Стивен Кинг - «Кадиллак» Долана
— Ты шутишь, приятель. Шутишь, не иначе. Мы работаем под солнцем, которое жарит день-деньской, это вовсе не интеллигентский салон для модного загара. Кто ты на самом деле, приятель? Бухгалтер?
— Учитель, — ответил я. — Учу третьеклассников.
— Господи! — воскликнул он и снова засмеялся. — Уходи отсюда, ладно?
У меня были карманные часы, доставшиеся мне от прадедушки, который работал на строительстве последнего отрезка Великой трансконтинентальной железной дороги. Согласно семейной легенде, он присутствовал при том, как забивали последний золотой костыль. Я достал из кармана часы и покачал ими на цепочке перед лицом Блокера.
— Видишь? — спросил я. — Стоят шестьсот, а может, и семьсот долларов.
— Хочешь меня подкупить? — Блокер снова засмеялся. Он вообще выглядел очень веселым парнем. — Дружище, я слышал о том, как люди заключали сделки с дьяволом, но ты первый, который хочет предложить взятку за то, чтобы его пустили в ад. — Теперь он посмотрел на меня с сожалением. — Может быть, ты взаправду считаешь, что знаешь, где работать, но я должен сказать тебе, что ты не имеешь об этом ни малейшего представления. Я сам видел, как в июле к западу от Индиан-Спрингс температура в тени достигала пятидесяти градусов по Цельсию. Там сильные люди плачут. А ты совсем не такой, приятель. Мне не надо снимать с тебя рубашку, чтобы убедиться, что у тебя на спине нет ничего, кроме тощих мускулов, заработанных в клубе здоровья, а этого явно недостаточно в Великой пустыне.
— Как только ты придешь к выводу, что я не могу работать, я уйду. Часы можешь оставить себе. Я не буду спорить.
— Брехло ты.
Я посмотрел ему в лицо. Он посмотрел на меня.
— Нет, ты не брехло, — произнес он голосом, полным изумления.
— Нет.
— И ты согласен передать часы Тинкеру, чтобы они хранились у него? — Он ткнул большим пальцем в сторону огромного негра в яркой рубахе, который, сидя в кабине бульдозера, жевал фруктовый пирог, купленный в «Макдональдсе», и прислушивался к нашему разговору.
— На него можно положиться?
— Можешь не сомневаться.
— Тогда пусть он хранит эти часы до тех пор, пока ты не выгонишь меня с работы или пока не наступит для меня время возвращаться в школу в сентябре.
— Это — твоя ставка. А какова будет моя?
Я показал на свое заявление у него в руках.
— Подпиши это, — сказал я, — и мы квиты.
— Ты с ума сошел.
Я подумал о Долане, об Элизабет и промолчал.
— Ты начнешь с черной работы, — предупредил Блокер. — Будешь разбрасывать лопатой горячий асфальт из грузовика в выбитые ямы. И совсем не потому, что мне нужны твои идиотские часы — хотя я с удовольствием заберу их, — просто все так начинают.
— Хорошо.
— Лишь бы между нами все было ясно.
— Согласен. Мне все понятно.
— Нет, — покачал головой Блокер, — тебе ничего не понятно. Но ты поймешь.
* * *Следующие две недели буквально вылетели из памяти. Помню, что шел за грузовиком, захватывал лопатой горячий асфальт, укладывал его на выбоины, трещины, утрамбовывал и шел дальше за грузовиком, пока тот не останавливался у следующей прорехи в дорожном полотне. Случалось, что мы работали на главной улице Лас-Вегаса, Стрипе, и я слышал серебряный звон монет, которые сыпались, когда кому-то выпадал джек-пот. Этот звон просто стоял у меня в голове. Я поднимал голову и видел, как Гарви Блокер смотрит на меня странным и вместе с тем сочувствующим взглядом, причем его лицо колышется в волнах жаркого воздуха, поднимающегося от нагретого асфальта. Иногда я смотрел на Тинкера, сидящего под парусиновым тентом, покрывающим кабину его бульдозера, и тогда негр поднимал часы моего прадеда и покачивал их на цепочке, а они отбрасывали серебряные блики.
Самым главным было не потерять сознания, не упасть в обморок, как бы плохо мне ни было. Я продержался весь июнь, затем первую педелю июля. И вот однажды Блокер подошел ко мне во время обеденного подрыва, когда я дрожащими руками держал сандвич. По большей части дрожь не покидала меня до десяти вечера. Это из-за жары. Приходилось выбирать — дрожать или падать в обморок, тогда я вспоминал про Долана и решал: лучше уж дрожать.
— Ты все еще не стал сильным, приятель, — сказал мастер.
— Нет, — согласился я. — Но, как принято говорить, ты бы посмотрел на материал, с которого я начал.
