Татьяна Устинова - Мой личный враг
Плача, она села в постели.
За окном, за белой пеной кружевных занавесок, было совсем темно. Филипп не любил толстые портьеры, оставшиеся со времен бабы Клавы, и как-то так получилось, что Александра тоже постепенно от них отвыкла, теперь они редко их закрывали.
— Сколько времени? — спросил проснувшийся Филипп.
— Полшестого, — ответила Александра, перегнувшись через него, чтобы взглянуть на будильник. — Спи. Еще целый час можно спать.
— А ты? — спросил Филипп. — Опять что-нибудь приснилось?
«Еще как, — хотелось сказать Александре, — еще как приснилось…» Но она не могла обсуждать с ним свои проблемы. И теперь дело было даже не в том, что он «чужой человек». Просто это стало опасно. Как ни крути, она ничего о нем не знает, кроме того, что он ведет странную жизнь. А от ее молчания в данном случае зависела безопасность Лады, Маши и ее собственная.
Они теперь почти не виделись. По телефону общались ровно двадцать секунд, сообщая друг другу, что живы и здоровы. Лада с Васяткой опять улетела в дальние края, Александра не вылезала с работы, Маша успешно симулировала какую-то сложную болезнь и жила у тетки.
— Алекс, мне не нравится, что ты совсем перестала спать, — сказал Филипп в темноте. Голос у него был холодный. — Может, ты скажешь мне, в чем дело?
— Ни в чем, — поспешно отозвалась Александра, и он шевельнулся. В мертвенно-бледном свете уличного фонаря она увидела, что он повернулся на бок и подпер голову рукой. Очень смуглый, с длинными волосами — ну просто герой какого-нибудь героического американского сериала.
— Я не должен задавать вопросов, правильно я понимаю? — спросил он вежливо.
— Филипп, мне нечего тебе сказать, — заторопилась Александра, испытывая огромное искушение выложить ему все, разделить с ним ужас перед тем, во что они неожиданно влипли, и понимая, что делать этого нельзя. — Просто у меня очень тяжелая жизнь… Муж бросил, с работы выгнали, потом взяли обратно, но при каких-то странных обстоятельствах. Человек, о котором я делаю фильм, пропал. Я не имею права ошибиться с трактовкой его материалов, потому что, во-первых, он знаменитость, а во-вторых, мой друг… Или наоборот. Во-первых, друг, а во-вторых, знаменитость…
— Ты его сильно любила, что ли? — вдруг перебил он.
— Кого, Ивана? — удивилась Александра.
— Да не Ивана, — с досадой сказал Филипп. — Того. Который бросил.
— Черт его знает, — задумчиво проговорила Александра и вдруг поняла, что это правда. — Не знаю.
— Не знаешь? — переспросил Филипп.
— Когда выходила замуж, то была уверена, что люблю, — начала она медленно, как бы оценивая со стороны правдивость своих слов. — Бабушка умерла, мне было очень одиноко, я, как всегда, едва сводила концы с концами… Это ведь только кажется, что у нас приличные деньги платят, а на самом деле, как у всех: задерживают, дают меньше, чем ожидаешь, и так далее… Он был умный, перспективный, свой. Почему бы и нет? Но с ним было трудно. Как-то сразу очень трудно. Он моментально перестал меня замечать. Мы с ним жили, как… с тобой. Ой, прости…
— Все в порядке, — заверил Филипп.
— Ему наплевать было на мои дела, а я за него очень болела. Думала, он в программу меня возьмет. В новую. Его раздражало то, что я мало чего добилась. Ему нужно было все сразу: признание, деньги, прайм-тайм, дружба с начальством…
— Так не бывает, — уверенно сказал Филипп. Александра засмеялась.
— Еще как бывает! — воскликнула она. — Теперь у него все это есть.
— Вряд ли, — стоял на своем Филипп. — Это было бы слишком просто. Жизнь была бы слишком простой, — добавил он, подумав.
Александра легла щекой на подушку и прикрыла глаза, чтобы не видеть, как матово поблескивает католический крестик у него на шее. Почему-то ее это очень смущало.
Когда они занимались любовью, крестик свешивался на нее, и она ловила его губами…
— Ты знаешь, — стремясь отделаться от непристойных мыслей, заговорила она, — вчера я опять столкнулась с Викой. Ну, на которой женился Андрей. Она мне все время говорит, что я сука и чтобы я не попадалась ей на пути. Но в последнее время как-то поостыла, без прежнего, так сказать, энтузиазма… Наверное, мы правильно сделали, что поженились.
— Это точно, — загадочно сказал Филипп. — Это ты тонко подметила.
