Евгений Хейсканен - Формула творения
Посетитель библиотеки решил обратиться к работнику, чтобы указать на угрозу неисправности компьютерного обеспечения, ведь программа-паразит могла легко проникнуть в локальную библиотечную сеть. Оглядевшись, Артур сразу заметил одного знакомого библиотекаря. Это был поляк по имени Кшиштоф, которого он знал по курсам финского языка для эмигрантов. Финляндия всё больше превращалась в «маленькую Америку», и доля эмигрантов в населении стремительно росла. Русским собеседник владел плохо, поэтому Артур часто обращался к нему по-фински. Это было нормой в кругу местных иностранцев — выходцев из разных стран.
— Moi, mitä kuuluu?[1] — задал Артур обычный при встрече вопрос.
— Moi-moi, kiitos, mutta ci erikosita. No mitä sinulle kuuluu?[2] — осведомился библиотекарь. — Давно тебя не видел, Артур, — на ломаном русском добавил он, делая ударение в имени но-фински на первый слог, а в остальных словах, по-польски, на второй.
— Мой «хотмейл» словил вирус. Как бы он не попал к вам, нужно всё проверить, — ответил ему молодой человек и максимально доходчиво описал имевшую место ситуацию. — Тем более что я получил незнакомое сообщение на свой почтовый ящик.
— Se on tosi oudolta,[3] — подытожил Кшиштоф и пообещал разобраться. Хотя, но его словам, компьютерная сеть библиотеки защищена, но необходимо её проверить. Мешая финские и русские фразы, Артур ещё немного поговорил с библиотекарем о недавних новостях и в завершение разговора, под обмен пожеланиями удачи, вышел наконец из библиотеки.
Смеркалось. Проходя по примыкавшему к зданию библиотеки парку, нага герой не мог освободиться от давящего чувства необъяснимой тревоги. По мнению Артура, существовало два варианта: либо сообщение отправлено по ошибке, на неверный адресат, либо это чья-то глупая шутка, о чём, кстати, могло свидетельствовать и дурацкое наименование е-мейла отправителя. Но почему-то в его невесть чем растревоженной душе медленно начинал копошиться тёмный мистический страх, тем более пугающий, что являлся совершенно необъяснимым с логической точки зрения. Недоумевая, Артур постарался быстрее успокоиться, но мысли постоянно возвращались в библиотеку. «Что за дребедень? — вертелось в его голове. — И развелось же всяких лоботрясов во Всемирной паутине! Уж если им делать нечего, так пусть хоть не пугают порядочных людей». Он попробовал юмором подавить беспокойство, посмеяться над нелепой фобией, взяв когда-то на вооружение этот испытанный психологический приём. Но на сегодня рекомендация Дейл Карнеги безвозвратно пропала в нём, не принеся облегчения.
Подняв воротник модного пальто, Артур побрёл домой, решив добраться до квартиры пешком, чтобы ходьбой сбросить лишний адреналин. Шумели задумчивые тополя и липы, а сознание русско-финского философа и поэта всё больше заполняла мысль об исключительно малой вероятности случайной встречи электронного письма странного содержания, сопровождаемого лжеантивирусной программой, с его личным мейлом. Артур укреплялся в уверенности, что история получит продолжение, и не ошибся.
Глава 2
Хельсинки, оттаявший после сраженной весенним солнцем зимы, монотонным шумом заполнял коридоры модернистского, украшенного коричневыми и голубыми панелями, здания на многолюдной Южной Эспланаде. За параллельными парковыми аллеями Эспланады в наполненном дымкой апрельском воздухе вырисовывалась прихотливым неоготическим силуэтом двуглавая церковь Йоханнеса, построенная в 1893 году шведским архитектором Адольфом Меландером. С двух других сторон, образуя с церковью Йоханнеса почти правильный равнобедренный треугольник, высились православный Успенский кафедральный собор и белоснежная лютеранская церковь Туомиокиркко — главные христианские храмы Хельсинки. Однако владельца одного из кабинетных апартаментов в доме на Южной Эспланаде, окруженной тремя церквями, мало заботило архитектурное обрамление из христианских святынь. Его прагматичный рассудок привлекала в жизни более приземлённая тематика.
Сухощавый, довольно невысокого роста и малопримечательной внешности человек средних лет сидел за тяжёлым письменным столом в просторном кабинете с ковровой дорожкой, гасящей звуки шагов. Только внимательно всмотревшись в данного персонажа, можно было догадаться о его восточном, вернее, ближневосточном происхождении. Несмотря на неброскую внешность, в мужчине смутно угадывалось нечто властное и весомое, о чём говорил нос с крупной горбинкой, сурово сжатые губы и умный, но надменный взгляд. Поэтому стоящий перед ним высокий молодой брюнет лет двадцати пяти испытывал невольную робость и, напрягаясь, ждал, что принесёт ему эта встреча.
