Франк Тилье - Переломы
За его спиной раздается какой-то шум, и он вздрагивает.
— Мирабель…
Молодая женщина входит в комнату, встает перед инвалидным креслом и улыбается. Не очень искренне.
— Добрый вечер, Бландина. Надеюсь, вы хорошо себя чувствуете. Рада видеть вас.
Она гладит больную по щеке тыльной стороной кисти.
— На этой неделе было много работы. Все одно и то же, вы же знаете, каково это — жить в деревне, тут мало кого увидишь. А после того, как старик умер, — так еще меньше. Но, как говорится, надо крутиться. Сегодня мне пришлось перетаскать чуть не тонну цемента. Мешки по тридцать пять кило — и все руками.
Она поворачивается к Клоду:
— Я просто хотела с тобой поздороваться, вот и все. И помочь тебе с Бландиной. Ты ее уже помыл? Если нет, я этим займусь. Мне нравится ее мыть.
— Все уже сделано. Но если хочешь, можешь помочь мне уложить ее. У меня еще болит грудь.
Вдвоем они бережно переносят Бландину на кровать. Клод удобно устраивает ее голову на подушке, укладывает руки вдоль туловища. Потом, когда он выходит в ванную комнату, Мирабель гладит Бландину по лбу и улыбается ей.
— Ты настолько красивее меня…
Ей кажется, что Бландина совсем не постарела с тех пор, как она стала приходить в этот дом. Она выглядит такой же сильной, какой была в тридцать лет. Морщины словно бы пощадили ее лицо с мягкой бархатистой кожей. Возвращается Клод в старой зеленой пижаме.
— Хорошо, что ты зашла, Мирабель.
— Могу остаться, пока ты не заснешь, если хочешь.
Мирабель бросается на матрас, откидывает назад волосы и трет покрывало ладонями, чтобы согреть его. Клод хватает ее за запястье.
— Все в порядке, спасибо. Мне не нравится, когда ты гуляешь в такое время. Можешь идти домой.
Он ложится возле жены. Мирабель берет Бландину за руку, осторожно массирует ее.
— Ты думаешь, ей от этого хорошо?
Клод улыбается, прижавшись головой к плечу Бландины, его правая рука гладит ее длинные светлые волосы.
— Я уверен.
Клод смотрит в потолок широко раскрытыми глазами. Указательным пальцем он водит вдоль ровных линий швов на груди.
— А теперь уходи, Мирабель. Я хочу остаться наедине с женой.
Мирабель целует его в щеку. Клод вымученно улыбается. Потом делает глубокий вдох, гасит свет и закрывает глаза.
36
В квартире Алисы совсем темно. Молодая женщина сидит в кресле, рядом горит маленькая лампочка. Фред заканчивает говорить по телефону. Потом возвращается к ней с листком бумаги в руке.
— Для тебя есть полезная информация. Твой Люк Грэхем работает в Клиническом центре в Лилле. Не хочет отвечать на твои звонки? Не страшно. Завтра поедем туда к восьми, застанем его врасплох, и пусть только попробует не ответить!
— А он точно там работает?
— На сто процентов. Грэхем вкалывает в клинике Фрейра все то время, когда не ведет прием в своем кабинете в Бре-Дюн, то есть большую часть времени. Найти было несложно, буквально два-три звонка. Простая логика.
Алиса краснеет и в конце концов улыбается. Фред подходит и обнимает ее.
— Вот такую женщину я хочу видеть почаще. А не ту, которая то и дело убегает.
— Еще раз прости меня за то, что было.
— Ну, ждать я привык. Конечно, то, что ты заставила меня торчать в Аррасе за семьдесят километров от моего дома, мне понравилось чуточку меньше. И главное, я за тебя волновался.
— Понятия не имею, что на меня нашло, я…
— Ну давай пока что отнесем это за счет твоих черных дыр.
Он встает, указывает на диванчик:
— Если хочешь, я могу остаться на ночь. Отлично высплюсь на диване.
— Я думаю, что… Нет, еще слишком рано. Я боюсь… что буду с тобой, а в то же время — в другом месте. Ты меня понимаешь?
Фред поправляет свою бандану.
— Да, конечно. Вернее, наполовину.
Алиса подходит поближе, обнимает его:
— Не сердись на меня.
Он обхватывает ладонью ее затылок:
— Я потерплю, я дам тебе столько времени, сколько понадобится. Потому что, кажется, в моем сердце что-то происходит…
Он уходит и исчезает в коридоре.
Алиса тихонько прикрывает за ним дверь.
Она переживает одновременно самый худший и самый лучший момент в своей жизни.
37
Рано утром в субботу, когда Люк Грэхем приезжает в клинику Фрейра, на парковке уже стоят несколько машин. Ночная смена дорабатывает последние часы, в коридорах взрослого и детского психиатрических отделений тихо. Но не пройдет и двух часов, как помещение заполнится коллегами и первые пациенты придут на прием, чтобы поделиться мыслями и вопросами, теснящимися у них в мозгу.