Он давно сдерживался, чтобы не засмеяться, а тут не выдержал. Она так добросовестно отводила от него глаза, так искренне печалилась о каких-то идиотах, не стоящих того, чтобы плюнуть в их сторону, что, даже понимая, как это для нее важно, все-таки рассмеялся.
— Ты что? — с удивлением спросила она.
Он обхватил ее коротко стриженный затылок и с силой притянул к себе.
— До церемонии поднятия флага еще час, — сказал он шепотом. — За это время можно успеть многое.
Удивительно, как действовал на нее этот человек! Она моментально забыла обо всем на свете. Остался только он, его католический бриллиантовый крестик, который по неизвестным причинам совершенно завораживал Александру, и неуемная радость от того, что у них много времени и они могут с пользой его потратить.
— Ты сегодня поздно? — спросил Филипп, когда они уже попивали кофе, собираясь разбежаться на целый день, каждый по своим делам.
— Не особенно, — ответила Александра, соображая. — Мне немного осталось, я думаю, за неделю мы все закончим. Вообще фильм получился ничего.
— Покажешь?
Александра пристально на него посмотрела.
Он пробегал глазами какую-то англоязычную газету и прихлебывал кофе из огромной белой кружки: «Мое приданое!» — гордо объявил он, водружая эту кружку на стол в первый же день пребывания в доме у Александры. В длинных загорелых пальцах — вкусно дымящаяся сигарета.
«Зачем ему мой фильм?» — в некотором смятении, до конца еще не осознанном, подумала Александра. Он выглядел совершенно равнодушным. Наверное, таким он и был. Тогда зачем?
— Впрочем, если не хочешь — не надо, — сказал он, мельком взглянув на нее. — Я не особенно увлекаюсь российской политикой.
— Да нет, почему же, — пробормотала Александра. — Я могу принести…
Он развернул газетную простыню и перегнул ее.
— Дня через два я улетаю, — сообщил Филипп. — Вернусь пятого января.
«Только и всего, — подумала Александра. — «Вызван с докладом в Малый Совнархоз. К обеду не жди, твой пупсик». Или суслик? Кажется, все-таки суслик…»
Она стремительно поднялась, открыла воду и стала мыть посуду, хотя, как правило, утренние чашки они оставляли на вечер. Ей не хотелось, чтобы он заметил ее огорчение.
— Что ты хочешь к Рождеству? — спросил он, как показалось Александре, с некоторым самодовольством.
— Бриллиантовое колье, — буркнула она, не сдержавшись, и тут же прикусила язык.
— Что-что? — удивленно переспросил он.
— Если можешь, — попросила она довольно кисло, — дай мне денег. Не пугайся, мне нужно всего лишь починить ботинки. «Старые-то совсем прохудились…» — добавила она сварливым тоном старухи из «Сказки о рыбаке и рыбке».
Она понимала: сердиться на то, что он уезжает, смешно и унизительно, к тому же нарушает все условия их договора, однако не смогла преодолеть своих чувств. Ей стало ужасно себя жалко. Почему-то она не подумала, что у него могут быть свои планы на Новый год, и заранее решила все за них обоих.
Лада с Васяткой в теплых странах и прилетят не раньше конца европейских каникул. Маша в глубоком подполье. Сослуживцев у Александры теперь нет, поэтому наплыва гостей не предвидится. Она собиралась нарядить елку, напечь пирогов — в этом она была мастерица — и накрыть стол со свечами для них двоих. Для себя и своего мужа.
Она давно уже продумала меню, идиотка. Господи, какая идиотка!
Она воображала, как они будут чокаться тонкими бабы-Клавиными фужерами, оставшимися еще от царских времен, когда куранты ударят в двенадцатый раз. А потом будут есть все, что она наготовит, и смотреть телевизор, лежа на полу и поставив бокалы на животы, не в силах пошевелиться — именно так нужно наедаться на Новый год! Часа в три они пойдут гулять, чтобы порастрясти пироги и индейку, которую она тоже придумала ради него. Они придут с улицы, когда на первом канале уже начнется какая-нибудь старая комедия, и будут пить кофе, заедая его пирогами, мороженым и комедией…
Слеза капнула в чашку, которую Александра старательно терла под краном.
— Я не понял, — сказал Филипп, — при чем тут ботинки?
— Не нужно мне никаких подарков, — злым голосом сказала она. — Дай мне денег на починку ботинок, и все.
Зашуршала газета, он поднялся. С замершим сердцем Александра ждала. Он протопал в коридор и оттуда громко сказал:
— Я не могу ничего отменить. Слышишь, Алекс?
— Пошел к черту, — сквозь стиснутые зубы произнесла она, но так, чтобы он не слышал, и с мстительным стуком сунула его чашку на полку.
