Майкл Доббс - Прикосновение невинныъ
— О'кей, довольно этого блэкхартовского трепа. Я все это уже слышала, помнишь? — Но выражение лица Эли стало спокойнее, а улыбка — шире. Она пригласила их в помещение, где переодеваются и отдыхают сестры.
— Я довольно хорошо помню ту ночь, когда вас привезли, — объяснила Эли Изе. — Это была чертовски тяжелая ночь, не только вас привезли, обычные происшествия субботнего вечера, остановка сердца и неприятности с несколькими пьяными болельщиками после футбола.
— Значит, было довольно беспокойно?
— Очень. Но по субботам всегда так.
— Ну порадуй меня, Эли, — вмешался Блэкхарт. — Может быть, было достаточно беспокойно, чтобы перепутать пациентов?
Сначала она застыла от изумления, но покачала головой.
— Нет. Мы надеваем идентификационные бирки, как только начинаем осматривать пациента. Никакая ошибка невозможна.
— А может ли кто-нибудь намеренно поменять бирки?
— О нет! Пациент должен быть без сознания или в бреду…
— Или быть младенцем, — прошептала Иза.
— Никто не мог бродить по больнице, подменяя идентификационные бирки в ту ночь, в тот момент, когда всюду были полицейские.
— Полицейские?
— Они были везде — авария, футбольный матч… Был даже грабитель со сломанной ногой. Вот почему я так хорошо помню ту ночь, наши местные констебли — ужасные зануды… От них беспокойства не меньше, чем от больных.
— Что вы имеете в виду?
— Всегда просят помочь им с расследованиями. Ну, вы понимаете, какие расследования имеют в виду мужчины…
Обе женщины взглянули на Дэниела, который скорчил невинную гримасу, — ну вылитый мальчик-певчий из церковного хора. Только Иза никогда не видела мальчиков-певчих с серьгой в ухе.
— Они неисправимы, миссис Дин. Один из них пытался заигрывать со мной, даже когда мы с ним в гараже пытались справиться с кнопкой пожарной тревоги. Я была, слава Богу, достаточно усталой и не приняла его «приглашения».
— Пожарная тревога?! — Голос Дэниела вдруг сорвался.
— Да. Один из пьяных нажал на кнопку, так что нам пришлось на пару минут эвакуировать больных, не нуждавшихся в срочной помощи, пока мы все проверили. Да, это случилось как раз в тот момент, когда вас привезли.
— Так что значительная часть отделения «скорой помощи» оставалась без присмотра?
— Не совсем, да и суматоха длилась не больше двух минут. Мы обнаружили, что тревога ложная, даже раньше, чем успели вывести всех транспортабельных больных.
На минуту Иза закрыла глаза, пытаясь представить себе, как сбитые с толку пациенты бродят, не зная, что делать, а персонал отделения «скорой помощи» пытается справиться с ситуацией и восстановить порядок, внимание их отвлечено. Возможно, все случилось прежде, чем прикрепили идентификационные браслеты. Прежде, чем Бэллу защитили.
— Эли, а возможно ли, что во время пожарной тревоги пациента оставили одного, в одной из этих кабинок, что сестры и доктора вышли, чтобы выяснить, что происходит?
Сестра задумалась.
— На несколько секунд возможно. Не больше. Все произошло очень быстро.
Иза и Дэниел впитывали эту информацию, взвешивая, возможно ли, чтобы во время суматохи произошла ошибка или преступление. В конце концов, подменить ребенка можно гораздо быстрее, чем надеть браслет. Секундное дело.
— А вы помните моего ребенка, Эли? Как она выглядела?
— Нет. К сожалению, мисс Дин. Труднее всего запомнить пациентов грудных детей. У них еще такие неоформившиеся тонкие черты, кажется, они меняются каждую минуту, а вашим ребенком я лично не занималась. Случилось так, что я возилась с другим малышом, при той суматохе, что царила тогда, я не уверена, что запомнила хоть чье-то лицо.
Мир, казалось, опрокинулся.
— Здесь был другой ребенок? Девочка? — Иза и Дэниел, казалось, пытались опередить друг друга, выкрикивая этот вопрос.
— Да. Мать уронила ее и была очень обеспокоена, но девочка оказалась в полном порядке. Мы быстро проверили ее.
— А на ней был идентификационный браслет?
— В нем не было нужды. Ее ведь не регистрировали в качестве пациентки.
— Но она была здесь во время пожарной тревоги? В то же самое время, что и я?
— Безусловно.
— Эли, это очень важно. Не можете ли вы припомнить имя матери?
— Нет, не могу. Кроме того, нам не полагается давать информацию другим пациентам.
— Послушай, Эли, — беспокойство Дэниела было очевидным. — Может быть, это самое важное, о чем я когда-либо просил тебя. Самое важное!
