Сантьяго Гамбоа - Самозванцы
Когда он входил в «Кемпински», все еще во власти своего поэтического настроения, кто-то окликнул его:
— Профессор Чоучэнь!
Он издалека узнал немца-филолога, но вместо того чтобы обрадоваться, почувствовал себя так, будто кто-то посторонний вторгся в его мечты. Несмотря на это, он сделал над собой усилие и одарил того широкой улыбкой.
— Я только что получает вашу книгу, которая делает мне честь, — сказал Гисберт. — Я очень удовлетворен за подарок.
Нельсон подумал: «Этот косноязычный немец черт-те как говорит по-испански».
Напротив, — ответил Нельсон, — для меня честь, что в вашей библиотеке будет экземпляр моей книги, этим можно гордиться. Я должен вас благодарить.
Вы переехали сюда, в этот отель? — спросил Гисберт.
Нет, профессор, хотя очень хотел бы этого! На самом деле у меня здесь назначена встреча — ужин с друзьями.
В таком случае не будет вашу больше беспокоить, — сказал Гисберт. — Завтра в утро, если позволите, я позвоню вас в гостиницу, и мы сможем встретиться.
— С большим удовольствием, профессор. Жду вашего звонка.
Нельсон увидел, как он удаляется к лифтам и, испытывая чувство вины за то, что не пригласил его присоединиться, пошел в центральный вестибюль разыскивать своих знакомых. Их там не было, он посмотрел на часы и удостоверился, что еще рано. Без десяти девять. У него было время, чтобы внести правку в стихотворение, поэтому он открыл блокнот, но, перечитав, понял, что ему нравится. Тогда, во власти небывалого творческого подъема, он записал несколько строк для своего романа: «Нам нравился дом 7 на Чжинлу бацзе не только потому, что он был большим и просторным, но и потому, что рядом озеро Сихуань». Такой тон повествования ему тоже понравился. Нужно было продолжать.
— Милейший и драгоценнейший поэт!
Голос Серафина Смита нарушил ход его мыслей и пробудил его от одного из самых глубоких поэтических озарений. Нельсон поднял голову и увидел изящного бразильца в джинсах, тенниске «Рибок» и рубашке с коротким рукавом, из-под которой некрасиво выпячивался живот. Типичный наряд государственного служащего для выходного дня. Омайра Тинахо, напротив, была в том же белом костюме, что и днем.
— Мы, кажется, помешали твоему вдохновению, да? — спросила она. — Ну, тогда ничего другого не остается, как пойти с нами поужинать.
Все трое перешли на другую сторону улицы и вошли в огромный ресторан.
— Здесь лучше заказывать много блюд, — сказал Серафин Смит. — Предлагаю, чтобы каждый выбрал по два, и каждый попробует все.
Предложение было принято. Нельсон заказал пиво. Смит и Омайра предпочли холодную воду. Было жарко.
— Как проходит конгресс?
— Успешно, очень успешно, — ответил Рубенс. — Сегодня один китайский коллега рассказал нам об интереснейшем случае, не так ли, доктор? Представляете, молодой человек с ожогами третьей степени в прямой кишке — от кипятка. Редкостный случай. Его лечат традиционными средствами, он уже почти здоров. Это чудо.
— Кипятком? — переспросил Нельсон. — Как это могло случиться?
— Мы не знаем, — ответила доктор Тинахо. — Причины болезней — профессиональная тайна. Но должна вам признаться, друг мой, что я задавалась тем же вопросом, особенно потому, что ожоги очень глубокие.
— Вы тоже принадлежите к спиритуалистской школе? — обратился Нельсон к доктору Тинахо.
— А что это такое?
Это течение в проктологии, очень модное сейчас в Соединенных Штатах, — вмешался Серафим. — Они учитывают не только научные данные, но и другие факторы, такие, как вкус, удовольствие, состояние души.
— Ах, как интересно, — сказала Тинахо. — Ну, мы на Кубе все это всегда принимали в расчет. Но только не говорите мне, что мы весь вечер проведем вот так, разговаривая о работе.
— Вы правы, — признал Нельсон. — Это просто чтобы, так сказать, сломать лед.
— Эй, парень, — игриво произнесла Омайра, — на Кубе лед ломают с помощью ложки.
Тинахо рассказала, что она — врач в центральной больнице Гаваны, замужем за педиатром, у нее два уже взрослых сына, двадцати двух и двадцати девяти лет. Один, Гастон, учится на адвоката. Другой, Сесар, — ветеринар, работает на ферме в Сантьяго. Серафин Смит стал говорить о своих трех дочерях, которые уже ходили в колледж, — их звали Дженнифер, Ванесса и Соня Патрисия. Нельсон признался, что не хочет детей, потому что отцовство несовместимо с творчеством, по крайней мере как он его понимает.
— А твоя жена что на это говорит? — спросила Омайра.
