Игра - Кершоу Скотт
Он качает головой и опускается на колени перед сейфом. Делая вид, что поправляет очки, Бретт вытирает пальцами глаза. Он кладет в карман свой паспорт и закрывает дверцу, которая запирается со звуковым сигналом. Все по требованию Игры и инструкциям, которые пришли за последний час после того, как он купил одноразовый телефон в Бронксе. Сначала он получил приглашение. Затем, после того, как заказал билет на самолет, на обратном пути в такси в Бруклин ему приказали уничтожить свой телефон и не пользоваться кредитными картами. Он остановил такси, снял наличные, разбил свой телефон и выбросил его в урну. Теперь Бретт Палмер проинструктирован. Сейчас в Нью-Йорке середина дня понедельника. В пять вечера во вторник он должен оказаться в той части Англии, о которой и слыхом не слыхивал, и понятия не имеет зачем.
Правая лодыжка Крейга раздроблена. Они сделали это бейсбольной битой – бейсбольной битой, как будто все это какая-то сцена из Criminal Frenzy, гангстерской видеоигры, которую разработали в офисе Бретта. Бита летала слишком быстро, частота кадров не успевала за ней, но она поднималась и опускалась снова и снова, и Бретт видел кровь и белую кость, торчащую из плоти, и…
– Это… – Келли глубоко вздыхает, теперь ее голос дрожит, превращаясь из обычно такого радостного и уверенного в писк обиженного ребенка. – Это конец, Бретт? Ты меня бросаешь? – Он замирает, не застегнув до конца молнию на чемодане, и полностью поворачивается к ней лицом, впервые за этот день. Смотреть на нее так – все равно что смотреть на Крейга, у которого заклеен рот скотчем. Это значит видеть, как человек, которого глубоко и искренне любишь, по-настоящему страдает.
– Что? Нет! Келли, это работа, только и всего. Я клянусь, что…
– Ты мне врешь. – Больше всего его пугает то, как ровно и абсолютно уверенно звучит ее голос. Безапелляционно. – Что-то случилось в субботу вечером. – Она беззвучно плачет, по щекам текут слезы, но в глазах странное сочувствие, почти понимание. – Ты встретил кого-то?
Он возвращается к молнии на чемодане, застегивая до конца.
– Это глупо. В Лондоне рабочая встреча, меня не будет день или два, а ты сейчас пытаешься обвинить меня чуть ли не в…
– Это ничего, Бретт. – Она все еще беззвучно плачет, как будто она разговаривает издали сама с собой по какой-то видеосвязи, но кажется, что вот-вот начнет всхлипывать. – Я… понимаю. Я не глупа. Я все понимаю.
И в очередной раз кажется, что все рушится. Даже в такой день, полный невероятных потрясений, когда он был уверен, что смог выстоять под всеми уготованными для него ударами, этот последний бьет под дых. Отчаяние читается в выражении ее лица и слышится в словах, которые она не произнесла. У Бретта пересохло во рту, и даже если бы не это, он понятия не имеет, что ответить.
– Я знаю, что ты меня любишь, – продолжает она, теперь всхлипывая и вытирая нос рукавом. – Уверена, что любишь, и я люблю тебя больше всего на свете. Ты мой лучший друг. Ты ведь знаешь это, правда? Ты можешь рассказать мне все. Все что угодно.
– Я понятия не имею, о чем ты говоришь. Не знаю, откуда ты это взяла, но прямо сейчас мне не до того. На меня столько всего навалилось, что я тебе даже передать не могу. – Ему хочется поскорее убраться отсюда. Внезапно ему кажется, что это здание, их дом, обрушивается на него и становится тяжело дышать. Он сует одноразовый мобильник в карман и подхватывает чемодан. – Пара дней, – удается ему выдавить из себя и даже изобразить полуулыбку. – Ты раздуваешь из мухи слона. Это стресс, только и всего. Я в жизни не испытывал столько чертового стресса, и сейчас мне просто необходимо немного поддержки, понимаешь? Она открывает рот, собираясь ответить, но он перебивает ее:
– Не спрашивай. Мне пора. Я вернусь, и мы сможем поговорить о чем пожелаешь… Но не переживай обо мне. Прошу. Я не брошу тебя, и я люблю тебя. Просто знай это, Келли. Я тебя люблю.
И на этом их встреча, длившаяся пару минут, закончилась.
