Джим Томпсон - Убийца во мне
– Да, – сказал Джефф Пламмер, – не произносите этого.
– Но... – Говард повернулся к Джеффу, потом опять ко мне. – Ладно. Не буду! В этом нет надобности. Эта девушка ни с кем не встречалась, кроме вас, и только вы могли сотворить с ней такое! Вы избивали ее точно так же, как избивали ту шлюху!
Я рассмеялся, и в моем смехе слышались грустные нотки.
– А Эми безропотно все сносила, да, Говард? Я ее колотил, а она продолжала встречаться со мной? И готова была выйти замуж за меня? Да это звучит полной бессмыслицей для любой женщины и тем более для Эми. Если бы вы знали мою Эми, вы бы никогда не высказали ничего подобного.
Он покачал головой, таращась на меня, как на диковинку. Старая шрапнель уже не приносила ему пользы.
– Возможно, у Эми изредка появлялись синяки, – продолжал я. – У нее было много работы по дому и в школе. Было бы странно, если бы она вообще никогда не ударялась, и...
– Я имею в виду не это. Вам известно, что я имею в виду совсем другое.
– ... но если вы думаете, что синяки организовал ей я и что она с этим мирилась, значит, у вас поехала крыша. И вы точно не знали Эми Стентон.
– Возможно, – сказал он, – вы тоже не знали ее.
– Я? Да вы же только что утверждали, что мы с ней встречались в течение нескольких лет...
– Я... – Он заколебался. – Не знаю. Не хочу делать вид, будто мне все ясно. Однако мне кажется, что вы не знали ее. Вернее, не так хорошо...
– Что? – спросил я.
Он достал из внутреннего кармана пиджака голубой конверт, открыл его и вытащил двойной листок почтовой бумаги. Я заметил, что он исписан с обеих сторон, то есть всего получалось четыре страницы. И я сразу узнал этот аккуратный убористый почерк.
Говард поднял глаза от листка и перехватил мой взгляд.
– Это было в ее сумочке. – Ее сумочка. -Она написала письмо дома и, очевидно, собиралась отдать его вам, когда вы выедете за пределы Сентрал-сити. В сущности, – он снова устремил взгляд на письмо, – она собиралась отдать его вам, когда вы остановитесь пообедать в придорожном ресторанчике. Она хотела, чтобы вы прочитали его, когда она пойдет в туалет. Оно начинается так: «Дорогой Лу...»
– Дайте мне его, – сказал я.
– Я прочту...
– Письмо адресовано ему, – сказал Джефф. – Отдайте.
– Отлично, – пожал плечами Говард и бросил мне письмо.
Я знал, что он заранее спланировал этот спектакль. Он хотел, чтобы я читал письмо, пока он будет сидеть рядом и наблюдать.
Я устремил взгляд на листок:
"Дорогой Лу,
теперь тебе известно, почему я настояла на том, чтобы остановиться здесь и почему я ненадолго ушла из-за стола. Для того чтобы дать тебе возможность прочитать то, что я почему-то не могу сказать тебе в глаза. Пожалуйста, дорогой, прошу тебя, читай очень внимательно. Я предоставлю тебе массу времени. И если мое письмо покажется тебе путаным и бессвязным, прошу тебя, не сердись.
Все дело в том, что я очень сильно тебя люблю, и поэтому мне немного страшно и тревожно.
Дорогой, мне очень хотелось бы рассказать, как счастлива я была в течение последних недель. Мне очень хочется быть уверенной в том, что ты тоже был хоть немножечко счастлив. Самую капельку. Иногда у меня возникает безумное и замечательное ощущение, будто ты испытал такое же счастье, как я (хотя не понимаю, как это могло быть!), а иногда я говорю себе... О Лу, я не знаю!
Наверное, проблема в том, что все случилось очень быстро. Мы встречались много лет, и ты, как мне кажется, становился все более безразличным ко мне. Мне казалось, что ты отдаляешься от меня и получаешь удовольствие от того, что я бегаю за тобой. (Мне это казалось, Лу; я не говорю, что так было на самом деле.) Дорогой, я не пытаюсь найти себе оправдание. Я просто хочу объяснить, заверить тебя в том, что я больше не буду так себя вести. Я больше не буду резкой, требовательной, сварливой... Конечно, я не смогу измениться в одно мгновение (о дорогой, я очень этого хочу, я буду следить за собой и постараюсь измениться как можно быстрее), но если ты, Лу, будешь любить меня или хотя бы притворяться, будто любишь меня, я уверена...
