Англия Полак - Мнимая реальность
– Вызывайте скорую!
Приехавшие коронеры упаковали тело Диккенса в плотный черный мешок и погрузили в машину. Виткес стоял у окна, провожая взглядом отъезжающее авто, и, закусив губу, думал о чем-то своём.
В это самое время странный пациент Берни Лазури в своей палате глубоко вдохнул, ощущая приятное тепло, растекавшееся по телу. Угольки оседали на его голой коже, просачиваясь куда-то внутрь. Мужчина улыбнулся и довольно хохотнул. Какой, однако, славный и насыщенный день выдался. Много вкусностей, и такое разнообразие!
Глава 2
Виткес сидел за столом, изучая документы. Он потирал подбородок, соглашаясь со своими мыслями и доводами. В кабинет постучали. Вошел охранник.
– Доктор Виткес, к вам детектив из полиции.
– Полиция? – Удивился доктор. – В этом не было нужды. Хорошо, пусть зайдет.
Охранник пропустил вперед мужчину в нелепом сером пиджаке – для его довольно высокого роста и широких плеч пиджак выглядел тесным. Детектив расстегнул пуговицы на пиджаке и с облегчением выдохнул. Сквозь тонкую футболку просматривалась крепкие мышцы.
Виткес поднялся с кресла, обошел стол и протянул руку.
– Здравствуйте. Мистер Виткес. Рад встрече.
– Добрый день. Вам, вероятно, уже сказали, что я из полиции?
– Да. Детектив…
– Рэйн, – ответил он. – Детектив Рэйн. Вы позволите, я присяду?
– О, да, конечно. – Кивнул Виткес и сел в кресло. Рэйн приземлился на диване. Несколько мгновений Виткес внимательно и молча рассматривал детектива. Смуглая кожа с золотистым оттенком. Немного вытянутое лицо, доброе и располагающее. Над серо-голубыми выразительными глазами нависают густые брови. Курносый нос, тонко очерченные губы. Каштановые короткие волосы, небрежно торчащие вверх. На щеках недельная щетина.
– Что-то случилось, раз полиция решила навестить столь отдаленное место?
Рэйн достал из кармана пиджака очки. В них его и без того мягкое лицо приобрело ещё более кроткое выражение, словно у вчерашнего студента полицейской академии, которому впервые поручили ответственное задание.
– Это касается того, что произошло ночью.
– Вы говорите о Джоне Диккенсе?
– О нем. Понимаете, когда коронеры доставляют людей, погибших, скажем так, от неестественных причин, они обязаны сообщать нам.
– И вы решаете, было это убийство или суицид?
– Мы не решаем. Мы расследуем причины того или иного происшествия.
Виткес со вздохом поднялся с места.
– Джон Диккенс страдал неврозом. Вы знаете, что означает слово «невроз»? – Он повернулся к окну. Рэйн достал из кармана блокнот и ручку и приготовился записывать. – Оно происходит от греческого neuron – нерв и -osis – болезнь. Невроз – это психогенные, как правило, конфликтогенные нервно-психические расстройства, возникающие в результате нарушения особо значимых жизненных отношений человека. Они проявляются в специфических клинических феноменах при отсутствии психотических явлений. Говоря обычным языком – на него могло воздействовать то, чего в реальности не существует. Болезнь протекала ровно. Я наблюдал Диккенса около полугода и не замечал за ним склонности к самоубийству. Но сегодня ночью Диккенс вел себя предельно странно. Точнее, это началось вечером. Том и Билл, санитары больницы, делали обход. По непонятным мне причинам в палатах началась паника. Пациенты кричали, хотя должны были спать. Видите ли, все они принимают лекарства, и такое поведение просто необъяснимо. Как будто их одновременно разбудил какой-то ночной кошмар. В одной из палат Том обнаружил пациента – Берни Лазури. Он, мягко говоря, выглядел не так, как обычно.
Виткес протянул черно-белую фотографию детективу. Рэйн нахмурился:
– Что это?
– Это Берни Лазури. Так он выглядел, когда его нашел Билл.
– Это что… шутка? – Хмыкнул Рэйн.
Виткес протянул детективу еще одну фотографию:
– Здесь Берни Лазури до того, как это с ним случилось.
Рэйн внимательно смотрел на снимки: крупное бледное лицо, маленькие, глубоко посаженые глаза, широкий нос и тонкие губы.
– Как вы уже заметили, у Берни отсутствует лицо, – прервал его занятие Виткес.
– Да, я заметил. Куда же оно делось?
– Мне это тоже интересно.
– Хм, – Рэйн отложил фотографии. – У Берни Лазури тоже был невроз?
