Себастьян Фитцек - Терапия
Он облепил нас как саван. Клейкая масса проникла повсюду, забив нос и заткнув уши, поэтому я ничего больше не слышала. Теперь я поняла, как беспомощно гибнут птицы в отравленном море среди разлитой из танкера нефти.
Борясь с инстинктом самосохранения, я прижимала к себе голову Жози и не выныривала, хотя мои легкие готовы были взорваться. Я не знала, что творится наверху. Я ничего не видела, ничего не слышала, лишь понимала, что силы на исходе. Когда терпеть стало невмоготу, я вытолкнула наверх Жози и вынырнула сама. Я обязана была это сделать, даже если это было слишком рано и Изабель заметила бы нас. Я не выдержала бы дольше ни секунды.
Это не было слишком рано.
Это слишком поздно.
Когда я вынырнула, Жози безжизненно висела у меня в руках. Я стерла мазут с ее рта, разжала ей губы, потрясла ее. Начала делать искусственное дыхание. Но все было напрасно. Я чувствовала это.
Я так и не знаю, что же повинно в ее смерти — шок, страх или действительно мазут. Но одно я знаю наверняка — ее убила не Изабель, а я».
— Это ложь! — хотел крикнуть Виктор, но из горла вырвался лишь хрип.
— Нет. Не ложь, — холодно возразила Анна, быстро взглянув в окно машины.
Виктор вытер рукой слезы и шмыгнул носом.
— Скажи, что это неправда.
— К сожалению, не могу.
— Что за чушь! Ты же абсолютно ненормальная!
— Да, ты прав. Увы.
— Зачем ты мучаешь меня? Зачем ты все это выдумываешь? Жози жива.
— К сожалению, нет.
«У нее нет шизофрении, доктор Ларенц. Все, о чем она говорит, происходило на самом деле».
Мотор взревел, и сквозь залитое дождем лобовое стекло Виктор увидел вдали размытую вереницу огней.
— Не бойся, скоро все пройдет. — Она сжала его руку.
— Кто ты? — заорал он. — Откуда тебе все известно?
— Анна. Анна Роткив.
— Да нет же! Кто ты на самом деле? Что тебе нужно от меня?
Огни приближались, и теперь уже было понятно, где они находятся. Машина неслась по пирсу навстречу волнам.
— Скажи наконец, кто ты! — ревел Виктор.
Им овладел страх смерти, и тем не менее он вдруг подумал, что чувствует себя сейчас как в детстве после драки. Заплаканный, с распухшим носом и очень-очень несчастный.
— Меня зовут Анна Роткив. Я убила Жози.
До огней осталось не больше двухсот метров. Машина проехала по пирсу, наверное, тысячу метров, и в конце пути их ждало холодное и безбрежное Северное море.
— Кто ты?!
Голос сорвался, но его заглушил грохот мотора, ветра и волн.
— Анна. Анна Роткив. Но зачем тратить последние минуты на второстепенные вещи? История не окончена. Осталась еще одна страница.
Виктор помотал головой, стирая пошедшую носом кровь.
— Так и быть, — сказала она. — Сделаю тебе последнее одолжение и прочту сама.
Анна взяла из руки Виктора последний листок.
Машина безжалостно мчалась прямо в бушующее море, когда она начала читать.
Глава 56
«Жози умерла. В этом не было ни малейшего сомнения. Прижав к себе безжизненное тело, я хотела громко закричать. Но мой рот по-прежнему заклеивала пленка мазута. Мне было уже совершенно все равно, что меня кто-то услышит. Пусть Изабель слышит. Она добилась желаемого: Жози, ее единственная дочь, девочка, с которой я провела несколько дней, умерла.
Я вылезла из цистерны. Открыла дверь, отерла мазут со рта и позвала ее:
— Изабель! — Вначале тихо, потом громче: — Изабель! — Выбежав из сарая, я крикнула в сторону дома: — Изабель! Ты убийца!
Вдруг позади себя я услышала треск. Совсем тихий. Обернувшись, я увидела ее, выходящую из сарая. И тут все поняла: она находилась там все это время. Ей надо было убедиться, что я убила ее ребенка.
Она медленно приближалась ко мне. Я все еще не могла отчетливо разглядеть ее, потому что левый глаз был испачкан в мазуте. Лишь когда нас разделяло всего несколько шагов, я опять смогла четко видеть. И ясно думать.
Она протянула мне руку, тоже перепачканную в мазуте, и я наконец-то осознала свою ошибку. Я заблуждалась все это время. Все случившееся — одна большая ошибка. Моя ошибка и моя вина. Передо мной стояла не Изабель. Передо мной…»
Виктор посмотрел Анне в глаза, пока она еще не произнесла главных слов. И тут это произошло.