Ты понимаешь, что я чувствую? Хоть немного, а? Ты понимаешь, почему я была такой и почему я такой больше не буду? Все всегда знали, что я принадлежу тебе. Ну, почти все. Мне этого хотелось, потому что мысль о ком-то другом для меня была невыносима. Я не смогла бы быть ни с кем, даже если бы пожелала. Я принадлежала тебе. И всегда принадлежала бы, если бы ты вдруг бросил меня. И мне казалось, Лу, что ты ускользаешь все дальше и дальше, что ты владеешь мною и не позволяешь себе принадлежать мне. Ты оставлял меня ни с чем (так казалось, дорогой, так казалось) и получал удовольствие, видя, как я беспомощна. Ты избегал меня. Заставлял бегать за тобой. Заставлял задавать вопросы и упрашивать тебя, а потом удивлялся и делал вид, будто ничего не понимаешь и... Прости меня, дорогой, я не хочу снова упрекать тебя. Я лишь хочу, чтобы ты понял.
Лу, я хочу спросить тебя еще кое о чем. Только прошу тебя, умоляю, пожалуйста, не пойми превратно. Ты – о дорогой, не надо – боишься меня? Ты считаешь себя обязанным быть ласковым со мной? Я больше ничего не скажу, но тебе не хуже меня известно, что я имею в виду. И ты поймешь...
Я надеюсь на то, что ошибаюсь. Я действительно надеюсь. Но я боюсь – у тебя проблемы? Что-то гложет тебя? Я не хочу приставать к тебе с вопросами, но знай: что бы там ни было, Лу, даже если это то, что я... что бы то ни было, я на твоей стороне. Я люблю тебя (тебе не надоело, что я постоянно это повторяю?) и знаю тебя. Я знаю, что ты никогда сознательно не сделал бы ничего плохого. Ты на это не способен. Я очень сильно люблю тебя и... позволь мне помочь тебе, дорогой. Все, что нужно, любая помощь. Даже если нам придется расстаться ненадолго или надолго – дай мне помочь тебе. Потому что я буду ждать тебя – сколько бы ни потребовалось, – только вряд ли это будет так долго, возможно, это будет зависеть от... все будет в порядке, Лу, потому что сознательно ты не можешь совершить ничего плохого. Я это знаю, и все это знают, и все будет хорошо. Мы будем вместе, ты и я. Если только ты мне расскажешь. Если позволишь помочь тебе.
Я попросила тебя не бояться меня, но мне известно, что ты чувствовал, что ты обычно испытывал, и мне известно, что просить тебя о чем-то или говорить тебе о чем-то – недостаточно. Поэтому я настояла, чтобы мы остановились здесь, на автобусной станции. Поэтому я даю тебе так много времени. Чтобы доказать тебе, что бояться не надо.
Надеюсь, когда я вернусь, ты все еще будешь сидеть за столом. Но если не будешь, дорогой, если почувствуешь, что не можешь... оставь мои вещи у входной двери. У меня есть деньги, я смогу найти работу в каком-нибудь городе и... Сделай так, Лу. Если чувствуешь, что так надо. Я пойму, и все будет хорошо, честное слово, Лу...
О дорогой, дорогой, дорогой, как же сильно я тебя люблю! Я всегда любила тебя и буду любить, что бы ни случилось. Всегда, дорогой. Всегда-всегда. До конца дней.
Навеки твоя,
Эми"
21
Гм... Ну и?
Что ты собираешься делать? Что ты собираешься говорить?
Что ты намереваешься говорить, когда тонешь в собственном дерьме, а они пинают тебя и топят, стоит тебе вынырнуть; когда тебе хочется кричать так, как не кричат даже в аду; когда ты – на дне ямы, а весь остальной мир – на поверхности, у него одно лицо без глаз и ушей, и, несмотря на это, он наблюдает за тобой и слушает...
Что ты собираешься делать и говорить? Что ж, напарник, все просто. Так же просто, как прибить свои яйца к пню, а потом повалиться назад. Трави меня, напарник, загоняй в угол, потому что так проще.
Ты скажешь, что они не имеют права подозревать хорошего человека. Ты скажешь, что победитель всегда остается, а проигравший всегда уходит. Ты будешь улыбаться, дружище, ты продемонстрируешь им свою старую боевую улыбку. А после этого ты выберешься отсюда и покажешь им, где раки зимуют... ты будешь бороться!
Ура.
Я сложил письмо и бросил его Говарду.
– До чего же болтливая девчонка, – проговорил я. – Отличная девчонка, но жутко трепливая. Такое впечатление, что она написала здесь все, что не смогла высказать вслух.
Говард сглотнул.
– И... и это все, что вы хотите сказать?
Я закурил сигару и сделал вид, будто не расслышал его. Кресло под Джеффом Пламмером скрипнуло.
– Мне очень нравилась мисс Стентон, – вдруг заговорил он. – Все четверо моих детей учились у нее в школе, и она была добра с ними, как будто у них отец – нефтяной магнат.
– Да, сэр, – согласился я. – Она действительно вкладывала душу в свою работу.
Я затянулся и выпустил дым. Кресло под Джеффом опять скрипнуло, на этот раз громче. Говард буквально испепелял меня своим полным ненависти взглядом. И сглатывал, как будто его тошнит.
– Вам, ребята, не терпится уйти? – спросил я. – Я, конечно, ценю то, что вы заглянули ко мне в такое время, но мне бы не хотелось отрывать вас от важных дел.
