Сергей Саканский - Шахта. Ворота в преисподнюю
— Нет! — воскликнула Настя. — Они сделают с тобой то же что и с дядей Бобой.
— А что сделали с дядей Бобой? — спросил Илья.
— Да ничего, это я так… Забудь, — проговорила Настя и отвернулась.
Какое ей дело до этого человека — Человека-месяца младшего? Пусть ему вынесут мозги.
Настя ошибалась. Она не знала, что на самом деле происходило в голове у дяди Бобы и многих других, у кого «вынесли мозги». Когда Илья оказался на полу пещеры, он и вправду ничего не помнил, что было связано в его жизни с шахтой. Он вышел на склон Верблюда, увидел крепкие боровики и стал их собирать. Под руку попался пластиковый кулек, брошенный кем-то среди прочего мусора от пикника. Странно: раз он пошел за грибами, то почему не взял корзинку? И как он оказался в этой пещере, той самой, куда они часто залезали в детстве, играя в казаков-разбойников? Допустим, залез, потерял сознание, что с ним порой случалось, там и оставил корзинку… Ну, купит новую, не стоит уже возвращаться. Он удивит сестру хорошим грибным трофеем.
Пришел домой. Анна встретила его странным, напряженным взглядом:
— Что случилось? Все обошлось? А где Настя и друг ее?
— Какая Настя? Какой друг?
Илья прошел на кухню, налил в блюдо воды, осторожно вывалил туда грибы из пакета.
— Смотри! Ни одного червивого. Голова шумит что-то, будто с похмелья…
Сестра наблюдала за ним, стоя в дверях кухни. Она поняла, что они сделали с Ильей. Может быть, это и к лучшему. Во всяком случае, это значило, что брат больше не работает на них, и кошмар, стоящей над нею всю жизнь, закончился. Никто не вылезет из шахты Цольферайн и не схватит ее…
— А вдоль дороги — мертвые с косами стоят, — сказал Илья, разбирая грибы. — Помнишь это кино? Вспомнилось почему-то. Старая, добрая, очень смешная комедия.
Анна будет молчать. Ни слова не скажет ему о прошлом. Она опустила глаза, разглядывая деревянный пол. Красивый, очень дорогой, как объяснил брат, особый пол из какого-то африканского дерева. Под полом — подвал, потом — земля, много земли. Что сейчас происходит там? Что происходило там всегда? Лучше вообще не думать об этом.
Там, внизу, шли последние приготовления к «путешествию». Все было ясно, логично, но Насте не давала покоя одна деталь: в новое объяснение реальности никак не вписывался след ящерицы, который она обнаружила в сарае. Она так и стоял перед ее глазами: трехпалая лапа, вдавившая в глину куриное перо.
Они сидели вдвоем в камере, ждали, когда за ними придут. Она спросила Свята:
— А что если все окружающее — опять ложь, и с нами собираются сделать что-то другое?
— Ты можешь это проверить?
— Нет.
За дверью послышались шаги, теперь уж в последний раз. Она растерянно смотрела то на дверь, то на Свята. Казалось, что она должна сейчас сказать что-то очень важное. Самое-самое важное…
— Я люблю тебя! — сказал Свят.
— Я тебя тоже люблю! — сказала Настя.
Они вскочили на ноги и обнялись. Их губы едва встретились, но в тот же миг заскрипела дверь, и они отпрянули друг от друга. Это даже не было поцелуем. Только короткое горячее соприкосновение.
* * *Они шли по коридору, взявшись за руки. Никогда прежде во всей своей жизни Свят не чувствовал такого трепета от прикосновения женской руки. Вдруг эта рука выскользнула. Настя остановилась. Здесь были ее родители.
— До встречи, мамка! До встречи, отец!
Она лизнула палец и поочередно тронула их застекленные руки. Свят подумал о ее губах, которыми он когда-нибудь будет безраздельно владеть. И уже очень скоро — ведь как это все будут чувствовать они сами? Через несколько минут они погрузятся в сон, который, может быть, продлится тысячелетия. Но для них самих пробуждение состоится также — через несколько минут. И тогда он снова обнимет ее, и губы их встретятся, и теперь — надолго, навсегда.
Уже готовый к отбытию в неведомые дали времени, уже стоя рядом с матерю, отцом и тетей Шурой, уже взяв в руки предназначенный для него штырь, Свят вдруг почувствовал явный запах лакрицы, увидел, что в коридоре почему-то погас свет, и в тот момент, когда оба они замерли, погрузившись в вечное оцепенение, когда их разум перестал галлюцинировать окружающую реальность, все, находящиеся в зале люди превратились в то, чем они и были на самом деле — в серых, долговязых, гладкокожих ящериц и, если бы кто-то имел возможность наблюдать эту сцену со стороны, то мог бы подумать, что эти существа улыбаются, переглядываются, прекрасно видя друг друга в темноте.
