, вы теряете из-за этого половину клиентов.
Он улыбнулся своей мальчишеской улыбкой, какой улыбался во время игр в подвале пастората.
— Когда я изобрел портретную камеру – помесь генератора и проектора, как ты сам, конечно же, догадался, — я попытался фотографировать и мужчин, и женщин. Было это в небольшом парке развлечений под названием «Джойленд» на побережье Северной Каролины. Он уже закрылся, но, Джейми, это было прекрасное место. Оно мне очень нравилось. Там, на центральной аллее, – называлась она Джойленд-авеню, — рядом с Зеркальным дворцом Мистерио располагалась Галерея Бунтарей. В ней стояли картонные фигуры в человеческий рост с прорезями для лиц: пират, гангстер с автоматом, крутая деваха с «Томми-ганом», Джокер и Женщина-Кошка из комиксов о Бэтмене. Люди вставляли лица в прорези, а парковые фотографы – Голливудские девушки – щелкали их на камеру.
— И это навело вас на мысль?
— Да. В то время я представлялся мистером Электрико – аллюзия на Рэя Брэдбери, пусть вряд ли хоть кто-то из лохов это понял. И хотя уже тогда я изобрел более грубую версию моего нынешнего проектора, у меня и мысли не возникло задействовать его в моем шоу. В основном я использовал катушку Теслы и генератор искр под названием Лестница Иакова. Я показывал вам, детям, ее уменьшенную версию, когда был вашим священником. С помощью химикатов я окрашивал искры-ступеньки в разные цвета. Помнишь?
Я помнил.
— Галерея Бунтарей заставила меня задуматься о возможностях моего проектора, и я придумал молниеносные портреты. Очередная замануха, скажешь ты… но она помогла мне продвинуться в моих исследованиях, и помогает до сих пор. В «Джойленде» кроме задника с красавицей в бальном платье я использовал задник с мужчиной в дорогом черном галстуке. Некоторые мужики соглашались на снимок, но на удивление мало. Наверное, над ними потешались дружбаны, когда видели их одетыми с иголочки. Женщины же над таким не смеются никогда, потому что сами обожают одеваться с иголочки. Завидев мое творение, они выстраиваются в очередь.
— И долго вы уже гастролируете?
Прищурив глаз, он начал подсчитывать, а потом удивленно воскликнул:
— Уже почти пятнадцать лет!
Я покачала головой и улыбнулся.
— Из проповедников в зазывалы.
Тут я понял, что ляпнул бестактность, но мысль о том, что мой бывший духовник теперь обрабатывает толпы зевак, по-прежнему не укладывалась у меня в голове. Однако Джейкобс не обиделся. Взглянув еще разок в зеркало на свой безупречно повязанный галстук, он мне подмигнул.