Перед выходом из спальни он останавливается и целует ее, свою партнершу на протяжении почти десяти лет, в последний раз.
29
Третий игрок
– Что-то не так? – Сэм задал именно тот вопрос, который застрял в горле у Сары. Он продолжал вроде бы улыбаться, но луч – тот, что, казалось, освещал всю эту затемненную комнату всего несколько минут назад, – угас.
Их ребенок все еще был на экране – чудо, которое создали они, – но врач УЗИ внезапно замолчала. Она все сильнее вдавливала датчик в живот Саре. Сара лежала на спине, Сэм сидел рядом, держа ее за руку. Одна из их ладоней вдруг стала очень холодной и ужасно влажной, и трудно было сказать, чья именно.
Они были так взволнованы. С таким нетерпением ждали ребенка и оказались так чертовски наивны. Они уже начали красить стены детской в нейтральные цвета, считая само собой разумеющимся, что за половым актом следует беременность и рождается ребенок и примеров тому миллиарды. Им обоим было за двадцать, и все вокруг, друзья в том числе, заводили детей без особых усилий. Это представлялось подходящим временем для создания семьи. Сара с Сэмом были вместе уже шесть лет, и они были помолвлены.
Дату свадьбы еще не назначили, но они и не спешили. Решение не пользоваться противозачаточными стало обоюдным и воодушевило их. Они были счастливы вместе и хотели разделить это счастье с ребенком.
И Сэм был таким милым. Теперь-то Сара это понимает. Он был добрым, чутким и умелым любовником. Немного полноват и застенчив, он никогда не осознавал, насколько на самом деле хорош собой. Многие девушки считали его рохлей. Его бывшие, должно быть, тоже, потому что все они его в конце концов бросили. Все эти годы Сара ненавидела их, этих незнакомок, за то, что разрушили самооценку ее жениха актами бездумной похоти и бессмысленной жестокости.
Конечно, в итоге Сара поступила так же, но это случилось позже.
Тогда они пришли в больницу на двенадцатинедельный скрининг, больше улыбаясь, чем нервничая, ожидая, что уйдут с предполагаемой датой родов. Это был один из самых счастливых дней в их жизни.
А потом Сэм задал этот жуткий вопрос: что-то не так? Ответ делавшего врача УЗИ, такой простой и окончательный, долго еще будет преследовать Сару во сне.
– Я… я пытаюсь найти…
Но она его так и не нашла.
Часть воспоминаний о том дне снова и снова прокручивается в голове у Сары, пока она за десять минут добирается до дома матери во вторник днем.
После УЗИ она была как будто в оцепенении, и это состояние почти не отличалось от того, что она переживала сейчас. Им сказали, что их ребенок умер.
– Я уже стольким людям сообщила. Что они скажут?
Сара положила трубку. Позже мать объяснила это шоком, непроизвольной реакцией, вызванной переживаниями, и скорее всего это было правдой.
И все же спустя годы Сара задумывается об этом.
Что они скажут?
Чтобы не проезжать мимо бунгало, поскольку мать наверняка уже выглядывает ее в окно, Сара оставляет машину у бордюра за пару домов, несмотря на то, что перед воротами есть свободное место. Она торопливо отстегивает Арчи, прежде чем его бабушка выйдет поприветствовать их, как делает обычно. Она захочет увидеться с Ханной, даже если это всего на одну-две минуты, но все, что она увидит, если подойдет ближе, – это пустое кресло-бустер внучки.
Сара, по крайней мере, успевает пройти через ворота, неся на руках Арчи с его пеленальной сумкой с кроликом Питером, прежде чем входная дверь открывается.
– О, Сара! – Шаркающей походкой мама выходит на крыльцо, плотно кутаясь в кардиган. Сара едва ли это заметила. Первый ее порыв – подбежать к матери; она хочет, чтобы ее обняли, ей необходимо быть любимой, но ей удается сохранить свою странную сдержанность.
Энн забирает у дочери ребенка, почти незаметно быстро оглядев улицу. Энн пятьдесят восемь, но большую часть жизни она не работала, претендуя на признание своей инвалидности. Раньше это было связано со спиной, сейчас же с другим хроническим заболеванием: синдромом фибромиалгии. Несмотря на недуг, она без труда справляется и с ребенком, и с сумкой, хотя у нее часто возникает паранойя по поводу того, что ее могут увидеть.
