Патрисия Корнуэлл - След
– Ты так и не сказал, почему начал брить голову, – говорит она.
– А ты и не спрашивала.
– Спрашиваю сейчас. – Скарпетта поворачивает на север, прочь от старых корпусов, в сторону Брод-стрит. Стрелка на спидометре быстро достигает разрешенной отметки.
– Если уж нет волос, то лучше избавиться от них совсем, – отвечает Марино.
– Наверное, разумно, – говорит Кей. – Как и все остальное.
Глава 2
Устроившись в кресле, Эдгар Аллан Поуг рассматривает пальцы своих голых ног. Он улыбается, представляя реакцию людей, которые узнали бы, что он сейчас у себя дома, в Голливуде. В своем втором доме, напоминает себе Поуг. У него, Эдгара Аллана Поуга, есть второй дом, куда можно приехать, чтобы погреться на солнышке и повеселиться вдали от посторонних глаз.
Никто, конечно, не спросит, в каком именно Голливуде. Стоит только сказать «Голливуд», и воображение сразу же рисует большую белую надпись на холме, особняки за высокими стенами, спортивные машины с откидным верхом и тех, благословенных и прекрасных, богов. Никому и в голову не придет, что Голливуд Эдгара Аллана Поуга находится в округе Броуард, примерно в часе езды от Майами, и туда вовсе не стремятся богатые и знаменитые. Он скажет об этом доктору, с легким сожалением думает Поуг. Да, доктор узнает первым, и в следующий раз у него не кончится вакцина от гриппа, думает Поуг с некоторым страхом. Ни один доктор больше не откажет своему голливудскому пациенту в вакцине от гриппа, независимо от того, какие у него запасы, решает Поуг с раздражением и даже злостью.
– Вот видишь, мамочка, мы здесь. Мы действительно здесь. Это не сон, – говорит Поуг не совсем четким голосом человека, который держит что-то во рту и это что-то мешает правильной артикуляции.
Ровные выбеленные зубы сжимают деревянный карандаш.
– А ты думала, что этот день не наступит, – продолжает он, удерживая в зубах карандаш, и капелька слюны срывается с нижней губы и ползет по подбородку.
«Ты ни на что не годен, Эдгар Аллан. Позор, позор, позор». Он приговаривает, подражая сварливым интонациям матери, язык у которой частенько заплетался после возлияний. Жидковат, Эдгар Аллан. Неудачник, неудачник, неудачник…
Раздвижное кресло стоит ровно посередине душной, непроветренной комнаты, а его квартирка с одной спальней находится на втором этаже домика, окна которого выходят на Гарфилд-стрит, названную в честь президента Соединенных Штатов и идущую с востока на запад, от бульвара Голливуд до Шеридан-стрит. Бледно-желтый двухуровневый комплекс называется – по неизвестным, если не считать очевидных, причинам – Гарфилд-корт. Никакого дворика здесь нет. Нет даже травинки. Только автомобильная стоянка и три пальмы с растрепанными кронами, напоминающими Поугу крылья бабочек, которых он в детстве прикалывал к картонке.
«Кишка тонка. Вот в чем твоя проблема».
– Перестань, мама. Прекрати. Сейчас же. Нехорошо так говорить.
Снимая две недели назад этот второй дом, Поуг не спорил из-за цены, хотя сумма в девятьсот пятьдесят долларов за месяц показалась возмутительной по сравнению с тем, что можно снять за такие деньги в Ричмонде. Но найти подходящее жилье в этих краях не так-то легко, и Поуг даже не представлял, с чего начать, когда оказался в округе Броуард после шестнадцатичасового перегона и, усталый, но окрыленный, приступил к поискам уютного местечка, не желая и на одну ночь останавливаться в отеле. Все его вещи лежали в стареньком белом «бьюике», и не хватало только, чтобы какой-нибудь сопливый придурок разбил окно и украл видеомагнитофон и телевизор, не говоря уж об одежде, туалетных принадлежностях, ноутбуке, парике, складном кресле, настольной лампе, белье, книгах, бумаге, карандашах, бутылочках с красной, белой и синей краской для подкрашивания его драгоценной биты и еще кое-каких жизненно важных принадлежностях, включая нескольких старых дружков.
