Гильермо Мартинес - Долгая смерть Лусианы Б.
— Я могу его даже сжечь, но остановить ничего не могу, это происходит помимо меня, а теперь еще и с опережением — последнюю сцену я ведь не закончил.
— Значит, вы отказываетесь пойти со мной?
— Ни в коем случае, я ведь сказал, что желал бы все остановить, но не знаю как. Я готов даже попросить прощения, если вы считаете это нужным, но сомневаюсь в благоприятном исходе. Мы даже не знаем, захочет ли она снова меня видеть.
— А почему бы не спросить у нее самой? Тут откуда-нибудь можно позвонить?
Клостер указал на стойку и сделал знак официанту, чтобы тот разрешил мне воспользоваться телефоном. Официант нехотя протянул руку и извлек откуда-то древний разбитый аппарат на толстом витом шнуре. Я быстро отошел к одной из дальних скамеечек и начал набирать номер Лусианы, терпеливо ожидая после каждой цифры, пока диск вернется на место. Наконец мне ответил чей-то сонный голос.
— Лусиана?
— Нет, это Валентина. Лусиана легла, но велела разбудить ее, если вы будете звонить.
Послышался легкий щелчок, словно в соседней комнате кто-то тоже снял трубку, а потом раздался голос Лусианы, очень слабый и не похожий на обычный, будто она совсем обессилела.
— Ты говорил, что придешь, — сказала она вроде бы с упреком, но так, словно не сомневалась, что в конце концов все равно останется одна. — Я тебя ждала, потому что я… — тут она перешла на шепот, будто мысль, которую она собиралась высказать, совсем ее вымотала, — я не могу заниматься гробом.
— Мы тут с Клостером… Хотим прийти вместе, ему нужно кое-что тебе сказать.
— Прийти с Клостером? Сейчас? Сюда? — Мне показалось, она не поверила. Во всяком случае, в голосе ее звучала растерянность, видимо, она не способна была рассуждать здраво и просто по инерции цеплялась за эти вопросы, пытаясь собраться с мыслями. Вдруг она горько рассмеялась и заговорила более уверенно: — Ну конечно, почему бы и нет? Встретимся все втроем, как старые друзья, это же чудесно! Когда мы с тобой первый раз увиделись, у меня была слабая надежда, что ты поможешь мне осуществить один план, который я вынашивала все эти годы. Я многому у него научилась и продумала все до последней детали. Я должна была опередить его, успеть, пока еще не поздно. Я не хотела умирать, — произнесла она надрывно и заплакала, а когда снова заговорила, в голосе ее звучало чуть ли не обвинение. — Единственное, чего я не предусмотрела и чего даже не могла представить, так это того, что ты ему поверишь.
— Я ему не верю, — сказал я, — и вообще не знаю, чему теперь верить, но мне кажется, ты должна его выслушать, это ведь совсем недолго.
На другом конце провода повисло молчание, словно Лусиана силилась понять, чем грозит ей наш визит, или посмотреть на происходящее под каким-то новым углом зрения.
— Почему бы и нет? — наконец повторила она, на этот раз отрешенно и равнодушно, будто ей стало на все наплевать. А может быть (но это я сообразил уже позже), ей в голову неожиданно пришел другой план, в котором для меня уже не было места, и притворная покорность являлась его составной частью? — Снова встретиться, как интеллигентные люди. Очень хочется узнать, чем ему удалось пронять тебя.
— Мы зайдем ненадолго. А потом я займусь гробом.
— Ты займешься гробом? И сделаешь это ради меня? — Ее голос из отрешенного стал радостным, словно у девочки, благодарной за неожиданный и слишком щедрый подарок.
— Ну конечно, а тебе до утра нужно отдохнуть.
— Отдохнуть… — печально произнесла она, — да, мне нужно отдохнуть, я очень устала. — И она погрузилась в молчание. — Только вот Валентина… Я боюсь уснуть, ведь я должна следить за ней, больше некому.
— Ничего с Валентиной не случится, — заявил я, чувствуя шаткость этого утверждения. Слишком много всего произошло с тех пор, как я подобной фразой пытался успокоить ее.
— Я не хочу, чтобы он ее видел, — пробормотала она, — и чтобы она снова с ним встречалась.
— Положись на меня, — сказал я. — Да ему и незачем с ней видеться.
— Я знаю, чего он хочет и зачем придет, — монотонно произнесла она, будто опять проваливаясь в прежнее состояние. — Но пусть хотя бы Валентина спасется.
— Ну все, я заканчиваю, — сказал я, больше всего боясь, как бы она не передумала. — Мы будем минут через десять.
Я повесил трубку и жестом дал понять Клостеру, что все в порядке. Он аккуратно прислонил кий к стене и молча последовал за мной к лестнице.