Люк нервно выключает мотор своего внедорожника, но не решается выйти. Он еще может развернуться. Еще не поздно все остановить. Поразмыслив несколько мгновений, он все-таки выходит из машины.
Действовать быстро…
Через две минуты он вешает пальто на вешалку в кабинете, надевает халат и трет щеки. Он бледен как мел.
Ад.
Он нашел радикальное решение проблемы кататоника. Приехать в больницу намного раньше остальных, заглянуть в шкаф с медикаментами, от которого у него есть ключ, и ввести больному калий через капельницу. Если обставить все правильно, подделать несколько бумажек и обойти кое-какие процедуры, ему удастся избежать вскрытия. Ну а на худой конец, он хорошо знаком с судмедэкспертом.
Главное — чтобы все получилось, как он задумал.
Люк делает глубокий вдох и выходит из кабинета. Он идет по коридорам, быстро спускается в процедурную, открывает своим ключом шкаф, берет ампулу калия и кладет ее в карман. Замечает, что у него сильно дрожат руки.
Он не верит, что сможет выполнить задуманное, но тем не менее продолжает. Теперь — в палату A11. Психиатр знает наизусть все механизмы функционирования клиники, все ее внутренние системы. Сначала к больным заходят медсестры, потом делают обход сиделки, каждые два часа проводятся проверки, а между ними — огромные промежутки, во время которых любой человек в белом халате может делать все, что ему заблагорассудится.
Он смотрит направо, налево, заходит в палату, стискивает зубы и бесшумно прикрывает за собой дверь. При виде женской фигуры в углу комнаты у него едва не случается инфаркт.
— Доктор Грэхем?
Люк глупо улыбается, прижав руку к сердцу.
— О господи боже мой, Жюли! Что вы тут делаете?
Сотрудница социальной службы ерошит свои светлые волосы. Она выходит из состояния, которое не имеет ничего общего со сном, скорее это борьба за то, чтобы не уснуть. Наклоняет голову и медленно потягивается, а потом надевает скинутые туфли на каблуках.
— Простите меня… М-м-м… Мне пришлось разбираться с… двумя случаями уже ночью, потом… я немного пообщалась с дежурным психиатром в Салангро. И потом оказалось, что уже четыре утра… Ой, как тяжко… А что с вашим лицом?
Люк подносит руку к носу, стараясь казаться спокойным, но на самом деле он близок к обмороку. Она смертельно напугала его.
— Ах, это… Просто стукнулся. Скажите, а почему бы вам не отправиться домой?
Она сдерживает зевок.
— Обещаю вам, как только немного распутаем это дело, я залягу в койку дня на три.
Люк научился загонять эмоции глубоко внутрь, научился ничего не показывать. Чувствуя себя на грани нервного срыва, он подходит к спящему больному. Через катетер в вену на руке поступает снотворное. Люк незаметно вынимает из кармана халата ампулу с калием и осторожно перепрятывает ее во внутренний карман пиджака. Потом поворачивается, проверяет лист назначений, прикрепленный к изножью кровати. Только бы проклятые руки перестали дрожать!
— Если больница посягает на ваш сон — это дурной знак.
— Вы об этом знаете не понаслышке, а?
Люк закрывает капельницу. Жюли подходит к нему.
— Я знаю, что случилось с вашей семьей. Страшная авария на мысе Блан-Не. И Жюстину Дюмец отпустили.
Люк сжимает кулаки. Потом оборачивается и смотрит ей прямо в глаза. Он сердит на нее за то, что она пришла сюда, но в то же время он почти благодарен.
— В таком случае вы понимаете, что у нас с вами нет никакого будущего.
Холодный, жесткий голос. Как удар в лицо. Жюли пожимает плечами:
— Убежать, спрятаться за спинами больных — это гораздо проще, чем встретиться с действительностью лицом к лицу.
— С действительностью? С какой действительностью? Вам не приходит в голову, что в этих стенах я как раз и имею дело с действительностью? Вы хотя бы знаете, в чем состоит большая часть моей работы здесь, в больнице?
— Насколько мне известно, вы работаете с психическими травмами?
— Да, с психическими травмами. С событиями настолько сильными и жестокими, что они ломают психику, оставляя в ней жгучие воспоминания, которые начинают действовать как инородные тела, как не поддающиеся разрушению сгустки. Эти больные — не такие люди, как мы с вами, они зомбированы, их души заблудились во мраке и отделены от тела, которое при этом остается на свету. Оставить этих людей за дверью — это значит согласиться с тем, что их поглотят сумерки, что сгустки в конце концов закупорят жизненно важную артерию. Психиатрия, как я ее понимаю, состоит не в том, чтобы просто выписывать рецепты на лекарства, сидя за лакированным столом. Дело в том, что никаких рецептов нет. Иначе кто угодно мог бы взять «Руководство по диагностике и статистике душевных расстройств», сесть на мое место и делать мою работу.
