Уоррен Мерфи - Последний оплот
Голдман замолчал и пристально посмотрел в глаза Иде. Она же, стараясь не дышать, сидела и кусала ногти, очень напоминая влюбленную школьницу. Она даже толком не слушала его признаний. Она хорошо знала, что ей хотелось бы услышать, и напряженно ждала этих слов.
– Я уже старик, – начал Голдман, – но когда я был молодым... Алло! – Он снова направил все внимание на телефонную трубку. Его соединили с репортером.
– Алло! Это Редман? Нет, нет, извините... Да... Ф-фу, я, собственно... – Прикрыв рукой трубку, он снова обернулся к Иде. – Что сказать-то? – пробормотал он растерянно.
– У меня для вас есть сенсационная история, – подсказала Ида.
– У меня для вас есть сенсационная история, – послушно повторил Голдман в трубку.
– По поводу останков бизнесмена, найденных в израильской пустыне, – продолжала Ида.
– По поводу останков бизнесмена, найденных в израильской пустыне, – вторил Голдман. – Да? Что? – Голдман энергично закивал головой Иде, снова прикрыв трубку ладонью. – Они хотят со мной поговорить, – доложил он.
Ида закивала головой с неменьшей энергией. «Наконец-то я нашла его, – говорила она себе. – Голдман – достойный человек». Она поможет ему выпутаться из трясины проблем – не может быть, чтобы он совершил что-то ужасное! – и они будут вместе коротать остаток дней. Наконец-то в ее жизни снова появился человек, ради которого стоит жить. Этот кошмарный Балтимор с его наглыми подростками не будет иметь значения. И медицинская страховка тоже не будет иметь никакого значения. И пенсия. Главное, они обретут друг друга.
– Нет, – говорил тем временем Голдман. – Нет, вы приезжайте ко мне. Да, лучше прямо сейчас. Меня зовут Бен Айзек Голдман, квартира "А" тире четыре двенадцать. – Он продиктовал адрес на Пенсильвания-авеню. – Да, да, приезжайте прямо сейчас.
Голдман повесил трубку. Лицо его покрывала испарина, но он улыбался.
– Ну, как я выступил? – осведомился он у Иды.
Ида наклонилась к нему и крепко его обняла.
– Отлично! – сказала она. – Я уверена, что вы сделали именно то, что требовалось.
Он приник к ней, и Ида повторила еще раз:
– Я совершенно уверена, что вы поступили правильно.
Голдман снова принял прежнее положение.
– Вы удивительная женщина, Ида, – сказал он. – Таких, как говорится, теперь больше не делают. Я очень рад, что судьба свела нас вместе. Я уже немолод, и силы уже не те, но с вами я просто молодею.
– У вас еще есть силы, – сказала Ида.
– Может, вы и правы, – устало улыбнулся Голдман. – Может, все еще будет хорошо.
Ида коснулась пальцами его лба и стала вытирать капли пота.
– У вас буду я, у меня будете вы, – сказала она.
– У вас буду я, а у меня будете вы, – повторил Бен Айзек Голдман.
Горечь и одиночество пятидесяти лет одновременно обрушились на них, и они бросились друг к другу в объятья.
Тут в дверь постучали.
Они вскинули головы, оторвавшись друг от друга, один в испуге, другая в разочаровании. Голдман посмотрел на Иду, а та, смиренно пожав плечами, стала поправлять слегка растрепавшиеся волосы.
– Возможно, у «Вашингтон пост» есть отделение в Балтиморе, – сказала Ида.
Черпая уверенность от ее присутствия, Голдман встал и открыл дверь.
За дверью он увидел невысокого человека в простом, но дорогом костюме. Голдман заморгал, вглядываясь в неулыбчивое лицо незнакомца и его темные волнистые волосы. Голдман надеялся увидеть журналистское удостоверение или блокнот с ручкой, но видел только пустые руки с широкими запястьями.
Когда же человек улыбнулся и заговорил, Голдман начисто утратил недавно обретенную уверенность в себе и, шатаясь, отступил назад, в квартиру.
– Хайль Гитлер! – сказал незнакомец и распахнул дверь квартиры.
Голдман испачкал штаны.
Дастин Вудман нажимал одну за другой кнопки домофона в вестибюле многоквартирного дома на Пенсильвания-авеню и ругался себе под нос на чем свет стоят.
Он ругал своих родителей за то, что те не назвали его Морисом, Чонси или Игнацем. Он ругал кинокомпанию «Уорнер бразерс» за то, что она не пожалела восемь миллионов долларов на один фильм, и ругал публику – за то, что та обеспечила этому самому фильму грандиозный успех. Он ругал секретаршу на телефоне, которая считала, что это очень остроумно – соединять с ним всех психов, пьяниц, шутников и домохозяек, которые спрашивали Вудворда, Бернштейна, Хоффмана или Редфорда.
