Майкл Смит - Те, кто приходят из темноты
Я занимался этим десять лет. Появлялся и делал то, за что мне платили, входил в жизнь других людей, когда случалось что-нибудь не так, после того, как Бог Неудачи решил заглянуть к ним в гости. В конце концов моя собственная жизнь начала сбиваться со своего курса, как это бывает у полицейских. Проблема состоит в том, что ты так часто заходишь на игровую площадку Бога Неудачи, что в результате он тебя запоминает — как того, кто вмешивается в его дела, все портит и постоянно пытается разрушить его попытки внести боль и разочарование в жизнь человечества. Бог Неудачи — мелкий дрянной божок, но у него хорошая память, и он ничего не забывает. Стоит тебе попасться ему на глаза, и ты завяз навсегда. Он становится твоим личным бесом, устраивается поудобнее у тебя на левом плече и гадит на спину.
Так я думал время от времени. Я знаю, что все это чушь собачья. Но я так чувствовал.
После такой жизни писательская карьера казалась мне исключительно разумным выбором. Давным-давно, в колледже, я специализировался на английском. Патрульный отряд — это профессия, требующая владения словом. Ты целыми днями решаешь, что сказать и как; учишься добиваться того, что тебе нужно, составляя предложения, понятные даже смертельно пьяным, накачанным наркотиками уродам или клиническим кретинам; затем интерпретируешь и просеиваешь ответы людей, для которых правда в лучшем случае является третьим языком. Если дело доходит до насилия, иногда у них оказывается больше опыта и, разумеется, меньше ограничений. Естественно, ты можешь через несколько минут получить подкрепление, но чтобы прервать твою жизнь, требуются секунды, а если вызовешь всю кавалерию, благодарности от товарищей не жди. Способность выбрать правильные слова, оценить тон и позу — вот в чем в девяноста процентах случаев заключается работа полицейского, а еще в составлении бесконечных бумаг, когда ты учишься выражать свои мысли четко и кратко, лишь тут и там добавляя литературные красоты.
Определенные слова обретают для тебя ритуальный характер. «Сэр» и «мэм», так ты стараешься убедить жертв, что относишься серьезно к тому, что они говорят, — но так же ты обращаешься к преступникам. «Сэр, будьте добры, выйдите из машины». «Мэм, ваш муж говорит, что у вас есть нож». «Сэр, я не намерен еще раз повторять, что вы должны положить пистолет и лечь на пол». Они означают гарантию защиты, сдержанную вежливость и напоминают о матерях, которые обращаются к своим детям по имени и фамилии, когда им смертельно хочется сказать «ах ты маленький засранец». «Преступник» — это ключевой термин, благодаря ему вы выделяете из бесконечного числа индивидуумов тех, кто являются заслуживающими наказания субъектами, совершившими (предполагаемое) преступление, и вы противопоставляете их жертве (жертвам), себе и Вселенной в целом. Это фундаментальное понятие, к которому восходят все остальные.
«Оружие» — это предмет, который человек может иметь при себе и использовав который становится преступником. «Modus operandi»[19] — это способ, каким преступник совершает преступление. «Жертва» — объект действий преступника (преступников). «Нарушитель границ частной собственности» — специальный термин, включающий в себя все, что необходимо сказать про неприкосновенность личного пространства (в соответствии с законом о собственности) и означающий зло, совершаемое тем, кто оказывается за стенами, которые мы воздвигаем, чтобы отгородиться от хаоса, создаваемого другими людьми. Даже убийца является всего лишь одной из разновидностей преступников — и не более того.
Разумеется, не всякий коп думает о таких вещах. Но некоторых они все-таки занимают. Так, нейрохирург дико вопит на футбольном матче, а священники во время исповеди представляют себе, как вечером будут есть пиццу. Хорошо, сын мой, тебя посещают похотливые мысли, когда ты видишь свою соседку, — но главный вопрос состоит в том, какой должна быть пицца, с анчоусами или нет?
Твоя работа заключается в том, чтобы обнаружить слова, которые передают суть ситуации, и подсказать выход из нее, не ведущий к тюрьме или смерти. Вооруженный своими словами, ты разрубаешь тьму мечом правосудия и наводишь в мире порядок. По крайней мере, в тех отчетах, что ты составляешь. Судейская система обладает поразительной способностью напускать на все густой туман. Адвокаты пользуются совсем другими словами и с другой целью. Они создают ясные, умозрительные построения, и им не приходится проходить испытание лестничными пролетами, парковками и барами.
А когда ты уходишь из этого цирка?
