Уоррен Мерфи - Последний алхимик
Ответил женский голос.
– А Римо нет? – спросил Смит.
– Кто его спрашивает?
– Его друг. Пожалуйста, позовите его.
– Как вас зовут?
– Моя фамилия Смит. Позовите его к телефону, будьте добры.
– Он сейчас не может подойти.
– Что вы такое говорите? Я его не первый день знаю. Конечно, он может подойти.
– Нет, мистер Смит. Он лежит.
– Что?!
– Он лежит в постели и не может двинуться.
– Это невозможно.
– Я перенесу телефон к нему поближе. Только покороче, пожалуйста, – сказала женщина.
Смит подождал. Он не мог поверить своим ушам.
– Да, – раздалось в трубке.
Это был Римо. Но голос его звучал так, будто он был сильно простужен. Но Римо никогда не простужается! Он даже не знает, что такое усталость.
– Что случилось? – спросил Смит.
Только его строгое новоанглийское воспитание не позволило ему впасть в панику. Рука, сжимавшая трубку, вспотела.
– Ничего не случилось, Смитти. Через пару дней я буду на ногах, – ответил Римо.
Глава десятая
Франциско Браун лежал в вашингтонском морге уже два дня, когда появился тучный мужчина с испуганными карими глазами и попросил разрешения взглянуть на тело. Хотя в помещении морга было холодно, он сильно вспотел.
Когда прозектор выдвинул тело из холодильной камеры и откинул серую простыню, чтобы приоткрыть лицо, обрамленное светло-русыми волосами, мужчина кивнул.
– Вы его знаете? – спросил врач. Труп пока лежал неопознанный.
– Нет, – поспешил заверить посетитель.
– Но вы его так подробно описали...
– Да, но это не он.
– Вы уверены? Дело в том, что этот тип встречается нечасто. В основном к нам привозят черных. Порезанных, обгоревших, с переломанными хребтами. Валявшихся возле железнодорожных путей. С пулями в теле. С огнестрельными ранениями навылет. Такие белые – да еще с белыми волосами – встречаются крайне редко. А этот – просто белее некуда.
Беннет Уилсон из Национального агентства по атомному надзору отвернулся и зажал нос платком. Он не ожидал, что все сложится настолько ужасно. Но он должен был побывать здесь лично. Да, это правда, он бы хотел, чтобы Браун сделал свое дело и сразу исчез из его жизни. Но когда он прочел в газетах, что найдено тело белокурого мужчины, ему необходимо было убедиться, что это не Браун. Ведь если бы это оказался он, следовательно, они вышли на след: убийство, несомненно, могло быть делом рук только тех людей, которые, по словам Брауна, грозили положить конец карьере Беннета Уилсона. А это уже было хуже любой мировой трагедии. Следующим может оказаться не кто иной, как Бенннет Уилсон. Ради этого открытия стоило помочиться здесь, в этом морге.
Прозектор был родом с юго-запада. Это был уже немолодой человек, и у Уилсона создалось устойчивое впечатление, что он испытывает удовольствие, досаждая другим. Он продолжал посмеиваться.
– Бывает, и белых сюда привозят – с ножевыми ранениями. Конечно, от рук черномазых. Но у этого рана особенная. Черные так ножом не бьют.
– Извините, можно я пойду?
– Вы что же, уйдете и даже не потреплете его по плечу? Он был бы не прочь. – Прозектор захохотал и закрыл лицо простыней. – Хотите знать, почему я так уверен, что это дело рук белого? – Уилсон подумал, что, если ему не отвечать, он в конце концов заткнется. Но он ошибся. – Черные режут вдоль. А у этого – короткий удар прямо в сердце. Точно между и ребрами – и хлоп! Прямое попадание. Я не полицейский, но в убийствах знаю толк. Это дело рук белого. Если бы это был черный, тут было бы десять или пятнадцать ножевых ран. Черный бы еще и одно место отрезал для интересу...
Вмиг расставшись с содержимым своего желудка, Беннет Уилсон, продолжая зажимать рот платком, на нетвердых ногах вышел из морга. Он не мог видеть, как прозектор протянул руку приятелю за заслуженной пятидолларовой бумажкой.
– Я знал, что этого сумею вывернуть наизнанку, – сказал он.
– Вот уж не ожидал...
– Когда поработаешь в морге с мое, поневоле научишься разбираться в людях и всегда будешь знать, от кого и чего ждать. По-настоящему жирные – тем хоть бы что, у них желудки из чугуна. А уж чтобы тощий блевал – и вовсе не припомню. Но вот эти крепыши, такие упитанные, – с ними все равно, как лопатой по спелым сливам. Ты еще только начал, а он уже тут как тут – хлоп! И – за носовой платок.
