Взаимосвязи (СИ) - Башкарев Евгений
«Девятый этаж, третье окно справа. Живет молодая семья и дочка. Дочке около пятнадцати. Постоянно ругается с родителями. Жестикулирует, кричит. Когда остается одна, окно своей комнаты держит занавешенным». Запись датирована двадцать четвертым ноября две тысячи пятнадцатого года. Позже будут возникать дополнения. Девочка становилась старше, красила волосы то в красный, то в оранжевый цвет, курила в своей комнате, пока родителей не было дома, обожала танцевать. Многое менялось, в том числе и стиль девочки, но кое-что оставалось неизменным: она задвигала шторы в момент переодевания. Такие женские привычки вызывали у Артема раздражение.
«Седьмое окно справа, девятый этаж. Живет молодой парень, один, без семьи. Сутками просиживает у компьютера с наушниками на голове. Иногда приглашает в квартиру друзей и вместе с друзьями сидит у компьютера, пьет пиво, смеется и играет. Встает из-за стола, только чтобы размять спину. Иногда сидит до утра. Ставит возле себя чашку с попкорном и ест, чтобы не уснуть». Таких людей Артем считал больными и потерянными. Если он еще видел взаимосвязи, то они лишались и этого. Свою жизнь они уже проиграли.
«Восьмой этаж, третье окно от лестничной площадки. Живет одна из семей, которые в документах социальных служб принято обозначать красным флажком. Неблагополучная семья. Отец пьет каждый день. Иногда бегает за женой по трехкомнатной квартире с разными предметами в руках: вилкой, карандашом, бутылкой, графином, спичками, настольной лампой. Соседи вызывают полицию, после чего мужчина пропадает на несколько суток. А по возвращении начинается все по-новой. Детей нет».
«Шестой этаж, третье окно. Живет молодая пара. Окна не закрывают. Занимаются сексом раз в три дня. У девушки очень хорошая фигура. Когда одна дома, проводит время с телевизором и спортивным каналом. Выполняет сложные физические упражнения». Артем предположил, что она бывшая спортсменка. Он никогда не видел посторонних людей в их квартире. Пара живет без детей, для себя.
«Шестой этаж, третье окно справа. Живет состоятельная семья. Отец появляется в квартире редко. Дочке около двадцати лет. Регулярно крутится перед зеркалом, примеряет новые платья, джинсы, шорты. Особенно помешана на нижнем белье». В ее комнате было на что посмотреть. И хотя даже на расстоянии Артем чувствовал, какой от нее исходит негатив, он смотрел на ее окно часами.
«Пятый этаж, второе окно от лестничной площадки. Живут пожилые люди. С ними — женщина лет тридцати и мальчонка не больше пяти. Свет в окне кухни загорается около семи каждый день, кроме воскресенья. Свет гаснет в десять, после того как женщина укладывает мальчика в кровать». Артем предположил, что женщина — мать-одиночка, а пожилые люди — ее родители. Несколько раз он видел женщину в окне кухни с сигаретой. В такие моменты ему удавалось хорошо рассмотреть ее. И если бы кто-нибудь спросил его, почему эта женщина ушла от отца своего ребенка, он бы нашел что ответить. В этом тоже крылась своя взаимосвязь.
Он делал пометки по каждому незанавешенному окну. Большинство записей имели историю. Иногда Артем листал блокнот и вспоминал, что было вчера, а что — много дней назад. Он подглядывал за людьми, находясь в полной темноте, и если его глаза требовали передышки, он ложился на один из диванчиков и думал.
Всем людям суждено развиваться и совершенствовать свои навыки, потому и Артем все ближе подбирался к ответу на вопрос, для чего все это. Однажды он внезапно понял, что пользы от его шпионажа столько же, сколько от ядовитых сплетен. И тогда он предположил, что, если бы у него была своя женщина, он не стал бы заниматься этой ерундой, а тратил бы время на что-то полезное.
К тридцати пяти он уже не занимался сувенирами. Мебель, которую производила его фабрика, делали другие люди. Артем только руководил производством и получал огромные деньги. К нему бегали за советами и разрешениями. Он ездил на Мерседесе «С» класса, и видел, как раз от раза на его машину оборачивались молодые девушки. Казалось, жизнь сама стелется ему под ноги, но женщины рядом с ним не было, даже когда ему стукнуло сорок. Тогда в его голову пришла еще одна взаимосвязь.