Уйти из полиции — это все равно что выйти из тюрьмы, только это не так здорово. Ты прекрасно разбираешься в культуре и географии и владеешь языком страны, которая в одночасье исчезает с лица земли, забрав с собой всех жителей. Неожиданно твоя интуиция, твои знания и твой опыт существования внутри закрытого мира — все это теряет смысл и значение. И тебе необходимо понять, что происходит в реальном мире, как следует вести себя с окружающими теперь, когда ты лишился своего значка, и о чем говорят эти странные нормальные люди, что их волнует и почему, ведь ты со своими товарищами все это время думал только о плохом, плохом, плохом.
Перестроиться и начать новую жизнь совсем не просто. Наверное, только смерть может стать более сильным потрясением.
Места, которые я фотографировал в Лос-Анджелесе, были местами преступлений, причем не совсем обычными. Я назвал свою книгу «Чужаки». Так полицейские называют преступников, проникающих в чье-то жилище. На обложке дом, где обнаружили труп женщины по имени Лия Уилсон: обычное убийство, совершенное неизвестным или неизвестными, но оно почему-то меня зацепило. На остальных снимках тоже места, дома или офисы, куда кто-то незаконно проник. Оказавшись внутри, они совершили грабеж, убийство или изнасилование. Дома, гаражи, кухни ресторанов быстрого питания, номера отелей, дорогих и дешевых, кофейня в Венис-Бич. Ни на одной из фотографий нет жертв, и я не пытался заснять то, что происходило после совершения преступления. В тексте, сопровождавшем снимки, я описывал, что случилось, — насколько мог, не будучи свидетелем, — а также рассказывал об особенностях района, где это произошло. На фотографиях я пытался вернуть эти места назад, в тот мир, где они находились до того, как нечто, пришедшее извне, навсегда изменило их сущность. Мне кажется, я знаю, почему делал это. Всю свою жизнь я сталкивался с ситуацией «после». В сущности, мои фотографии были ложью, как всегда бывает со снимками.
Идея, посетившая меня сейчас, была совсем простой. Она и раньше мелькала у меня в голове, но я от нее отмахивался, потому что считал «Чужаков» единственной книжкой, которую был способен написать. Возможно, приезд Фишера подтолкнул меня, хотя я продолжал считать, что копы правы и Билл Андерсон действительно убил своих жену и сына и что это преступление не имеет никакого отношения к чужаку.
Я подумал, что мог бы снова сделать то же самое, только, скажем, в Сиэтле.
У меня не будет доступа к полицейским отчетам, да и историю окрестностей я совсем не знаю, но первое можно как-то обойти, а разобраться со вторым мне помогут местные жители. Телефонный разговор с отделами криминальных хроник основных местных газет может оказаться очень полезным. Возможно, я даже еще раз встречусь с Бланшаром, если смогу себя заставить. Иногда дела о пропаже людей начинаются с появления чужака. Чем больше я сидел и смотрел в окно, тем больше мне нравилась моя новая идея. Наверное, я всегда считал себя калифом на час. Но как там Гэри сказал про мачты и флаги? Прошло уже достаточно времени.
Может быть, мне пришла пора наконец осознать, что я больше не полицейский.
Выплыв из пучины своих мыслей, я сообразил, что в гостиной играет музыка. Эми что-то включила, значит, она не делает ничего важного и не станет возражать, если я попытаюсь проверить на ней свою идею.
Я уже прошел половину пути до двери, когда вдруг замедлил шаг, потому что музыка показалась мне не просто фоном. Я прислушивался пару мгновений, рассчитывая, что что-нибудь изменится. Однако все осталось по-прежнему, поэтому я вошел в гостиную. Эми сидела на диване, на коленях у нее лежала куча бумаг, но на них она не смотрела. Вместо этого она уставилась куда-то вдаль, чуть сгорбившись, словно находилась в таком положении уже давно.
— Эй, — сказал я и напрягся.
Примерно полтора года назад в нашей жизни был период, когда я время от времени видел ее в таком состоянии.
Она заморгала и повернулась ко мне.
— Я была очень далеко.
— Что ты слушаешь? Не похоже на музыку, которую ты любишь.
— Мы все взрослеем, детка, — ответила она. — Хочешь чая?
— Ты хотела сказать кофе?
Она нахмурилась.
— Нет. Я хочу чая.
Я пожал плечами, потому что даже не представлял, что такая вещь имеется в нашем доме, и направился к стеклянной двери, когда она пошла на кухню. Дожидаясь ее возвращения, я смотрел на деревья и кусты кизила, и небо, которое уже потеряло свою утреннюю чистоту и медленно становилось холодно-серым. Для такого пейзажа подходит самая разная музыка.