— Ты серьезно?
— Абсолютно.
Сестра настороженно посмотрела на них, потом оглянулась.
— Ну ладно, я думаю, имя не является врачебной тайной. Подождите здесь минутку.
Она скоро вернулась, держа в руке большой конверт, из которого извлекла листочек бумаги.
— Смит. Фамилия была Смит. Просто фамилия ребенка, никакого имени матери здесь нет.
— Вы шутите, — запротестовала Иза. — Наверняка есть еще какие-нибудь данные.
Эли пожала плечами.
— Так случается. Часто. Люди не хотят давать свое полное имя в отделении «скорой помощи». Во всяком случае, ребенок не был принят в больницу, ее не лечили, просто осмотрели. И вся эта суматоха… Очень сожалею.
Иза и Дэниел были обескуражены неудачей.
— Здесь есть адрес.
— Адрес нам подойдет, благодарю вас. — Рука Изы дрожала, когда она записывала его. Билшей Крещент. — Еще один, последний вопрос. Не можете ли вы вспомнить, как она выглядела?
— Ребенок? Нет.
— Мать.
Эли нахмурилась, пытаясь сосредоточиться.
— Полагаю, она была молодая.
— Худая? Блондинка?
— Мммм, кажется, да. А что, вы ее знаете?
Изе казалось, что все ее тело горит, по жилам, словно кислота, растекается истина. Да, она знала мать. Теперь ей казалось, что она понимает, как пропала Бэлла — не идентифицированная, посреди всей этой суматохи…
И как могло получиться, что ей оставили чужого мертвого ребенка.
В конце концов, где какой ребенок, решает простая бумажка. Бюрократический аппарат.
Пол Деверье.
Когда они нашли нужный адрес, оказалось, что Билшей Крещент выходит тыльной стороной на реку. Это был длинный ряд викторианских домов. Красный кирпич, причудливые черепичные крыши в стиле прошлого столетия, осыпающаяся краска, маленькие палисаднички перед входом, запертым и темным, без признаков жизни. Занавески задернуты, заглянуть внутрь невозможно, звонок сломан. Никто не ответил и на их стук. Они ничего не нашли, кроме маленькой медной таблички возле звонка, которую с трудом прочли при свете уличного фонаря. Табличка гласила, что они прибыли в «Миссию Милосердия».
— Мы вернемся сюда завтра утром. Первым делом, — сказала Иза решительно.
Ресторан был скромным: старые хлопчатобумажные скатерти, запах жареного чеснока в воздухе. В такое место Грабб мог бы привести свою жену. Он не ожидал, что ЭП выберет нечто подобное, чтобы поговорить о перспективах их деятельности. Может быть, Хаги хотел подчеркнуть необходимость и в этом соблюдать экономию.
— Пока этот клоун в Белом доме не выжмет из конгресса обещание сотрудничества, экономика будет катиться вниз, таща за собой доллар, — объяснил специалист по финансам. Даже при свете свечей его лицо сохраняло неестественный оттенок. — Это правительство больше всего похоже на клизму. Ты понимаешь, о чем я, Элдред?
— Безусловно, Хьюго, — соврал Грабб, жуя мясо. — Но не скрывай от меня ничего. Выкладывай все.
— Мы являемся международным агентством по сбору новостей, Элдред. Это подразумевает расходы за границей и доходы внутри страны. Доходы падают из-за экономического спада, а расходы растут из-за девальвации доллара. Десять процентов нашего ежегодного бюджета улетают прямо в президентскую задницу.
Грабб заметил, что речь Хаги под воздействием вина становится необычайно цветистой, — это была их вторая бутылка превосходного старого бардолино, такого густого, что, казалось, его можно было жевать. Грабб немножко расслабился, каждая бутылка стоила столько же, сколько вся их еда, с ЭП сползала маска.
— Это круто, Хьюго.
— Не имеет значения. Мне необходимо сокращение расходов за границей на десять процентов.
Грабб проглотил, не сумев прожевать, кусок мяса и побагровел от ужаса.
— Либо понижение зарплаты, либо сокращение штатов, Элдред, это ты должен решить. Я хочу получить от тебя рекомендации в течение двух недель.
Грабба спасло появление официантки, хорошенькой блондинки, может быть, чуть нагловатой, исполнявшей свои обязанности с юношеской жизнерадостностью, искупившей явное отсутствие опыта. Девушка еще раз наполнила их стаканы, закапав дорогим вином скатерть. Она рассыпалась в извинениях, объяснив, что работает здесь всего неделю, зарабатывает на художественную школу. Впервые на памяти Грабба застывшая маска на лице ЭП сморщилась. Он пытался улыбнуться. Милостиво простив девушку, Хаги заказал еще одну бутылку.