Беннет Уилсон выбросил платок и, запинаясь, вышел на воздух – липкий и теплый. Он был не настолько напуган, чтобы потерять голову и бесцельно шататься по улицам. Он только до смерти боялся звонить Харрисону Колдуэллу.
Секретарь мистера Колдуэлла сказал ему, что в течение месяца мистеру Колдуэллу будет доложено.
– Нет, дело не терпит отлагательства. Я уверен, он сам захочет со мной увидеться. Уилсон. Беннет Уилсон.
– По какому вопросу?
– Я могу говорить об этом только с ним наедине.
– Мистер Колдуэлл ни с кем не видится наедине.
– Ну, тогда скажите ему совершенно открыто, что он может смело послать кого-нибудь в Вашингтон, чтобы опознать тело одного известного ему человека с очень светлыми волосами.
Харрисону Колдуэллу было доложено о визите Уилсона на следующий день, когда дворецкий подавал ему завтрак в постель, а секретарь сидел у него в ногах. Он был так ошеломлен, что забыл говорить о себе во множественном числе.
– Я этому не верю, – сказал он тихо.
– Это так, Ваше Величество, – ответил секретарь.
– Да, пожалуй, ты прав, – сказал Колдуэлл и встал с постели, рассыпав по простыне с вышитой монограммой грейпфрутовые дольки и наколотый лед, с которым они были поданы.
Серебряная ложечка с его фамильным клеймом беззвучно упала на пушистый ковер. Он подошел к окну. Кругом на многие мили простирались принадлежащие ему леса. Ему принадлежали и стражники у ворот. Ему принадлежали несколько членов Конгресса. Ему принадлежал Уилсон из НААНа. Как и несколько очень влиятельных чиновников из правоохранительных органов.
Теперь у него было больше золота, чем у всей Англии. Он мог купить все что угодно. И он мог так же легко все потерять – и все из-за тех двоих.
Первым его движением было нанять побольше телохранителей. Но перед лицом тех двоих это было бы что мертвому припарки. Франциско Браун, который вышел невредим из состязания, унесшего столько жизней, и стал его верным клинком, был теперь мертв. Его прикончили двое фантастически сильных людей, которые по поручению американского правительства пытаются докопаться до мотивов похищения урана. Что они сделают, когда выйдут на Колдуэлла? В том, что рано или поздно это произойдет, у него теперь сомнений не было.
В то самое мрачное утро в своей жизни Харрисон Колдуэлл вдруг осознал, что у его ног лежит весь мир – весь мир за исключением двух человек, которые вознамерились отнять у него все.
И тогда он понял, что действительно стал королем, ибо все его богатство и вся власть лишь создавали у него иллюзию надежности. На самом же деле у него было только то, что он имел всегда, – он сам.
Разумеется, и это уже было немало. При нем оставалось его коварство, благодаря которому он первым за несколько столетий сумел заполучить назад то, что принадлежало роду Колдуэллов по праву. Он по-прежнему обладал предусмотрительностью, которая позволила ему отделаться от водолазов и позаботиться о вечном успокоении последнего алхимика. Но ничто в фамильной истории не готовило его к разрешению той сложной проблемы, перед лицом которой он оказался сейчас. Тем не менее одно преимущество из сложившейся ситуации он все же извлек: он понял, насколько одинок и беззащитен в этом мире.
В то утро Харрисон Колдуэлл не впустил к себе ни камердинера, ни дворецкого, ни личного секретаря, ни даже конгрессменов, которые были приглашены на дружеский обед. Он мерил комнату шагами и ничего не ел. Но к вечеру он уже знал, что надлежит делать. Первым делом надо выяснить, кто они такие. Иначе он так и будет тыкаться наугад и ждать, пока на него наедет грузовик. А потом надо будет найти себе величайший клинок в мире.
И то и другое, при кажущейся сложности, на самом деле было вполне осуществимо, ибо он стал самым богатым человеком в мире. Он обладает неиссякаемым источником того единственного металла, который для всех в мире является синонимом денег. И для того, чтобы распорядиться этим богатством, у него есть и надлежащая воля, и хитрость, и уроки истории.
Он позвонил Беннету Уилсону в Вашингтон и имел с ним дружескую беседу. Уилсон был так напуган, словно за ним гнался весь мир.
– Меня могут прослушивать, – сказал он.
– Неужели вы думаете, что мы могли бы это позволить? Неужели вы считаете, что мы пошли так далеко для того, чтобы допустить такую вещь? – спросил Колдуэлл. В его голосе звучало утешение и ласка, как если бы он говорил с ребенком. – Ну, ну, дружище Беннет, разве мы этого не понимаем? Разве мы позволили бы, чтобы вам угрожала опасность?
– Он был здесь, у меня в кабинете. Вот здесь. Он был жив и здоров, и он меня заверил, что...
