Джеффри Арчер - Ложное впечатление (в сокращении)
— Поедешь с нами в автобусе? — спросила Нина, когда они вышли из здания аэропорта.
— Нет, — ответила Кранц, — меня мой парень встречает.
Нина попрощалась и вместе со вторым пилотом перешла дорогу.
Эндрюс бережно поставил картину Ван Гога на мольберт посреди гостиной.
— Ну, что скажете? — спросила Арабелла и отступила на шаг, чтобы полюбоваться.
— Вам не кажется, что господин Накамура может посчитать это несколько… — Анна запнулась, подыскивая подходящее слово, не обидное для хозяйки дома.
— Грубым, прямолинейным, в лоб? Какое слово вы искали, дорогая моя? — спросила Арабелла. — Давайте признаем, что мне позарез нужны деньги, время на исходе и у меня не осталось почти никакого выбора.
— Трудно в это поверить, глядя на вас, — заметила Анна, восхищаясь ее длинным вечерним платьем из розовой шелковистой тафты и бриллиантовым ожерельем. По сравнению с нарядом Арабеллы короткое платье Анны от Армани казалось немного будничным.
— Когда, по-вашему, он примет решение?
— За считанные мгновения — как все великие собиратели. Ему потребуется не больше восьми секунд, — ответила Анна, не сводя глаз с Ван Гога.
— Так выпьем за это, — предложила Арабелла.
Эндрюс приблизился с серебряным подносом, на котором стояли три фужера.
— Бокал шампанского, мадам?
— Спасибо, — сказала Анна, беря узкий фужер на длинной тонкой ножке. Когда Эндрюс отошел, ее взгляд упал на зеленовато-черную вазу.
— Какая красота! — вырвалось у нее.
— Подарок господина Накамуры, — сказала Арабелла. — Я просто в смятении. Кстати, надеюсь, я не допустила бестактность, выставив ее, пока господин Накамура все еще в моем доме.
— Разумеется, нет, — успокоила ее Анна. — Господин Накамура будет польщен. — И добавила: — В этой комнате ваза не просто смотрится, она сияет. В отношении истинного гения действует лишь один закон. Произведение любого искусства всегда на своем месте в окружении столь же гениальных творений. Не сомневаюсь, что у себя на родине ее создатель, кем бы он ни был, считается мастером.
— Не совсем так, — раздался голос у них за спиной.
Арабелла и Анна одновременно повернулись и увидели господина Накамуру, облаченного в смокинг.
— Не считается мастером? — удивилась Анна.
— Нет, — ответил Накамура. — В вашей стране великих людей посвящают в рыцари или жалуют им титул баронета, тогда как в Японии мы воздаем таким талантам, именуя их «национальным сокровищем».
Эндрюс предложил Накамуре бокал шампанского. Арабелла заметила:
— Какая утонченная культура. Я просто влюблена в эту вазу. Фенстон может забрать у меня что угодно, но завладеть моим национальным сокровищем я ему не позволю.
— Может, ему и не придется ничего у вас забирать, — сказал господин Накамура и повернулся к картине Ван Гога, словно видел ее впервые. Арабелла затаила дыхание, Анна впилась взглядом в его лицо.
— Порой миллионы дают немалое преимущество, — обратился Накамура к Арабелле. — Они позволяют предаваться собирательству чужих национальных сокровищ.
Анне хотелось закричать от радости, но она просто подняла фужер. Господин Накамура ответил тем же. По щекам Арабеллы текли слезы.
— Не знаю, как вас и благодарить, — сказала она.
— Не меня, — возразил Накамура, — Анну. Вся история пришла к столь достойному завершению только благодаря ее смелости.
— Согласна, — сказала Арабелла, — и поэтому попрошу Эндрюса повесить «Автопортрет» в спальне Анны. Пусть она будет последней, кто полюбуется на картину перед ее отправкой в Японию.
— Весьма справедливо, — заметил Накамура. — Но если Анна станет исполнительным директором моего фонда, она сможет любоваться картиной хоть каждый день.
Анна хотела ответить, но тут в гостиной вновь появился Эндрюс и объявил:
— Миледи, ужин подан.
— Пленка может чем-нибудь нам помочь? — спросил Мейси.
— Ничем, — ответил Джек. — Липман успел переснять всего восемь документов.
— Можем мы что-нибудь из них почерпнуть?
— Ничего такого, чего бы уже не знали. В основном это договоры, которые подтверждают, что Фенстон по-прежнему обирает клиентов по всему свету. Я на одно надеюсь — что у ПУНа[1] хватит доказательств выдвинуть обвинения против Фенстона.
— Что нового говорят врачи о состоянии Липмана? — спросил Мейси.
— Ничего хорошего, — признал Джек. — В кабинете Фенстона его разбил инсульт из-за высокого артериального давления. Откровенно говоря, его лечащий врач считает, что он обречен на растительное существование.