— Я все время оглядываюсь на тебя и жду, что увижу, как ты лежишь посреди мостовой, а ты все не падаешь. Но ты не выдержишь.
— Выдержу.
— Не выдержишь. Будешь так идти с лопатой за грузовиком, наверняка сломаешься.
— Нет.
— Впереди самая жаркая часть лета, приятель. Тинк зовет ее сковородкой.
— Я справлюсь.
Он достал что-то из кармана. Это были часы моего прадеда. Он бросил их мне на колени.
— Забирай свои дерьмовые часы, — сказал он, не скрывая отвращения. — Мне они не нужны.
— Но ведь мы заключили с тобой сделку.
— Я расторгаю ее.
— Если ты уволишь меня, я обращусь в суд, — предупредил я. — Ты подписал мое заявление. Ты…
— Я не увольняю тебя, — сказал он и отвернулся. — Тинк научит тебя управлять экскаватором.
Я долго смотрел на него, не зная, что сказать. Моя классная комната, где я учил третьеклассников, такая прохладная и уютная, еще никогда не казалась мне столь далекой… и все-таки я не имел ни малейшего представления о том, как думают люди вроде Блокера или что он имел в виду, когда говорил со мной. Я знал, что он одновременно восхищался мной и презирал меня, но не мог понять, почему.
А какое тебе до этого дело, милый? — внезапно услышал я голос Элизабет внутри себя. Тебе нужно заниматься Доланом. Помни о Долане.
— Зачем это тебе нужно? — спросил я его наконец.
Он посмотрел на меня, и я увидел по его лицу, что в нем борются два чувства — изумления и ярости. И все-таки мне показалось, что верх одерживает ярость.
— Не могу понять, приятель, что с тобой происходит. За кого ты меня принимаешь?
— Я не…
— Неужели ты думаешь, что я хочу твоей смерти из-за этих дерьмовых часов? Ты действительно так считаешь?
— Извини меня.
— Извини, извини. Не встречал еще несчастнее идиота. — Я спрятал в карман часы моего прадеда. — Понимаешь, приятель, ты никогда не станешь сильным. Есть люди и растения, которые выдерживают жар солнца и становятся крепче от этого. А есть такие, что вянут и гибнут. Вот ты погибнешь. Ты это хорошо понимаешь — и все-таки отказываешься работать в тени. Почему? Почему ты так насилуешь себя?
— На то у меня есть причина.
— В этом я ничуть не сомневаюсь. И пусть Господь Бог поможет тому, кто встанет у тебя на пути.
С этими словами он ушел. Типкер направился ко мне, улыбаясь до ушей.
— Как ты, сумеешь управлять экскаватором?
— Пожалуй, — ответил я.
— Я тоже так думаю, — заметил он. — Старина Блоке питает к тебе слабость, только не знает, как выразить это.
— Да, я обратил на это внимание.
— А ведь ты настойчивый сукин сын, а? — засмеялся Типкер.
— Надеюсь, — согласился я.
До конца лета я управлял экскаватором, и когда осенью вернулся в школу почти такой же черный, как сам Тинк, остальные учителя перестали надо мной смеяться. Иногда они искоса посматривали на меня, когда я проходил мимо, но больше не смеялись.
У меня была своя причина. Именно так я объяснил свое желание работать на ремонте шоссе. Я провел это страшное лето не из-за каприза. Мне было необходимо снова обрести форму. Для того чтобы вырыть могилу для мужчины или женщины, не обязательно прибегать к таким решительным мерам, но я имел в виду не мужчину и не женщину.
Я собирался похоронить этот проклятый «кадиллак». К апрелю следующего года я числился в списке получателей печатных материалов Дорожного управления штата Невада. Ежемесячно я получал бюллетень «Дорожные знаки Невады». Большинство материалов в нем я только просматривал: там речь шла о финансировании предстоящих работ по улучшению дорожной сети, о дорожном снаряжении, которое продавалось и покупалось, законах, принятых конгрессом штата и касающихся борьбы с эрозией и наступлением песчаных дюн. Больше всего меня интересовало то, что находилось на паре последних страниц бюллетеня. В этом разделе, именуемом «Графиком работ», перечислялись сроки и места проводимого ремонта на каждом участке. Особенно важной для меня была та его часть, которая называлась «Перпол» — перестилка полотна. Из опыта работы с командой Гарви Блокера я знал, что именно в этих случаях чаще всего приходится устраивать объезды. Чаще всего, но не всегда — далеко не всегда. Дорожная комиссия прибегает к этой мере лишь в том случае, когда нет другого выхода. Но я не сомневался, что рано или поздно эти шесть букв прозвучат для Долана смертным приговором. Всего шесть букв, которые я постоянно видел во сне: «Перпол».
