Эл Ригби - #Тени приходят с моря
– Мы на колесах, красавица, ты не забыла? – Кап усмехнулся. – Но Благодарю. Идем, старина.
Роним улыбнулся Бонне и первым направился к выходу. Он был рад, что говорить с ла Лорецца не пришлось. Он убеждал себя, что он для нее – просто симпатичный сыщик, с которым можно пококетничать, когда в руках нет подноса. И он надеялся, что так же она флиртует и с другими. Иначе ей будет очень скверно, если однажды она узнает…
Ветер ударил в лицо, но Роним только ускорил шаг. Здесь, на побережье залива, ветра были необычными: казалось, они дули со всех сторон, от них невозможно было спрятаться даже в машине. Эта особенность погоды Аджавелла отталкивала одних и привлекала других. Пагсли не относился ни к первым, ни ко вторым: ему, с его любовью поворчать, было бы хорошо, пожалуй, вообще в любом неидеальном месте. Два длинных, узких и продуваемых сквозняками переулка, через которые детективам предстояло пройти, разделяла широкая улица – Осевая. Она не имела ни начала, ни конца и замыкала сама себя, отсекая все кварталы центра. Ее, определенно, стоило бы назвать Кольцевой, но все настолько привыкли к существующему названию, что об изменениях не могло быть и речи. Среди аджавелльцев ходила шутка: в таком случае нужно проложить в городе длинный прямой проспект и окрестить Кольцевым его, а также возвести высокую башню до самого неба и назвать Карликовой. Но так или иначе, Осевая улица в какой-то степени заслуживала свое имя – в том смысле, что была главной. Она славилась своим оживленным движением, обилием торговых точек, учреждений и высотных зданий. Застройка Осевой была неравномерной: то ступенчатой, то резко ухающей вверх-вниз, но зато единообразной по цветам – все местные здания были голубовато-бежевыми, с вызолоченными черепичными или металлическими крышами. Такое сочетание изначально должно было подчеркнуть привилегированность этого участка города. Но со временем на этом стали делать деньги: каждый редкий домик, нарушавший сине-бежевую гамму, платил за это небольшой, но стабильный налог. Куда проще было уступить и перекрасить.
Когда Роним и Пагсли шли в «Причал», Осевая была почти пустой. В этот раз детективы не успели сделать и шагу с тротуара: ками вдруг замер и вытянул руку в сторону, не давая идти дальше. Роним и так все понял. Длинные ярко-красные автомобили с тонированными стеклами бесшумно скользили по проезжей части, оставляя обычные машины позади. А может, обычные жались и пятились сами. Во всяком случае, живые – точно.
– Алопогонные…
Они никогда не пытались стать неприметнее, хотя прекрасно знали, какое впечатление производят, и будто упивались этим. Может быть, они действительно наслаждались эффектом, по крайней мере некоторые из них. Подумав об этом и вспомнив кое-кого конкретного, Роним почувствовал тошноту. Наслаждались страхом. Страхом, который распространяли повсюду. Осязаемым, физическим страхом.
Люди на тротуаре останавливались как вкопанные и провожали машины глазами. Две… три… четыре…
– Что они забыли здесь? – Широкие ноздри Капа раздулись еще сильнее. – Они же ошиваются в Галат-Доре и Такатане, там у них гнезда, унеси их ветер.
– Значит, что-то забыли… – медленно отозвался Роним.
Он тоже считал машины и пытался разглядеть хоть что-нибудь за черным, как вода ночью, стеклом. Красные авто, красные мотоциклы и самолеты, красные паруса на кораблях… Красный был их цветом, а ведь они даже не особенно любили проливать кровь…
Неожиданно детектив заметил еще кое-что.
– Кап… – глухо позвал он, сжимая плечо ками. – Они везут кого-то.
– Свою шишку? – хмыкнул Пагсли.
– Нет…
Кап, догадавшись, помрачнел и уточнил:
– Как ты понял?
Роним указал. Над одной из машин виднелся узкий, но длинный флаг черного цвета.
– Они вешают красный, когда везут своих.
Капрам прищурился и неожиданно поднес руку к глазам:
– Вон и красный… Рядом. Присмотрись. Что это значит?
Ками был прав. Над алой крышей автомобиля развевались сразу два знамени. Красное и черное. Вскоре последняя машина скрылась из виду.
705-й юнтан от создания Син-Ан. Время ветра РасцветанияЛаскез полулежал на разогретом камне и дремал. Это был особенный день, по-настоящему теплый и необычайно светлый. Роним, сидевший с мальчиком рядом, поднял к Зуллуру лицо. Ветер был приятным; в Аджавелле такие почти не дули, будто там наступление времени Расцветания было всего лишь условным. Детектив неожиданно подумал, что к этому будет трудно привыкнуть заново. И к кое-чему другому тоже.
Почти каждый послеобеденный час и большую часть вечернего времени он проводил с мальчиком. Вдвоем они могли подолгу бродить по скалам, доходить до опушек Дальнего Леса или – с наступлением темноты и появлением в Небесном саду Сестер Зуллура – сидеть в библиотеке.