– Нет. Лазури страдал эйзоптрофобией.[1]
– Эйзопт… – начал Рэйн.
– Лазури боялся зеркал.
– Оу. В любом случае, мы не занимаемся подобными эпизодами. Скорее, это работа БАИ.[2]
Виткес улыбнулся и пригладил волосы.
– Спустя полтора часа, когда пациенты успокоились, Том попросил меня спуститься вниз, сказал, что Билл встревожен состоянием одного из наших больных, – Виткес сцепил пальцы в замок, положив локти на стол. – Когда я вошел в палату Джона Диккенса, то увидел его сидящим на полу. До этого мы делали ему перевязку. Видите ли, когда поднялась паника, Джон поранил себя. Он, как бы так выразиться, пытался выбраться, царапая дверь ногтями. Ну, вы же понимаете, что стеклянную дверь невозможно открыть таким способом. Итак, Джон сидел на полу, раскачивался и что-то бормотал себе под нос. Я спрашивал его, что случилось, но Джон не реагировал. Он всё время повторял одну и ту же фразу.
– Какую?
– «Неправильно. Неправильно срослись кости».
Рэйн изогнул брови и что-то старательно записал в блокноте.
– Интересно.
– Интересное было впереди, – сказал Виткес. – После этих слов он показал нам свою руку. Вы ведь уже видели, что он с ней сделал?
– Да.
– Ну, а потом он свернул себе шею.
– Вы хотите сказать, он сам себе свернул шею? – В тоне Рэйна промелькнуло недоверие. Виткес поджал губы.
– Именно!
– Почему же вы не предприняли никаких попыток остановить его?
– На основании наблюдений за пациентом, я могу утверждать, что Джон Диккенс не был склонен к суициду. Я полагал, что случившееся – просто временное помутнение, которое можно легко устранить с помощью препаратов. Но именно в тот момент, когда я попросил санитара принести лекарство, Диккенс покончил с собой.
– Интересно вы, однако, излагаете свою версию происшествия.
– Понимаю, в это трудно поверить. Но мои показания могут подтвердить два человека: Том Уильямс и Билл Скайз, санитары моей больницы, – Виткес сделал паузу. – Видите ли, детектив Рэйн, на пациентов с нервно-психическими расстройствами воздействуют многие внешние факторы: перемена погоды, изменение среды. Не исключаются возможные галлюцинации и голоса. Все это могло сломить и без того слабую психику Диккенса.
Рэйн кивнул, снова сделав пометку в блокноте:
– Простите, а сколько вы работаете в этой больнице?
Виткес прищурился. Вопрос детектива ему явно не понравился.
– Я не работаю в больнице. Я работаю с людьми, – он поднялся с кресла и прошелся по кабинету. – Психиатрии я отдал больше тридцати лет своей жизни. Пятнадцать из них – я лечу души именно здесь, в этом заведении. И, поверьте, я повидал многое!
– Хм, тридцатилетний опыт работы с больными. И как вы не смогли предугадать склонность вашего пациента к суициду? Это наверняка было очевидно.
– А что, по-вашему, очевидность, детектив Рэйн? – Сухо спросил Виткес.
Рэйн хохотнул:
– Простите, доктор, но меня не интересуют ваши психо-тесты.
Виткес выдохнул:
– До того, как открыть свою больницу, я работал около десяти лет в Сайлент-Дом. Эта больница делилась на два корпуса. Первый был для пациентов, которые поддавались лечению и шли на поправку. «Заблудшая душа, надолго оставшись в темноте, вряд ли потянется к свету» – я всегда повторял это изречение, когда речь шла о втором корпусе. Там не было жизни, и не могло быть. Не было смысла лечить тех, кто давно вырыл себе яму и в любой момент готов прыгнуть в могилу. Я решил, что не готов на такие жертвы. Лучше лечить души тех, кто действительно нуждается в этом. Дать человеку возможность снова стать человеком. Дать шанс на жизнь и на счастье. Помочь почувствовать себя нужным в этом мире. Поэтому в моей больнице никогда не было подобного тому, что произошло вчера. Мои пациенты шли на поправку. А теперь они, к сожалению, мертвы. И вы обвиняете в этом меня.
– О, простите, доктор Виткес. Я не хотел сказать ничего плохого.
– Ваша работа, детектив Рэйн, дурно на вас влияет. Вы знаете, что семьдесят процентов полицейских во время работы испытывают непрекращающийся психологический стресс? Истощение нервной системы порой приводит здоровых мужчин к слабости и отчужденности.
– Доктор Виткес… – начал Рэйн.