«Нет женщины — нет семьи, нет семьи — нет детей, нет детей — в сорок пять застрелиться».
— Мне сорок, — сказал себе Артем, глядя на окно, где горел свет и веселились две молодые пары. — Почему я не могу говорить с женщинами? Почему я не понимаю их языка? Почему я могу только наблюдать за ними?
«Тот, кто не говорит, — смотрит, — ответил голос в его голове, и он понял: к нему пришла новая взаимосвязь. — А кто говорит — чувствует».
— Разве я не пытался ничего изменить? — спросил он у пустой комнаты. — Разве я не пытался?
«Заговорить… — вторила комната.
— Всю жизнь я боялся к ним подойти. Всю свою проклятую жизнь я провел заложником своего страха. А им было так легко. Им было приятно, когда к ним подходили уверенные парни и приглашали их гулять на набережную. И я видел это сотни раз, а потом пытался сделать то же самое, и у меня ничего не получалось. Я боялся. Мое сердце вырывалось из груди. Я не мог дышать. Не мог вымолвить ни слова. Они смотрели на меня и тоже начинали бояться, потому что вид испуганного парня, который хочет познакомиться, но внезапно понимает, что ничего не выйдет, страшнее, чем смерть. Теперь мне сорок. И я один.
«Люди, кто меня слышит! Не делайте так, как я! — хотел закричать он, но испугался собственного голоса. — Выход есть. И выход — в вас самих!»
Он валился с ног от усталости, потому что мысли день ото дня мучили его все сильнее. Он жил лишь в светлую часть суток. Как только сгущалась тьма, он полз наверх, как наркоман за очередной дозой, и все начиналось сначала. Только мысли и тяжесть, мысли и тяжесть… В какой-то момент его голова перестала принадлежать ему. В ней словно завелся дьявол. И дьявол сказал ему, что пора оборвать взаимосвязь.
Ему исполнилось сорок пять.
Артем зашел в свой кабинет, открыл ящик стола и вытащил пистолет. Ощущение, охватившее его тело, было ложным. Он уже знал, что стоит одной ногой в аду. Он мог бы написать записку своим приближенным. Он мог бы напоследок обойти цех. Он мог сказать Богу спасибо, если бы не осознал, что богатство, машины, уважение и оптимизм — все, за что его ценили приближенные, оказалось ничем по сравнению с одной элементарной миссией, с которой все нормальные люди привыкли справляться легко и непринужденно. А он — не смог.
Артем сунул дуло пистолета в рот, и в последний момент вспомнил о стволе дерева, обрушившемся на дом соседей.
«Если бы в тот год липа упала на наш дом, — подумал он, — многого удалось бы избежать».
Из истории создания
«В ту ночь он страшно хотел спать…»
Оригинал рассказа был написан так давно и так плохо, что переделывался бесчисленное количество раз. Перед вами конечный продукт, который был урезан по сравнению с первоначальным более чем в половину. Я написал его в память о спортивном лагере в поселке Лермонтово, где мне удосужилось побывать в начале двухтысячных годов.
«Женщина и мальчик»
Рассказ почти не переделывался с первоначального варианта. Так получилось, что главным местом действия снова стал общественный туалет, но на этот раз оригинального сельского типа — старая кирпичная коробка, открытая всем ветрам. И такой туалет, действительно, существовал! И построен он был настолько неграмотно и неуважительно, по отношению к женщинам, что любой проходящий мимо, мог видеть то, что происходит вблизи входа.
Кстати, к моменту публикации этого рассказа тот туалет уже снесли. Сейчас на его месте стоит более современная кирпичная коробка, где женщины могут чувствовать себя спокойно.
«Дневник Ксюши»
Однажды, на выходе из торгового центра «Красная площадь» в городе Новороссийске я стал случайным свидетелем того, как молодая симпатичная девушка, явно чем-то недовольная и рассерженная, обливала свою мать разными бранными словами. Настроение девушки было не к черту, и после нескольких минут (все это время я стоял рядом, ожидая своих друзей), туда же полетело и настроение ее мамы. Разница заключалась лишь в том, что девушка каким-то образом удерживала свою мать в узде. Взрослая женщина просто молчала и случала ее, как больной своего доктора, а дочка надрывалась, извергая из себя такую грязь, словно перед ней не мать, а собака, которая ее все равно не поймет.
