Лорел Гамильтон - Черный список
Он улыбнулся мне, но до глаз эта улыбка не дошла. — Пожалуйста, но побереги благодарности, пока не перестанешь покрывать меня матом.
— С чего ты взял, что я буду материться?
— Быстрое заживление означает, что лекарства выводятся из твоего организма быстрее, чем обычно, правильно?
И в этот момент мою руку скрутило спазмом так, что я почти упала на колени. Эдуарду пришлось меня подхватить, чтобы я не развалилась. Когда я снова могла говорить, я ответила: — Ага.
— Это худшая из твоих ран, которые ты заработала, с тех пор, как обзавелась ликантропией?
— Без сверхъестественного заживления — угу, — мой голос все еще хрипел.
— Таким образом, ты не знаешь — действует ли на тебя еще болеутоляющее, или у тебя, как и у всех ликантропов — лекарства выводятся из организма лишком быстро.
Я уставилась на него. Я уже была вся покрыта испариной и такой бледной, что дальше осталось только падать в обморок. — Да пошел ты на хуй, — сказала я.
— Вот видишь, я же говорил, что ты будешь материться.
Эдуард повел меня к внедорожнику со свежими подпалинами на задней части. Мы ехали следом за «скорой» в клинику, чтобы выяснить — действовала ли на меня еще анестезия. «Держу пари, что — нет. Просто пиздец».
Глава 24
Переводчики: Sunriel, dekorf, Kejlin, Светуська
Вычитка: Светуська
Они напичкали меня местной анестезией прямо в руку, после чего доктор Филдз принялся разрезать шрам. Видимо, он посещал тот же семинар, что и медбрат Мэтт — так что это первый опыт доктора Филдза применения теории на практике. И по этому поводу он был абсолютно честен, — Я не на сто процентов уверен, что у вас не останется шрама, но, вероятно, послужит на пользу мышцам и сухожилиям.
— Итак, мы это проделаем, и все равно есть вероятность, что у меня останется шрам и возможна некоторая потеря подвижности, — сказала я.
— Да.
Думаю, я начала сползать со стола для обследований, но Эдуард положил руку мне на плечо. Он просто покачал головой. «Черт возьми». Эдуард заставил меня лечь обратно и держал за руку, как и обещал. «Черт возьми — два раза!» Часом позже, у меня была вскрыта рана, а анестезия работала. Это было неприятно — уколы были чертовски болезненными, и я действительно ненавидела ощущение, когда скальпель разрезает кожу, но это было ничто по сравнению с ощущением протаскивания через нее иглы накладыванием швов. Это всегда жутковато, даже если совсем не больно. Мэтт — медик со «скорой», даже отказался от сна, чтобы посмотреть на это, а так же было еще кучу других врачей и интернов. Никто не видел практического применения теории, и они хотели на это посмотреть, хотя все были с повязками на лицах и в полной экипировке на случай если на них попадет кровь. Теоретически, она была заразна, хотя такой вариации ликантропии, казалось, не было до этого случая. «Я — медицинское чудо», и этого было достаточно, чтобы чертовски возбудить интерес всех студентов медицинского отделения.
Мы с Филдзом уже обсудили, что шовный материал должен будет потом рассосаться, это на случай, если кожа зарастет поверх него. — Ты так быстро излечиваешься? — спросил он.
— Я видела, как это бывало у других людей с ликантропией. Я бы предпочла не рисковать, чтобы потом вам не пришлось оперировать меня, вытаскивая стежки из моей кожи.
Он просто согласился.
Он заштопал почти половину, когда прекратилось действие обезболивающих.
— Анестезия прошла, — сказала я.
— Нам придется ждать, пока подействует укол, а вы за это время опять исцелитесь, миз Блейк. Мне возможно придется опять вскрыть рану и начать заново или я могу накладывать шов до того как начнется процесс заживления.
— Анита, посмотри на меня, — попросил Эдуард.
Я повернулась, туда, где он стоял — по другую сторону кушетки. Он смотрел на меня спокойными глазами, и кивнула: — Делайте.
Я держала Эдуарда за руку, поддерживая с ним лучший зрительный контакт, на который только была способна, а доктор Филдз тем временем пытался сшить мою рану прежде, чем я опять начну исцеляться. Даже, с ненакормленным ardeur-ом я исцелялась слишком быстро для оказания нормальной медицинской помощи. «Блядь».
Эдуард тихо со мной разговаривал. Шепча мне о деле, пытаясь заставить думать о работе. На некоторое время это сработало, но потом анестезия полностью растворились, когда меня все еще зашивали. Я больше не могла думать о работе. Он говорил о своей семье, а делах Донны в ее лавке для экстрасенсов, об успехах Питера в школе и занятиях по боевым искусствам. Он собирался получить уже второй черный пояс. О Бекке и ее музыкальном театре, и тот факт, что он до сих пор дважды в неделю водит ее в танцкласс, изумил меня настолько, что я сказала: — Я хочу увидеть, как ты сидишь в зрительном зале среди всех этих пригородных мамаш.