— Полиция интересуется, работает ли у нас агент по фамилии Дилени и если да, не он ли забрал камеру с места преступления.
— Камера — собственность ФБР, — возразил Джек, подавив улыбку.
— Как вам прекрасно известно, Джек, уже нет, если становится вещдоком в уголовном процессе. Послали бы им лучше подборку сделанных Липманом снимков и постарались теснее сотрудничать.
— А что они могут предложить со своей стороны?
— Копию фотографии с вашей фамилией на обороте.
Главный спецагент подтолкнул по столешнице к Джеку распечатку снимка, на котором Фенстон обменивался рукопожатием с Джорджем Бушем во время посещения президентом Нулевого уровня. Джеку вспомнилась увеличенная копия фотографии на стене в кабинете Фенстона.
— Как эта копия попала в ПУН? — спросил он.
— Ее обнаружили на письменном столе Липмана. Он, видимо, собирался передать ее вам вчера вечером и объяснить надпись на обороте.
Джек раздумывал над текстом надписи «Дилени, других улик, кроме этой, вам не потребуется», когда на столе у Мейси зазвонил телефон.
Тот поднял трубку, послушал и распорядился:
— Соедините.
Затем положил трубку и щелкнул выключателем спикерфона, чтобы оба могли участвовать в разговоре.
— Привет, Дик, говорит Том Красанти из Лондона. Мы считаем, что Кранц пробралась в Англию.
— Не может быть, — возразил Джек. — Как бы она умудрилась пройти через паспортный контроль?
— Вероятно, выдав себя за стюардессу «Аэрофлота». Мне позвонил коллега из российского посольства и предупредил, что в Англию проникла женщина по чужому паспорту на имя Александры Престакович.
— С чего они решили, что Престакович и есть Кранц? — спросил Джек.
— Ничего они не решили, — ответил Том. — Мне рассказали только, что эта женщина подольстилась к старшей стюардессе на ежедневном лондонском рейсе «Аэрофлота», а потом ее одурачила, и та провела ее через паспортный контроль.
— Что опять-таки не доказывает, что она Кранц, — стоял на своем Мейси.
— В «Аэрофлоте» установили, что у Александры Престакович украли и паспорт, и служебную форму. Меня попросили отправить им снимок Кранц, что я и сделал. Старшая стюардесса узнала Кранц по фотографии.
— Хорошая работа, Том, но почему Кранц рискнула отправиться в Англию именно сейчас? — спросил Мейси.
— Думаю, чтобы убить Петреску.
— Согласен, — произнес Мейси и наклонился к микрофону: — Теперь, Том, слушайте внимательно. Вам нужно связаться с главным суперинтендентом Рентоном из уголовного отдела полиции графства Суррей. Предупредите его, что, по нашему мнению, Кранц собирается нанести очередной удар и ее жертвой вполне может стать кто-нибудь в Уэнтворт-Холле. Зачем ему второе убийство в своем округе?
— Ясно, сэр.
Мейси выключил спикерфон.
— А вам, Джек, следует вылететь в Лондон ближайшим рейсом. Если Кранц задумала разделаться с Петреску, давайте устроим ей должную встречу.
Джек нахмурился, но ничего не сказал.
— У вас встревоженный вид, — заметил Мейси.
— Не могу понять, почему, кроме снимка Фенстона, пожимающего руку президенту, мне «других улик не потребуется». — Он сделал паузу. — А вот зачем Кранц хочет рискнуть и вторично побывать в Уэнтворт-Холле, я, кажется, понял.
— Зачем? — спросил Мейси.
— Чтобы выкрасть картину Ван Гога, а потом как-то переправить Фенстону.
— Значит, Кранц возвратилась в Англию не из-за Петреску.
— Нет, но, обнаружив Анну в Уэнтворт-Холле, она, скорее всего, решит заодно прикончить и ее.
Кранц в тренировочном костюме в обтяжку дважды обежала поместье вдоль наружной ограды, высматривая, где удобнее через нее перебраться. Она за пару секунд одолела стену и побежала по длинной подъездной дороге, пока ее взгляду не предстал Уэнтворт-Холл. Выждав, когда облако закроет луну, она пробежала тридцать или сорок метров и спряталась за деревом, отсюда хорошо просматривался фасад здания.
До северного торца дома оставалось метров сто. При такой яркой луне, поняла она, передвигаться незаметно можно одним-единственным способом.
Кранц легла на землю и ползком добралась до дома. Она внимательно оглядела окна большой комнаты на первом этаже, откуда доносился какой-то шум. Тяжелые шторы были задернуты, однако в одном месте она заметила крошечную щель. Оказавшись у окна, она поднялась на колени и одним глазом заглянула в просвет.