В тот момент, когда машина оторвалась от дороги и полетела навстречу волнам, туман прояснился и к Виктору пришло прозрение.
Отопление. Лампа на потолке. Маленькая практически пустая комната.
Все стало ясно.
…белая металлическая кровать, серые обои, это непонятное пятно.
Он понял. Все складывалось.
Анна Роткив!
Догадка пронзила его ум и тело.
«Передо мной… была… был…
Анна! Это зеркало! Передо мной было отражение! РОТКИВ-ВИКТОР».
— Я — это ты, — сказал он ей, увидев, как машина медленно растворяется в воздухе, превращаясь в больничную палату.
— Да.
Виктор вздрогнул от звука собственного голоса, как животное, которое пугается собственного отражения. И он еще раз повторил фразу:
«Передо мной… Передо мной был… я сам!»
И наступила тишина.
Был понедельник, двадцать шестое ноября, и ясное зимнее солнце светило сквозь зарешеченное окно маленькой одноместной палаты в психиатрической клинике в берлинском районе Веддинг. Там, где находился доктор Виктор Ларенц, в прошлом знаменитый психиатр и авторитетный специалист в области шизофрении, ныне помещенный в клинику по причине множественных бредовых галлюцинаций. Там, где после четырех лет лечения у него случилось первое просветление, после того как две недели назад ему отменили лекарства.
Стоял прекрасный солнечный зимний день. Ветер утих, тучи рассеялись, и непогода последних дней исчезла без следа.
Глава 57
Наше время. Девять дней спустя
Аудитория психиатрической клиники в Веддинге не пользовалась сегодня популярностью. В ней находились лишь двое мужчин в первом ряду и маленький седовласый человек на кафедре. Больше ни единой живой души в зале, вмещавшем обычно не меньше пятисот студентов. Окна занавешены, двери заперты изнутри.
Два слушателя относились к элите германской юриспруденции, а сведения, которые хотел им поведать профессор Мальциус, были строго секретны.
— На протяжении многих лет доктор Ларенц руководил блестящей психиатрической практикой на Фридрихштрассе в центре Берлина. Я воздержусь от подробностей, поскольку он снискал немалую известность благодаря многочисленным публикациям и выступлениям в средствах массовой информации, хотя все это прекратилось несколько лет тому назад.
Профессор Мальциус сменил слайд. Вместо моложавого человека около книжного стеллажа в своем кабине появился менее презентабельный кадр. Это был тот же доктор Ларенц, но теперь он лежал голый и скорчившийся на больничной койке.
— Его доставили к нам, когда у него случился коллапс вскоре после исчезновения его дочери. Поначалу мы считали, что он поступил на короткое время. Но его состояние ухудшалось день ото дня, так что в конечном итоге стало невозможно ни выписать, ни перевести его.
Новый кадр. Газетные заголовки.
Вся страна ищет Жози.
Пропала дочь известного психиатра.
— Двенадцатилетняя дочь Виктора Ларенца исчезла в ноябре, четыре года тому назад. Этому предшествовала одиннадцатимесячная болезнь. Причины болезни, обстоятельства исчезновения и личность похитителя так и остались загадкой. — Он сделал эффектную паузу, чтобы подчеркнуть свои следующие слова: — Вплоть до сегодняшнего дня.
— Простите! — Один из юристов, молодой человек со светлыми вьющимися волосами, встал, попросив слова, словно находился в зале суда. — Не могли бы вы опустить детали, всем нам хорошо известные?
— Благодарю за ваше замечание, доктор Ланен. Разумеется, мне уже доложили, что и вы, и ваш коллега доктор Фрейманн ограничены сегодня во времени.
— Отлично, значит, вам также известно, что уже через полчаса наш подзащитный должен быть переведен в психиатрическую тюремную клинику Моабит, где завтра начнутся первые допросы. И нам хотелось бы еще сегодня с ним пообщаться. Теперь, когда он вновь транспортабелен, ему вскоре придется предстать перед судом по обвинению в убийстве, хотя, возможно, и неумышленнном.
— Конечно. Поэтому тем более важно, чтобы вы внимательно выслушали меня, если желаете разумно защищать доктора Ларенца, — наставительно произнес профессор Мальциус, которому совсем не понравилось, что люди, не являющиеся врачами, прерывают его доклад в его собственной аудитории.
Сжав губы, Ланен сел на место, а профессор продолжил:
— На протяжении четырех лет пациент был не в состоянии разговаривать. Четыре года он жил в своем иллюзорном мире, пока три недели тому назад мы не решились на необычный, даже, наверное, рискованный шаг. Я избавлю вас от медицинских подробностей и сразу перейду к нашим результатам.