Ласкез был удивительно догадливым. Когда они читали вместе, примерно на середине книги мальчик обычно отрывался и быстро писал в свою тетрадь имя, загораживая его ладонью. В конце Ласкез опять открывал тетрадь. Чаще всего он угадывал убийцу. Роним только качал головой: даже он, опытный детектив, ошибался намного чаще. Возможно, дело было в том, что книги писали люди, мало что смыслившие в настоящем сыске и делавшие другие выводы. И для Ласкеза раскрыть их замысел было легче, чем для профессионального следователя. И все же Роним задумался. Что бы предположил мальчик, если бы ему можно было рассказать о…
Здесь он оборвал сам себя. Нет, ничего говорить об убийствах на заводе он не вправе, не только потому, что Тавенгабар устроит ему проблемы за любую утечку информации. Дело даже не в этом. Ласкезу совершенно не нужно знать о чужаках хоть что-то лишнее. Пусть он считает их такой же неотъемлемой частью острова, как лес и скалы. Как и положено обычному ребенку.
Ветер усилился. Ласкез, недовольно дернувшись, прислонился к теплому плечу детектива – темная ткань рубашки была прогрета Зуллуром. Черные, чуть вьющиеся волосы упали на лицо. Роним, взглянув на мальчика сверху вниз, невольно улыбнулся, но все же ему было неспокойно.
Рано или поздно все кончится – либо убийства, либо терпение Вышестоящих Большого мира. Серопогонных отзовут, чтобы либо поскорее предать произошедшее забвению, либо пустить по горячему следу породистых ищеек с алыми росчерками на плечах. И все: и свет, и теплый ветер, и Ласкез – окажется в прошлом. Только в прошлом.
Когда несколько дней назад Роним озвучил свою робкую даже-не-просьбу, Миаль Паолино одарил его холодным взглядом, словно говорившим «я рассказываю то, что ты и так знаешь».
– Ты полагаешь…
– Да, – резко перебил Отшельник. – Даже если бы это не был ее сын и не было вероятности, что его голова понадобится кому-нибудь в Большом мире отдельно от тела. Тебе вообще не стоит никого к себе привязывать и брать ответственность за чужую жизнь, потому что я не уверен, что ты убережешь свою. Тех, кто был там, продолжают ловить. Тебя тоже могут поймать рано или поздно, и… будь я на твоем месте, я не хотел бы, исчезнув, сделать кого-то несчастным, – он слабо улыбнулся. – Вот только ты – не я. Поэтому заведи собаку. Это ты можешь себе позволить.
– Ты ведь не заставишь меня перестать общаться с ним хотя бы сейчас, пока я тут?
Отщельник посмотрел Рониму прямо в глаза, но было видно, что он смягчился. Его взгляд выражал беспомощность. Обреченное смирение. Он вздохнул:
– Я не могу так поступить. С ним, не с тобой. Но я предупреждаю тебя: потом…
– Да. – Роним опустил голову. – Я понимаю. Я не буду напоминать ему о себе, а когда он вырастет, может быть, меня уже арестуют.
В который раз прокручивая этот разговор в своей голове, Роним смотрел на океан, раскинувшийся впереди, нежно-бирюзовый и светлый. Осознав, что больше не чувствует тяжести на плече, он повернул голову. Ласкез проснулся. Он писал в тетради карандашом, сосредоточенно покусывая губу. Детектив ждал, не решаясь его окликнуть. Наконец мальчик закончил, опять придвинулся ближе и показал лист.
«У тебя хмурый вид. Ты думаешь о том, что сказал мне вчера. Что ты не можешь нас взять».
– Если бы ты знал, как я этого хочу.
Ласкез улыбнулся.
«Будешь мне писать?»
– Я не уверен, что смогу, ты же знаешь, письма…
Он кивнул, абсолютно не удивившись. И будто бы даже не обиделся. Карандаш медленно вывел:
«Может, потом я тебя найду?»
Конечно, следовало ему запретить. Но Роним кивнул и, не говоря вслух, взяв вместо карандаша ручку, написал: «Я буду ждать. Но пока я еще здесь».
Ласкез снова улыбнулся. Роним хотел приобнять его за плечи, но мальчик отпрянул. Он поднял голову, прислушиваясь, и встревоженно дернул детектива за рукав. Впрочем, Роним уже понял, что его напугало.
Он услышал отдаленный крик. Может быть, кричала птица, но скорее это был человек. Ласкез, подобравшись к краю скалы, вцепился в выступ руками и свесил голову. Роним поспешно схватил его за плечо, чуть отстраняя, и тоже посмотрел вниз. Громоздившиеся скалы образовывали кривую тропу, которая вела к полоске дикого пляжа. Из воды в этом месте – на алав, стороне Заката, – торчали камни, словно иглы морского ежа. Здесь не пришвартовалась бы и маленькая лодка, ни мертвая, ни даже живая: слишком агрессивными были волны.
