Мэри Кларк - Прежде чем проститься
— Я помню, Мак, — тихо сказала Нелл.
Дед нагнулся к ней. Их лица разделяла какая-нибудь пара дюймов.
— Нелл, не упусти момент. Если ты прохлопаешь этот шанс, то потом крупно пожалеешь. Едва Горман подтвердит, что не намерен баллотироваться на второй срок, сразу же появятся кандидаты. Мне хочется, чтобы комитет с самого начала рассматривал твою кандидатуру как основную.
— И когда стартует «большая игра»? — осторожно спросила Нелл.
— На ежегодном обеде, который мы устраиваем тридцатого. Вы с Адамом обязательно должны там быть. Там-то Горман и объявит о своем намерении уйти из политики. Конечно, не обойдется без слез и соплей. Горман начнет тереть глаза, шмыгать носом и говорить, как тяжело ему было принять это решение. Но, к счастью, не все так беспросветно. Здесь он вытрет слезки, высморкается и укажет на тебя. Продолжая спектакль, он бодренько заявит, что с радостью уступает свой пост тебе, Корнелии Макдермотт-Колифф. Дальше он произнесет несколько избитых фраз о преемственности, напомнив собравшимся, что твой дед занимал это место почти пятьдесят лет, после чего ввернет какой-нибудь эффектный пассаж. Что-нибудь вроде: «На стыке тысячелетий Корнелиуса сменяет Корнелия».
Явно довольный нарисованной картиной, Макдермотт широко улыбнулся.
— Поверь мне, Нелл, это будет принято на ура.
Два года назад, когда Боб Горман готовился сменить деда, Нелл до безумия хотелось все переиграть и самой оказаться на этом месте. Но тогда она уступила Адаму. Нет, Мак прав: она из породы «политических зверюг». Если она и теперь не воспользуется шансом, то может крупно опоздать. Этот пост — удобный трамплин для ее будущей политической карьеры, и если она не поднимется туда сейчас, место займет кто-нибудь покрепче Гормана и тогда уже ей там не бывать.
— Нелл, может, у Адама появились какие-то сложности, о которых ты не знаешь сама или не хочешь мне говорить?
— Нет у него никаких сложностей.
— А может, между вами что-то произошло?
— Говорю тебе, нет.
Нелл заставила себя улыбнуться, желая показать деду, насколько нелепы его предположения. На самом же деле Макдермотт попал в точку. Когда это началось? В какой момент их совместной жизни Адам вдруг стал замыкаться в себе? Поначалу он лишь отшучивался от ее вопросов, говоря о журналистских фантазиях. Однако с недавнего времени Нелл почувствовала, что ее попытки докопаться до сути начинают его раздражать и даже злить. «Адам, а может, тебя что-то не устраивает в наших отношениях? — не выдержав, без обиняков спросила она мужа. — По-моему, я заслуживаю того, чтобы знать, в чем проблема. Любая проблема. Самое паршивое — теряться в догадках. Я предпочитаю правду». Адам в очередной раз свалил все на ее «домыслы».
— Где сейчас Адам? — спросил дед.
— В Филадельфии.
— И давно?
— Вчера уехал. У него там выступление на семинаре по архитектуре и интерьерному дизайну. Завтра вернется.
— Мне хочется, чтобы тридцатого числа он стоял рядом с тобой и аплодировал твоему решению. Договорились?
— Я могу обещать, что приведу его на этот обед, а вот насчет аплодисментов... Не думаю, что его потянет аплодировать.
— Когда вы готовились пожениться, он, кажется, был в восторге от будущей политической карьеры своей жены. До сих пор не пойму, чем вызвана такая перемена воззрений.
«Не чем, а кем, — мысленно ответила деду Нелл. — Тобой, мой дорогой конгрессмен. Адам просто ревнует меня к тебе».
В первые месяцы после их женитьбы Адам и впрямь с энтузиазмом относился к ее политическим устремлениям. Он был не против, чтобы она и дальше помогала деду. Она не слышала от мужа ни единого возражения. Нелл казалось, что Адам принимает это как аксиому. Но стоило Макдермотту объявить о своей грядущей отставке, как все переменилось.
— Нелл, наконец-то у нас с тобой появился шанс начать жизнь, которая не будет крутиться вокруг всемогущего Корнелиуса Макдермотта, — сказал ей тогда муж. — Мне невыносимо видеть, как он всецело распоряжается твоим временем. Он забыл, что у тебя есть право на свою жизнь? Что, в конце концов, существует наша совместная жизнь? Думаешь, если ты займешь его место, у тебя будет больше свободы? И не мечтай! Твой дед будет предварять каждый твой шаг. Он не выпустит тебя из-под своей опеки.
