Александр Ольбик - Падение «черного берета»
Сзади них полыхнули фары.
— Не вздумай уступать дорогу! — приказал Одинец. — Держись осевой линии…
Карташов все время поглядывал в зеркало.
— Они, если захотят, сделают из нас кетчуп.
— А ты, случайно, не помнишь, сколько тебе платит Брод? Если потребуется, подставишь тачку поперек дороги, но этих фраеров не пропустишь, — Одинец взял в руки трубку мобильника и, видимо, соединился с Николаем. — Пока не знаю, с какой целью, но кто-то хочет нас обойти… — сказал он.
Он опять положил руку на баранку, однако Карташов мягким движением смел ее с руля.
— Не мешай, Саня… Я в свое время участвовал в авторалли МВД Латвии и, поверь, был там не последний.
А позади, между тем, рыская, затяжно сигналя, наседал джип. Теперь у него горели все четыре прожектора, висевшие над лобовым стеклом.
— Они хотят нас достать, держи дистанцию, — наставлял Одинец.
— Не мешай, — повторил Карташов. — Пока мы едем по этой грязи, они никуда не денутся. По бокам кюветы с водой.
— У «черокки» оба моста ведущие, хотя, если они будут наглеть, я их вырублю, — Одинец достал из-за сиденья обрез пятизарядного помпового ружья. — Ты только полюбуйся, Мцыри, что сейчас будет.
— Смотри, не ошибись! Может, это пьяные отдыхающие резвятся, — но Карташов тут же получил красноречивое опровержение своим словам. Со стороны джипа начали стрелять. К их счастью, ухабы и выбоины мешали прицелиться тем, кто находился в джипе, и пули ушли мимо «девятки» в низинные туманы.
— А теперь наша очередь ответить любезностью, — Одинец наполовину высунулся из окна и с левой руки выстрелил против движения. Отдача была столь сильной, что его отмахнуло вперед и он едва не вылетел через лобовое стекло. Однако, удержав равновесие, и перезарядив обрез, он снова изготовился и стал ждать, когда джип появится в поле зрения.
— Мцыри, сместись немного влево, только сделай это резко, — и когда Карташов провел нужный маневр, Одинец начал стрелять.
Верхние прожектора и нижняя правая фара мгновенно погасли. Машина преследователей завиляла, зарыскала и, проехав метров сто пятьдесят, сунулась носом в полную воды канаву. Дверцы джипа открылись и из него начали выбираться люди. Вслед «девятки» понеслись огненные светлячки и два из них, пробив заднюю стенку кузова, застряли в сиденье. В салоне запахло паленой обшивкой и порохом.
— Ты, Мцыри, надеюсь, помнишь наш уговор? — неожиданно спросил Одинец.
— Помню.
— Только не к Блузману! Можешь завезти мой труп в лес и там бросить на съедение муравьям. Без обиды… Так как ты там пел: «Сухо щелкнул затвор, оглянулся зека… »
— «Сука!» — выдохнул он и взглянул в облака»… Дай, Саня, сигаретку, свои я где-то выронил..
— А это плохо, оставил ментам вещдок… Приедем домой, выпьем водки, а ты возьмешь гитару… Слушай, Серго Орджоникидзе, почему ты с комвзводом Бандо не мог найти общего языка? Что он — распоследний мудак?
— У нас с ним противоположные взгляды…
— На жизнь? Так у всех они разные. Я уверен, что и ты не согласен с тем, что мы сегодня делали.
Карташов молчал.
— Конечно, не согласен, — повторил Одинец, — твое ментовское чистоплюйство не хочет с этим мириться.
— Возможно, — сквозь зубы процедил Карташов. — Но этого мужика, который с автоматом, брать не следовало. Он практически целый и сейчас, наверное, уже пришел в себя.
— Это не нам решать. Одной мрази больше-меньше, что от этого в природе изменится? Да ни хрена! Один волкодав ушел, другой пришел. Даже два придут на его место, поэтому отстрел никакого баланса между человеком и хищником не нарушит… Сейчас сворачивай на щебенку, объедем Балашиху.
— Лет десять назад я бы тебя за такие разговоры отдал бы под суд офицерской чести.
— Десять лет? Знаешь, сколько биллионов километров Земля вместе с нами пролетела с тех пор?
— А ты знаешь?
— Предполагаю. Ну, давай считать… В секунду она пролетает 30 километров, в минуту — 1800, а за сутки? А за год, пять лет? Охренеешь! Вечность отделяет нас от тех лет. А ты все топчешься на месте.
— Где ты, Саня, набрался всей этой ахинеи? — уже веселее спросил Карташов.
— У Гафарова, которого четыре месяца назад застрелил киллер. Кстати, у краснопресненских бань, на волне кайфа и полного благополучия.
— Большой, видать, ученый этот Гафаров?