Глава 12
Я подошел к самой трудной части моего рассказа. Много раз потом я мысленно возвращался к тому короткому отрезку времени, когда мы с Клостером вышли на улицу, много раз, как кинопленку, прокручивал туда и обратно все незначительные события, пытаясь отыскать в них предвестие того, что открылось мне слишком поздно. Однако в тот момент я не усмотрел в них ничего рокового. Клостер замкнулся во враждебном молчании, будто его против воли втянули в неприятную историю. Мы сели в такси, где было включено радио, и я назвал водителю адрес Лусианы. Он предупредил, что придется делать круг, из-за пожаров некоторые улицы перекрыты. И хотя мы с Клостером ни о чем его не спрашивали, сообщил, что во время облавы в районе Флорес китайца поймали и при обыске дома нашли у него карту с отмеченными на ней мебельными магазинами, всего более сотни. Тем не менее пожары по всему городу продолжались. То ли это дело рук шатающихся по улицам бездельников и пироманов, то ли сами владельцы магазинов, воспользовавшись неразберихой, решили свести между собой счеты, никто не знает. Рассказывая, водитель слегка повернул голову и обращался в основном к Клостеру, но по нему нельзя было понять, слушает он или нет. На первом же перекрестке стояло заграждение, и полицейский всех заворачивал. Чуть дальше таксист указал нам на пожарные машины и здание с почерневшим фасадом, откуда поднимался столб черного дыма, колеблющегося в свете фонарей. Я спросил, погиб ли на пожарах кто-нибудь еще, и он отрицательно покачал головой. Единственными жертвами стали те старики из приюта. Он сказал, что некоторые были привязаны к кроватям и не смогли даже слезть с них. Погибли почти все, настоящая катастрофа. Я взглянул на Клостера, но он оставался невозмутим, будто не слышал ни единого слова, только нетерпеливо постукивал носком ботинка по резиновому коврику. Лицо его ничего не выражало, но, возможно, он просто погрузился в свои мысли и находился сейчас далеко от нас. Правда, на каждом перекрестке он вглядывался в названия улиц, будто ждал знака, что путешествие скоро закончится. Наконец мы остановились у дома Лусианы. Клостер вышел первым и медленно направился к стеклянной двери, сквозь которую был виден пустынный освещенный вестибюль. Я подошел следом и нажал на домофоне кнопку последнего этажа. В пронзительной тишине ночи мы услышали наверху, очень высоко, звук открывающегося окна и увидели мелькнувшее лицо. Потом в домофоне раздался голос то ли Лусианы, то ли ее сестры. Мы по-прежнему молча стояли у двери. Сквозь стекло слышался приглушенный скрип ползущего вниз лифта. Когда лифт открылся, из него вышла, с ключами в руке и опущенной головой, восемнадцатилетняя Лусиана — на какие-то доли секунды мне даже показалось, что передо мной призрак. На ней было длинное, свободное шерстяное пальто, отчасти скрывающее фигуру, и по тому, как эта высокая худенькая девушка направилась к двери, было ясно, что у нее тот же гордый и решительный нрав. Когда же она, пытаясь найти нужный ключ, отбросила назад волосы, я испытал мгновенное замешательство: ее юное лицо было столь совершенной копией лица Лусианы, какой та была десять лет назад, что наводило на мысль о жестокости природы. Тот же высокий лоб, живые глаза, приоткрытые губы — это походило на безупречно выполненный трюк.
— Боже мой, да она же вылитая Лусиана! — пробормотал я и поискал взглядом Клостера, словно нуждался в свидетеле, который вернул бы меня к реальности. — Какой та была раньше, — непроизвольно вырвалось у меня.
— Достаточно впечатляюще, не правда ли? Первый раз я тоже был поражен, — сказал Клостер, и я, глядя на нее с прежним, но все-таки иным восхищением, не мог не задаться вопросом, был ли тот первый раз единственным.
Я заметил только одно отличие — она казалась еще моложе и лучезарнее, чем Лусиана в ее возрасте, но это, возможно, объяснялось тем, что я сам и мои глаза состарились на десять лет.
Дверь открылась, и в тот же миг Валентина спокойно и доверчиво взглянула на Клостера, будто между ними существовал какой-то тайный сговор, быстро поцеловала его в щеку и только потом посмотрела на меня.
— Сестра много о тебе рассказывала, — просто произнесла она.
— Как она? — спросил я.
— Успокоилась, даже чересчур, и это больше всего меня тревожит. После твоего звонка она сразу уселась у окна, сказала, что вы придете вместе и она подождет вас тут. Больше не произнесла ни слова, а когда зазвонил домофон, встала и открыла окно.