— Ну, она меня поддерживает, — ответил Нельсон. — С тех пор как мы поженились, мы во всем согласны. Жизнь писателя нелегка. Он должен всеми силами сосредоточиться на творчестве, иначе не добьется успеха.
— Ну, желаю тебе получить Нобелевскую премию, парень, — пошутила Омайра, — потому что это огромная жертва!
Нельсон уловил в этой фразе скрытую насмешку. Тогда он подозвал официанта и заказал бутылку вина.
— Мы переходим на трансцендентальные темы, — сказал он. — Нам не хватает чего-то более душевного, позвольте заметить.
Официант разлил им по бокалам китайское вино, и все трое, попробовав, скорчили гримасу. Оно было слишком крепким. Нельсон внимательно изучил бутылку и увидел, что напиток, именуемый действительно вином, представлял собой рисовый ликер.
— Все равно, это полезно для пищеварения и вообще неплохо. — Серафим Смит поднял свой бокал. — Позвольте тост: за свободу народов, за освобождение эксплуатируемых классов, за то, чтобы над преступниками свершилось правосудие, чтобы отношения между Севером и Югом были более справедливыми, и прежде всего чтобы конечный отрезок ухабистой дороги пищеварения перестал быть для человека ловушкой; в общем, за благородную науку проктологию, ура!
— Ура! — сказала Омайра. — Послушай, дорогой, я тебя отвезу в Гавану, чтобы ты прочел нам лекцию.
— Ура! — подхватил Нельсон и снова разлил вино; потом поднял свой бокал, откашлялся и сказал: — За союз народов, которые говорят по-испански и по-португальски, за глобализацию, которая бы учитывала достоинство индивида, за язык Дон Кихота, за болеро, за кумбию, за самбу, за креольские вальсы, за американских негров, за стихи Гильена, Неруды и Сесара Вальехо, за прозу Лесамы и Рульфо, за «Подземелья свободы» Жоржа Амаду и за прекрасных женщин нашей земли, особенно за вас, доктор Тинахо, ура!
Они опустошили бокалы, но тут же наполнили их снова. Очередь была за доктором Тинахо.
— Вы ставите меня в неловкое положение, кабальерос, — произнесла Омайра. — Ну что, теперь слово за мной? Тогда я вот что скажу: за андеко-карибское братство, за фольклор и народное искусство, за интернационализм и солидарность, за то, чтоб наша культура нашла отклик здесь, на Востоке, чтобы три «южака», как называют нас в Испании, могли счастливо напиться здесь, в Пекине, за телесериалы, за мамбу и ча-ча-ча, за ром, водку, кашасу и писко — за все то, что нас объединяет, а таких вещей много, друзья мои, — ура!
Они обнялись все втроем поверх стола. У Рубенса Серафина Смита глаза наполнились слезами. Нельсон еле сдерживался. Тут принесли еще бутылку рисового ликера, и троица продолжила с ностальгией и нежностью перечислять всего, что так далеко, в этой злополучной стране, заставляло их чувствовать свое братство.
— Мне из вашей национальной еды больше всего нравится ропа вьеха, — сказал Нельсон Омайре, — хотя морос и кристианос — тоже пальчики оближешь.
— Это все хорошо, — перебил Рубенс, — но не забывайте, пожалуйста, о мохито, короле карибских коктейлей.
— Ах, кабальерос, что мне больше всего нравится в мохито — так это жевать листик мяты. А дайкири? У меня прямо слюнки текут. Ну да что вы мне говорите про кубинскую кухню, доктор Серафин! Ваша фейжоада — изысканнейшее блюдо. А вы, Нельсон, с вашими антикучос и рагу из курицы под острым соусом, — вы всем фору дадите!
В полночь ресторан закрыли, и троица вышла на улицу. Жара спала, дул свежий ветерок.
— Я здесь знаю одно местечко на углу, где играют латиноамериканскую музыку, — сказала Омайра. — Пойдем те, сеньоры, я плачу за первый танец.
Заведение называлось «Сальса Кабана». Нельсон очень удивился, увидев, что там живой оркестр — колумбийский оркестр! В баре было полно народу. Молодой бармен англосаксонской наружности разливал коктейли, жонглируя бутылками. Они сели рядом с танцплощадкой и заказали танец кубалибре.
— Ах, компаньерос, у меня ноги сами просятся в пляс!
Рубенс пригласил Омайру, а Нельсон остался за столиком, разглядывая собравшуюся публику. Молодые китаянки танцевали очень раскованно. Здесь были служащие в галстуках и чрезвычайно элегантные дамы. Вдруг он заметил, что с него не сводит глаз прекраснейшая блондинка. На ней была агрессивная мини-юбка, декольте походило на дачный балкон. Через минуту девушка улыбнулась ему и сделала жест, который, по крайней мере в Лиме, означал: «Иди сюда, красавчик, поближе». Он почувствовал себя супергероем. Значит, он еще может понравиться привлекательной девушке. Едва он собрался подняться, его спутники вернулись к столу.