А главное, он ругал – причем самыми последними словами – редактора, который заставлял его отвечать на все эти звонки. «В интересах газеты», – пояснял этот негодяй. Туда-то к такой-то матери эту газету со всеми ее растакими интересами!
Звонили все кому не лень – прямо в главную редакцию. Звонили психи, которые видели у себя в холодильнике отплясывающих канкан пьяных конгрессменов, звонили те, кому посчастливилось раскрыть коварный план отравления женских гигиенических тампонов. Всех их отсылали к Вудману.
Зазвенел звонок, щелкнул замок на двери. Открывая дверь, Вудман сунул руку в карман за пластинкой особой жевательной резинки без сахара, которую обычно рекомендуют четверо из пяти зубных врачей тем, кто всерьез намерен сохранить свои зубы в порядке. Вудман в последнее время стал выказывать признаки второго журналистского проклятья – склонности к полноте, и у него обозначилось брюшко. Первым проклятьем людей его профессии – отсутствием загара – он уже был наделен вполне, а что касается третьего – алкоголизма, – то его пока что спасала молодость. Но он решительно вступил в борьбу с лишним весом и потому выбросил сахар из своего рациона и, кроме того, стал подниматься пешком по лестнице, шагая через ступеньку.
Снова зазвенел звонок.
Вудман, по своему обыкновению, штурмовал лестницу, шагая через ступеньку, но довольно скоро понял, что одновременно жевать резинку и прыгать через ступеньку – это, пожалуй, чересчур.
Он почесал в затылке, когда оказался на площадке третьего этажа. Его светлые волосы намокли. С его пальца слетела капля.
«Ну и дом, – подумал он. – В довершение ко всему еще и трубы текут!»
Стряхивая с руки влагу, он услышал, как внизу в третий раз прозвенел звонок.
Внезапно он заметил, что его штанина и пол под ногами покрылись красными капельками. Вудман поднес к глазам руку и уставился на пальцы. Средний был украшен красной полоской. Это явно была кровь.
Вудман поднял голову и увидел, что с площадки четвертого этажа стекает кровавый ручеек, Вудман с шумом втянул воздух и, сам не понимая, зачем он это делает, вытащил из кармана карандаш. Осторожно пробираясь дальше по ступенькам, он сочинял заголовок и ударные фразы для своей будущей газетной статьи.
«Самая обыкновенная квартира Балтимора пропахла кровью»... Нет, это не пойдет.
Он оказался на площадке четвертого этажа. Он увидел, что кровавый ручеек бежит из-под полуоткрытой двери квартирыА-412. В голове сложилась другая фраза: «Переборов свой страх, журналист решил выяснить...»
Он распахнул дверь и остановился как вкопанный, пораженный тем, что увидел.
В комнате из человеческих рук и ног были сложены две страшные свастики. Одна была короче и волосатее, но обе помещались в огромной луже крови. Впрочем, Вудман не обратил внимания на детали. Он видел только Кровавую Сенсацию. Это будет бестселлер – лучшая книга месяца по разделу документальной прозы, а может быть, на худой конец, роман, но так или иначе его, Вудмана, творение будет красоваться в списке бестселлеров «Нью-Йорк таймс».
Но это было далеко не все. Когда Вудман заглянул в ванную и обнаружил в ванной две головы, лежавшие рядышком, ему представился фильм с Клинтом Иствудом в роли его, Вудмана. Кинофильм или телесериал по Эн-би-си.
Вудман стоял и неистово чиркал в своем блокноте. Он и не подозревал, что его газете, равно как и издателям книг в мягкой обложке, нет никакого дела до очередного жуткого убийства. Им нужен был международный заговор. Им хотелось чего-нибудь такого, особенного...
Заметку Вудмана похоронили на странице номер тридцать два следующего номера, а сам он снова отправился выслеживать танцующих нагишом конгрессменов и отравителей женских гигиенических тампонов. Лишь в среду его статья попалась на глаза доктору Харолду В. Смиту.
Ему этот репортаж показался куда более впечатляющим, чем любой роман с продолжениями в «Плейбое» или романы в сокращенном виде в «Ридерс дайджест». Для него это означало следующее: скоро может не стать Ближнего Востока.
Глава вторая
Его звали Римо. Под ногтями у него застряли частички ржавчины. Они не представляли опасности для здоровья, но порядком раздражали. Римо слышал, как ногти, с набившейся под ними ржавчиной, постукивают по металлическим конструкциям, когда он протягивал руки выше и выше над головой, словно прокладывая себе дорогу, чтобы протиснуться дальше всем туловищем.
Туловище продвигалось медленно, словно метроном, который вот-вот остановится. Римо глубоко вдыхал воздух, набирая побольше кислорода в легкие. Ноги были расслаблены, но тем не менее оставались в постоянном движении. Они не столько боролись с земным тяготением, устремляясь вместе со всем телом вверх, сколько игнорировали это самое тяготение, существуя в мире, где особое время и пространство.
