Сантьяго Гамбоа - Самозванцы
— Нашим слушателям нужны оригинальные темы, — разглагольствовал Кастран, сопровождая каждую фразу легкой отрыжкой, — и сегодня, дорогой мой Суарес Сальседо, тема католицизма в соцстранах выходит на первый план. Обратите внимание, какая шумиха поднялась после визита папы Войтылы на Кубу. Настоящий информационный взрыв. Нужно что-нибудь в этом роде, вы меня понимаете?
— А почему именно сейчас? — осмелился спросить я.
— Из-за летнего затишья наши передачи стали немного… суховатыми, — продолжал он. — Да. Именно так: суховатыми. Нет стоящих тем. Чеченскую тему мы исчерпали, в Косово ничего не происходит — максимум один-два покойника. А нашим компаньонам нужна красочность. И поэтому необходимо оставить все обыденное и заняться чем-то более масштабным.
Кастран объяснил, что месье Пети, этот странный неразговорчивый человек, — один из учредителей, член совета директоров нашей организации. Короче, важная птица. Пока Кастран говорил, Пети упорно молчал и вытирал лысину запачканным носовым платком. Он был типичным государственным чиновником в поношенном костюме, но с роскошным галстуком, и это облачение настолько соответствовало его характеру, что казалось, он родился прямо в нем. Поручение же, которое мне дали, буквально сразило меня как гром среди ясного неба.
Я не имею ничего против Китая. Напротив, страна меня привлекает. Просто в эти дни мне было слегка не по себе, потому что половина наших журналистов сейчас в отпуске, и вся сентябрьская нагрузка легла на меня. К тому же (строго по секрету) я сейчас придерживаюсь низкокалорийной диеты, а для человека на диете нет ничего страшнее служебных командировок, когда из-за смены привычной обстановки и неудобств, которые это за собой влечет, обязательно оказываешься в баре гостиницы. Либо, что еще хуже, — в ресторанчике быстрого питания, что на языке диетологов означает потребление калорий, жира и холестерина в огромном количестве. В конечном счете меня уже не в первый раз посылали в места типа Найроби, Джакарты или Тегусигальпы, дав время лишь собрать чемодан. Мои начальники — люди капризные, и стоит им послушать ту или иную передачу конкурирующей радиостанции или проведать что-нибудь за бокалом коктейля, как они тут же выдумывают что-нибудь этакое. И тогда мы, пешки, оказываемся в гуще событий…
Узнав о предстоящей поездке в Пекин, я, как сделал бы любой француз, поискал в библиотеке старое издание «Варвар в Азии» Анри Мишо, а эта книга обычно есть у всех, чтобы поискать в ней что-либо, связанное с Китаем. Убедившись, что книга на месте, — а это для меня было равнозначно тому, что она не принадлежала Коринн, моей бывшей супруге, иначе, уходя, та непременно забрала бы ее, — я, с соевым сандвичем и бутылкой лимонного перье в руке, приготовился почитать ее. И читал, пока не наткнулся на нечто, привлекшее мое внимание. Описания типов китайцев. Процитирую кое-что:
«Скромный, даже слегка ежащийся, сутулящийся, флегматичен; взгляд настороженный; обут в войлочные шлепанцы, ходит на цыпочках, спрятав руки в рукава; иезуит, напускает на себя безразличный вид, хотя в действительности готов пойти на все…» Тут я подумал о китайцах, виденных в выпуске «Голубой лотос» Тинтина.[1] Далее Мишо добавляет:
«Лицо как бы застывшее, но под этой маской скрывается настоящий жулик…» Честно говоря, я не совсем понял фразу и перечитал ее еще раз, но это ничего не изменило.
«Походит на пьяного, нерешителен, очень плохие манеры…» В каком году Мишо написал такую глупость? Каждый из нас встречал китайцев. Они живут в любом крупном городе Европы и Америки, и какой смысл их описывать? Не понимаю. Это слишком иронично и высокомерно, и я не намерен с этим мириться! Я так разозлился, что попробовал сделать собственное описание француза:
«Существо пугливое, жадное (жадность называет бережливостью), мелочен. Работящий, дисциплинированный. Боится, что соседи могут заявить на него в полицию, и поэтому никогда не включает телевизор на полную громкость. Не любит, чтобы окружающие считали его глупым, и поэтому старается ничему не удивляться, даже если находится перед египетскими пирамидами. У него две мании: казаться умнее, чем в действительности, и всегда находиться при деле. Еще в молодости задумывается об уходе на пенсию, но когда в шестьдесят лет это происходит, впадает в отчаяние, так что может дойти до самоубийства. Француженкам не нравится, когда молодые люди делают им комплименты на улицах, и они могут отказаться от близости, если на следующий день рано вставать. Французы любят вкусно поесть, но практически никогда этого не делают из-за дороговизны продуктов. Ходят слухи, что они изобрели духи, чтобы лишний раз не мыться, но я не совсем уверен в этом. Они белокуры, глаза навыкате, кожа их жесткая, как картон. Верят в то, что, если бы Франции не существовало, весь мир превратился бы в свинарник, и в этом есть доля истины. Как ни странно, это они придумали шампанское».