Желанные дети так и не появлялись, чему Адам тоже быстро нашел объяснение:
— Чтобы зачать ребенка, у женщины должен быть определенный настрой. У нее должно быть время вслушаться в себя. Политика — вечная гонка. До сих пор ты знала только эту гонку и называла ее своей жизнью. Я же не говорю, что ты должна скатиться до уровня домохозяйки. «Джорнел» нравятся твои статьи, и без работы ты не останешься. Но газета дает тебе свободу, какой у тебя никогда не будет в политике.
Доводы Адама звучали вполне убедительно, и Нелл тогда решила не участвовать в выборах. Сейчас же, слушая доводы деда, виртуозно умевшего взмахнуть кнутом и тут же показать пряник, она сознавала: ей мало лишь писать о большой политике, анализируя и прогнозируя действия других. Нелл хотелось самой быть частью большой политики.
Макдермотт ждал ее ответа.
— Мак, давай говорить начистоту. Адам — мой муж, и я люблю его. Ты же никогда его не любил.
— По-женски, разумеется, нет.
— Хорошо, я скажу по-другому. С тех пор как Адам открыл собственную фирму, ты буквально готов его прибить. Если я ввяжусь в избирательную кампанию, все у нас с тобой пойдет как в прежние времена. Опять вместе, с утра до позднего вечера. И получится, что Адама как бы не существует.
— Кажется, я тебе этого не говорил.
— Не перебивай меня, Мак! Я не хочу, чтобы абсолютно все было как в прежние времена. Слышишь? И еще. Если я одержу победу на выборах, мне хочется, чтобы ты относился к Адаму... Представь, если бы вы вдруг поменялись ролями и он был бы влиятельной фигурой, а ты — всего-навсего дедом знаменитой внучки, которого в лучшем случае терпят.
— Я понял, дорогая. А если я пообещаю нежно прижать Адама к своей груди, ты согласишься участвовать в выборах?
Где-то через час Нелл покинула кабинет Макдермотта, пообещав деду, что будет бороться за освобождающееся место в Конгрессе.
2
Опять его занесло сюда! Можно было бы развернуться и уйти, однако Джед Каплан упрямо приближался к большим окнам первого этажа дома на Двадцать седьмой улице, стоявшего неподалеку от Седьмой авеню. Несколько помещений в этом перестроенном здании арендовала архитектурная фирма «Колифф и партнеры». Каплану не давал покоя архитектурный макет, выставленный в одном из окон: современный сорокаэтажный комплекс, сочетающий в себе роскошные квартиры, удобные офисы и торговый центр. К зданию, спроектированному в постмодернистском стиле (фасад из белого известняка, минимум украшений), примыкала высотная башня, увенчанная золотистым куполом. Ее предполагалось возвести из кирпича. Даже на макете башня казалась гораздо теплее основного здания. Купол медленно вращался, отбрасывая солнечные блики.
Руки Джеда, засунутые в карманы джинсов, сжались в кулаки. Он почти уткнулся носом в витрину. Случайный прохожий счел бы его приезжим, разинувшим рот на нью-йоркские диковины. Внешний вид этого человека был вполне заурядным: среднего роста, худощавый, с короткими волосами песочного цвета.
Однако под выцветшей фуфайкой скрывалось крепкое, мускулистое тело. Обманчивой была и худоба Джеда: он отличался изрядной физической силой. Присмотревшись повнимательнее, наблюдательный прохожий заметил бы, что лицо этого человека привыкло к солнцу и ветру, а встретившись с ним глазами, поспешил бы отвести взгляд. В них было что-то такое, отчего многим инстинктивно становилось не по себе.
Бóльшую часть из своих тридцати восьми лет Джед Каплан провел в скитаниях по миру. Он не нуждался ни в семье, ни в друзьях. Пока он бродяжничал, его мать успела овдоветь. Наконец, после пятилетнего пребывания в Австралии Каплан решил вернуться в родной город.
Новость, услышанная от матери, ударила его наотмашь: старуха продала их домишко на Манхэттене, которым владело четыре поколения семейства Каплан. Первый этаж занимал меховой магазин, на втором помещались не особо комфортабельные квартиры, сдаваемые внаем. Торговля мехами, когда-то такая прибыльная, нынче едва позволяла вдове Каплан сводить концы с концами.
Как только Джед услышал эту жуткую новость, они с матерью крупно поссорились.
— А что еще мне оставалось делать? — пыталась оправдаться старуха. — Дом ветхий, того и гляди рухнет. Налоги ползут вверх, страховка тоже, жильцы съезжают. Да и торговля мехами идет коту под хвост. Пока ты болтался в своей глухомани, носить меха стало дурным вкусом.
— Отец говорил, что дом достанется мне! — кричал в ответ сын. — Ты не имела права продавать мою собственность!