— Большой авторитет. Очень большой! Брод его уважал и каждое воскресенье носит на его могилку цветы. Белые каллы — любимые цветы жертвы российского беспредела. В следующее воскресенье можем с тобой туда съездить, посмотришь, какие граниты людям ставят на черепушку.
— Памятники ставят в ногах, — уточнил Карташов, — и ногами выносят вперед и… в дверцы крематория…
— В этот раз, наверное, мы с тобой повезем туда останки…
— Заткнись! Я уже наездился, — категорически заявил Карташов. — Меня от всего этого буквально тошнит.
— Зато там тепло и уютно, как у бабушкиной печки.
— Купи себе вместо бронежилета электрическую грелку, тоже будет тепло и уютно, — Карташов с раздражением выбросил через форточку окурок.
Перед въездом в Лукино им позвонил Николай. Одинец, разговаривая, молча кивал головой.
— Есть, — сказал он, — мы поедем другой дорогой, — дав отбой, сказал:
— Они врубают мигалку с сиреной и на скоростях направятся к Блузману. А мы с тобой сменим номера и по Кольцевой рванем на Химки. Брод велел ехать в Ангелово.
— А мне хоть к черту на кулички, — невольно скаламбурил Карташов. — Вон впереди рощица, можем там поменять номера.
— Сворачивай, только рискуем там по уши застрять в грязи.
— А мы уже и так по уши в дерьме…
— Да перестань, Мцыри, ныть! Хочешь скажу тебе всю правду?
— Руби!
— Сейчас, только закурю…
Они свернули на залитую лужами грунтовую дорогу, ведущую к купам опавших деревьев. Одинец вжикал зажигалкой и тут же тушил огонек. Готовился к речи.
— А вот представь себе такую вещь… Ты продолжаешь служить в ОМОНе, веришь во всю эту перестроечную брехню и в один прекрасный день… Ну, допустим, подходит к тебе командир отряда и говорит: «Знаешь, Серый, мы получили задание ЦК — срочно нужно найти человека для пересадки почки… » Занемог, мол, наш дорогой и любимый генеральный секретарь и нам выпала великая честь ему помочь… Или ты хочешь сказать, что дисциплинированный боец, сознательный член партии, отличник боевой и политической подготовки, комвзвода, имеющий награды ЦК ВЛКСМ, МВД СССР отказался бы от такой чести…
Карташов безмолвствовал. Он рулил к леску, аккуратно, где это возможно, объезжая рытвины, в которых поблескивали в лунном отражении озерца воды.
— Ну что молчишь, Мцыри? Нечего сказать, да?
— Почему — нечего… Я уже взрослый мужик и не надо из меня делать олигофрена. Именно потому, как ты правильно заметил, я дисциплинированный и сознательный член партии, я бы у командира прежде спросил: — А где, товарищ майор, письменный приказ?
— А когда вы крушили таможни в твоей любимой Латвии, у вас тоже был письменный приказ? — Одинец завелся и не хотел сбавлять обороты.
— Ты же, наверное, знаешь, что был Указ президента страны, а отдельного письменного приказа, конечно, не было. Чтобы перейти улицу, что, тебе тоже нужен письменный приказ?В соответствии с президентским Указом рижский ОМОН вправе был принимать участие в упразднении таможенных пунктов на границе…
— Но ведь не жечь и крушить помещения и транспорт, принадлежащие таможне независимой Латвии?
— Нет, речь шла только об упразднении незаконных таможенных пунктов на границе… Тут как хочешь, так и толкуй.
— И вы, как понимали, так и толковали? Где тротилом, где пулей, а где и гранатометом. Неплохое, я тебе скажу, толкование… Не толкование, а толковище…
Карташов резко нажал на тормоз. И хотя ехали на малой скорости, Одинец от неожиданности едва не врезался головой в лобовое стекло.
— Вишь, никто не любит правды, — с улыбкой сказал он.
— Да какая, к черту правда! Сплошная де-мо-го-гия! Вот если бы мы тогда Указ президента выполнили на сто процентов, сегодня мне не надо было бы охотиться за бандитами и возить их потроха в крематорий. Ты спросил о том, почему я не мог с Бандо найти общий язык — верно? Да потому, что для него Указ был поводом, чтобы сжечь или взорвать таможню, разуть и избить таможенников, а это в основном была зеленая молодежь… как-то издевательски поиграть автоматом, а я хотел… — Карташов вытряхнул из пачки новую сигарету. — А я хотел, чтобы таможни не были пунктами по сбору взяток и помощниками контрабандистов. У нас с Бандо много было общего, особенно когда Союз стали резать по живому мясу. Но у нас с ним были методы разные. А потом обстоятельства стали сильнее нас…
— Вот именно, сильнее. И сильнее меня, а потому давай не будем хрюкать и страдать со слезами на глазах. Пе-ре-стро-ились, на кого теперь кивать? Так что бери отвертку и пойдем менять номера…