Он улыбнулся мне Тэдовской улыбкой: — Приезжай навестить нас, заодно поможешь мне забрать Бэкку из класса.
— Договорились, — прошипела я, стараясь не закричать.
— Все в порядке, можете покричать, — разрешил доктор Филдз.
Я помотала головой.
Эдуард ответил за меня: — Если она начнет кричать, то уже не сможет остановиться — лучше уж, не начинать.
Филдз посмотрел на Эдуарда, моргнув пару раз, а потом продолжил надрезать мою кожу. Он должен был сказать мне, что уже закончил. Моя рука превратилась в сплошной кусок боли. Она была в огне, или… у меня просто не было слов. Пиздецки болело от начала раны и до конца, и доходило даже до кончиков пальцев. От всего этого меня затошнило. У меня было только две цели: не закричать, и не проблеваться.
Филдз дал мне какие-то таблетки. — Это должно помочь ей немного расслабиться, чтобы дать телу время себя излечить.
— Как надолго? — спросил Эдуард.
— Час — два, если получится.
— Спасибо, док, — поблагодарил он и взял таблетки, но я не видела, что он с ними сделал. Мой мир сузился до пола, на который я уставилась. Я концентрировалась на своем дыхании, чтобы отстраниться от боли, или, по крайней мере — перенести ее.
— Мы найдем ей кресло, чтобы довезти ее до выхода, — произнес кто-то.
Я не говорила, что оно мне не нужно; я боялась, что если открою рот, то потеряю всю жратву, которую сегодня съела. Так что ни я, ни Эдуард от кресла не отказались, поэтому я покинула больницу в кресле-каталке, которое толкал один из многочисленных медработников, что наблюдали за моим лечением. Отто оказался общительный паренек, у которого было море вопросом о ликантропии. Но я не ответила не на один — только не сейчас.
Эдуард дал мне одну таблетку перед тем, как усадить в джип. Я не спорила. Я не помнила, какие таблетки дал доктор Филдз, но какими бы они ни были — они были сильными, потому что последнее что я запомнила перед тем как заснула, ну или отключилась, было — мерное рычание двигателя и Эдуард за рулем.
Когда я очнулась в постели, то была в очередном раздельном гостиничном номере, а Эдуард протягивал мне вторую таблетку и стакан с водой. Я стала отнекиваться, на что он таким тоном приказал: — «Выпей», что я поняла: или я приму ее добровольно, или он заставит меня, ее проглотить. Из всех людей, которых я знала, только об Эдуарде могла с уверенностью заявить, что он сделает ровно то, о чем угрожает, и было бы унизительно пытаться остановить его, когда он будет насильно пичкать меня таблетками. Так что я выпила ее без споров и провалилась в сон, прежде, чем смогла почувствовать насколько исцелилась моя рука, что, наверно, было хорошо.
* * *Я еще не совсем проснулась, когда почувствовала, что вокруг меня кто-то обернулся. На мгновение я прижала его руку к своей талии, заворачиваясь в него как в любимое пальто, и такая чрезмерная близость дала мне понять, что он был голый, а так как, когда я ложилась спать — в комнате был только Эдуард, это было чертовски большой проблемой. Мои глаза неожиданно широко распахнулись, и напряглось все мое тело.
Сонный голос позади меня пробормотал: — Ты хорошо пахнешь.
Я не узнала голос. Хорошие и плохие новости; хорошие новости — голым в кровати со мной лежал не Эдуард, так что этот неловкий момент прошел, но плохими новостями было то, что со мной в кровати лежал какой-то голый мужик. «Какого черта?»
Я попыталась вырваться, но рука прижалась еще плотнее, притягивая меня к выступающим частям его тела, наклоняя голову и зарываясь носом в мою макушку. Я приподнялась на локте и обернулась, чтобы увидеть — кто ко мне прижимается. Белые волосы с прядями глубокого темно-красного цвета, и мягкие, серые глаза моргали, глядя на меня. Когда Итан поднял лицо, я увидела в его белокурых волосах серые пряди, и всю его кудрявую шевелюру в сонном беспорядке.
Он держал глаза поднятыми кверху, чтобы видеть мое лицо, пока целовал мою спину. Это напомнило мне никогда не сводить взгляд с противника в драке, потому что если отведешь, то он надерет тебе задницу. Он касался своим изящным ртом, с его глубокими ямочками под и над губами к моей коже и изучал мое лицо. Как будто ожидал, что я разозлюсь.