Я перечитал написанное и ощутил легкое чувство вины, но ведь Мишо спровоцировал это. Вернувшись в библиотеку, я дрожащей рукой вытащил из собрания сочинений том Андре Мальро. Любопытно: еще один европеец, увлеченный Азией, даже фамилии похожи. Разница — всего три буквы. Я раскрыл «Искушение Востоком» и прочитал заключительную фразу: «Одна из самых неумолимых закономерностей нашего сознания в том, что преодоленные нами соблазны превращаются в знания». Я растрогался, разволновался, даже волосы встали дыбом. Блеск поэтики Мальро тронул меня до слез: знаю, это немного глупо, но я ничего не мог с собой поделать. И почему это так? Откровенно говоря, может быть, потому, что мне всегда хотелось написать нечто подобное… То, что у меня нет таланта, бесспорно; однако я продолжаю говорить сам себе и своим немногочисленным друзьям, что в свое время просто не имел возможности заниматься творчеством, так как жизненная необходимость заставила меня пойти на теперешнюю мою работу, и теперь ни на что другое больше не остается времени. Сказать по секрету, я и сам знаю, что все это неправда: если действительно хочешь, то занимаешься творчеством даже по ночам, жертвуя часами сна, и не прекращаешь работы ни в автобусе, ни в кафе. Мне не хватило на такое смелости и решимости, вот почему я скриплю в темноте зубами; пропустив же стакан-другой, я начинаю проклинать свою страну, которой я не нужен, и плачу от бешенства, и вновь пью, и висну в конце концов на телефоне, вызывая Боготу, и все это лишь для того, чтобы почувствовать, что еще не все потеряно и что там, далеко, мое имя еще способно пробудить хоть какое-нибудь чувство.
Блеск таланта Мальро и других авторов, восхищающих меня, — словно немой обвинитель, неприглядное отражение моего малодушия. Ну да ладно, не хочу отвлекаться от повествования.
Я как раз хотел сказать, что, коль скоро мне предстояло лететь в Гонконг, а оттуда в Пекин, полезно было бы перечитать также кое-какие отрывки из «Конквистадоров» и «Человеческой сущности». Итак, я съел соевый сандвич, прокрался (признаюсь) к холодильнику, чтобы подкрепиться тремя кусочками фуагра и парой глотков из бутылки «Вуврэ», — я намеревался еще немного почитать, а потом хорошенько выспаться.
Проснулся в шесть утра, разбуженный телефонным звонком, и понял, что так и сижу в кресле с томом Мальро на коленях. «Черт, — сказал я про себя, — кто бы это мог быть в такую рань?»
— Это Пети, — услышал я. — Через пятнадцать минут заеду за вами. Мы едем в китайское посольство, а оттуда — в аэропорт. Рейс в одиннадцать. Не забудьте паспорт.
На этом он закончил разговор; я же остался глазеть на трубку, не совсем понимая, что происходит. Через пятнадцать минут? Я подскочил к шкафу, достал чемодан и побросал в него все, что попалось под руку. В небольшой чемоданчик положил свой SONY и несколько кассет — прошли те времена, когда нам приходилось таскать тяжелые кассетники, и, кстати, это большое облегчение для наших плеч. Быстро принял душ, поводил по щекам бритвой и захватил из ванной все самое необходимое, уделив особое внимание пастилкам, которые на тридцать процентов ускоряют рассасывание жира в организме. Надо сказать, здоровый образ жизни я веду исключительно из медицинских соображений, поскольку быть тщеславным, по-моему, не только смешно, но и бесполезно. На кухне я взял пару пакетов апельсинового сока, яблоко и обезжиренный йогурт. Едва я перекрыл газ и воду, как раздался еще один звонок, на этот раз в дверь.
Пети ждал меня в «Рено-21» черного цвета, припаркованном на тротуаре. Он поприветствовал меня взмахом руки и снова уселся за руль, не предложив мне помочь погрузить чемодан в багажник. Я и накануне прекрасно понял, что этот человек мне не нравится, но в то утро весь его вид показался мне особенно неприглядным: поверх безвкусной рубашки в частую полоску он надел жилет, какие носят фотографы из «банановых республик», — не настоящий, а грубую подделку, скорее всего купленную в уличном ларьке в Бельвилле. Еще он нарядился в легкий пиджак, брюки цвета хаки и безразмерные ботинки на низкой подошве, те, которые придают прохожим ужасный вид, — щиколотки выглядят какими-то пухлыми, голыми, бледно-розовыми. Должно быть, именно так одевались в свое время чиновники в так называемых жарких странах в эпоху французской колонизации. И в конце концов я решил, что в этом Пети несуразно все: то, как он потел, дряблый живот, жуткий подбородок, запах нафталина, пропитавший одежду, влажные от испарины волосы на макушке…