— Привет, Дефрим, — вкрадчиво, с лёгким акцентом молвил по-фински хозяин кабинета, разглядывая визитёра.
— Здравствуйте, господин Фироз, — поёживаясь, как перед террариумом с питоном, ответил молодой посетитель.
Сквозняк от полуоткрытого окна зашуршал деловыми бумагами на маленьком журнальном столике в углу кабинета, и сидящий за столом человек вдруг напомнил Дефриму дремлющего дракона, способного в любой момент взмахнуть крыльями и взлететь под потолок, изрыгая оттуда потоки огня из дымящейся пасти. Молодой человек недоверчиво тряхнул головой и с фальшивой преданностью уставился на своего начальника.
— Дефрим, вы ведь видели моё сообщение? Я отправил его вам, когда находился в отъезде.
— Да, конечно, и немного удивлён, что вы меня вызвали. Я вполне готов взять то, о чём мы договаривались. Что-то случилось?
— Видите ли, Дефрим, необходимость в задуманном отпала. Ситуация действительно переменилась, и мы сейчас не будем торопиться. Всему своё время, и вы можете отдохнуть. Сейчас весна, вы так молоды, не стоит забивать себе голову всякой официальной чепухой. Скажите, юноша, погожие деньки, должно быть, часто напоминают вам родную Албанию?
— Напоминают, господин Фироз. Иногда жалею, что забрался сюда на скандинавский север. Холода, туманы, а вместо покрытых цветами гор — зеленеющие болота. Да и Финский залив — не Адриатическое море. Хорош, пожалуй, лишь для «моржей», — мужчина поморщился.
— Ну, не будьте столь строги. Когда-то Хельсинки был курортом Российской империи, и на финских водах прохлаждалась петербургская аристократия. А в сущности, верно! — начальник Фироз, жёстко сверкнув острыми тазами, с ностальгической миной махнул рукой. — Я здесь живу куда больше вашего и тоже скучаю. Но я же динозавр, за плечами полвека, не то что у вас. Юность должна веселиться.
— Постараюсь, — подчинённый мрачновато улыбнулся.
— Договорились. О задании я сообщу вам позже, — начальник встал.
— Хорошо, в таком случае жду от вас нового сообщения. Я могу идти? — молодому человеку не терпелось повернуться к двери. Фироз заметил это и слабо усмехнулся:
— Идите и не забудьте о сегодняшнем футбольном матче по четвёртому каналу.
Слегка склонив голову в полупоклоне, его собеседник вышел, испытывая смутное отвращение. «Ну и мерзавец всё-таки этот Фироз, — в который уже раз безотчётно подумалось ему. — Век бы его не видеть».
Молодой человек поднял воротник пальто и стремительно зашагал по улице. Идя по шумящей Эспланаде, Дефрим и не предполагал, что на сей раз его желание сбудется, и весьма скоро, причём в совершенно неожиданном для решительного албанца ключе.
Через пять минут после ухода молодого визитёра в кабинете Фироза мелодично пропел звонок телефона. Мужчина взял трубку. Короткий разговор происходил по-английски, хотя сторонний наблюдатель сразу бы заметил, что этот язык не родной для обоих собеседников.
— Господин Фироз! Будьте любезны объяснить программу будущих действий, — говоривший, изображая властные нотки в голосе, казалось, сам был не уверен в справедливости своего тона.
— Всё двигается, как мы в общих чертах и планировали. Ничего принципиально нового добавить не могу, — начальник был спокоен, как на церковной литургии.
— Тренд позитивный? — решил блеснуть терминологией собеседник Фироза.
— Да, не волнуйтесь. Всё идёт по благоприятному сценарию.
— А наша иная проблема? — голос на другом конце провода становился всё более нетерпеливым.
— Будет решена, — последовал уверенный ответ.
— Как?
— Быстро и эффективно. Мы же давно знаем друг друга.
— Никаких следов? — голос волновался.
— Абсолютно, — невозмутимо ответил руководитель и услышал, как его собеседник повесил трубку.
Со стороны их беседа могла показаться диалогом нервов и невозмутимости. По обитатель сумрачного кабинета знал — за эмоциями его телефонного партнёра скрывается всё что угодно, кроме раздражительной слабости, и потому был в особенности подчёркнуто корректен и спокоен.
Фироз посмотрел в окно. Вечерний ветер стремительно гнал в апрельском небе лохматые и разорванные облака; заходящее солнце отсвечивало и множилось в тройном финском стекле. Тень от чёрного кожаного кресла, в котором сидел мужчина, словно внеземной угловатый монстр, тянулась к голой крашеной стене. В углу на массивном комоде, отстукивая безвозвратно уходящие минуты жизни, тикали старинные антикварные часы с замысловато расписанным циферблатом.