– Это было ужасно, мама, – рассказывает он ей, чтобы отвлечь от пьяного нытья. – Обстоятельства требовали, чтобы я незамедлительно покинул наш милый южный городок, хотя и не навсегда, вовсе нет. Теперь, когда у меня есть второй дом, я буду разъезжать между Ричмондом и Голливудом. Мы же с тобой всегда мечтали о Голливуде, о том, как, словно первые переселенцы, отправимся в фургоне за удачей и богатством.
Хитрость удалась. Он перенаправил ее внимание, отвлек от пустой болтовни про то, какой рохля ее сын.
– Сначала мне, правда, не повезло. Свернул с Двадцать четвертой улицы и оказался в какой-то Богом забытой дыре под названием Либерия. Представь, там был грузовик с мороженым.
Он говорит, не выпуская из зубов карандаш, как будто тот уже стал частью рта. Карандаш заменяет курево, но не по причине вредного воздействия табака на здоровье, а по причине экономии. Слабость Поуга – сигары. Он мало в чем себе потакает, но не может отказаться от «Индиос», «Кубитас», «Фуэнтес», а самое главное – «Кохибас», волшебных сигар, контрабандой доставляемых с Кубы. Поуг без ума от «Кохибас», он знает, где их раздобыть, и, когда настоящий кубинский дымок касается легких, мир преображается. Добавки и примеси разрушают легкие и подрывают здоровье, но чистый кубинский табак целителен.
– Представляешь? Грузовичок с мороженым, колокольчик звенит, черные детишки бегут с монетками купить угощения, и посреди всего этого гетто, в самом эпицентре зоны боевых действий – мы. А солнце уже садится. Держу пари, ночью в этой Либерии палят из пушек. Я, конечно, сразу же оттуда уехал и чудом добрался до приличной части города. Доставил тебя, мамочка, в Голливуд в целости и сохранности. Так ведь, да?
Так Поуг оказался на Гарфилд-стрит и покатил мимо одноэтажных оштукатуренных домиков с коваными заборчиками, жалюзи на окнах, навесами для автомобилей и крохотными лужайками, на которых не хватало места для бассейна, – миленьких лачуг, построенных в пятидесятые или шестидесятые, переживших десятилетия жутких ураганов, демографических изменений и неумолимого роста налогов на собственность, которые и прогнали одних, сменив их на других, часто не говоривших на английском и даже не пытавшихся на нем заговорить. И тем не менее квартал выжил и устоял. А потом, когда Поуг как раз думал обо всем этом, прямо перед ним, словно видение, появился многоквартирный комплекс.
На дощечке перед домом значились его название – «Гарфилд-корт» – и номер телефона. Поуг свернул на парковочную стоянку, записал номер, а потом доехал до заправочной станции и позвонил по платному телефону. Да, ответили ему, одна свободная квартира еще есть, и через час он уже беседовал – надеясь, что в первый и последний раз – с Бенджамином Шупом, домовладельцем.
«Невозможно, невозможно, невозможно». Шуп повторял это раз за разом, сидя по другую от Поупа сторону стола в теплом, тесном и пропахшем отвратительным одеколоном офисе на первом этаже. Хотите кондиционер? Купите и поставьте. Решайте сами. Только имейте в виду, сейчас лучшее время года, то, что называют сезоном. Кому нужен кондиционер?
Бенджамин Шуп выставлял напоказ белые зубы, напоминавшие Поугу керамические плитки в ванной. Владелец золотоносных трущоб постукивал по столу жирным указательным пальцем, на котором красовалось кольцо с гроздью бриллиантов. «Вам еще повезло. Сейчас, в это время года, сюда стремятся все. В очереди на эту квартиру уже стоят десять человек». Шуп, король трущоб, сделал широкий жест, позволивший продемонстрировать золотой «Ролекс». Он и не догадывался, что в темных очках Поуга обычные стекла, а его взъерошенные длинные черные волосы на самом деле парик. «Через два дня очередь вырастет до двадцати человек. Мне бы вообще не следовало сдавать вам эту квартиру по такой цене».
Поуг заплатил наличными. Ничего больше не потребовалось – ни залога, ни каких-либо документов. Через три недели, если он решит сохранить за собой второй дом в Голливуде на январь, нужно внести очередной взнос. Тоже наличными. Но пока решать, что он будет делать после Нового года, еще рановато.
– Работа, работа, – бормочет Поуг, листая журнал для директоров похоронных бюро.
Открыв страницу с фотографиями памятных подарков и погребальных урн, он кладет журнал на колени и внимательно изучает цветные картинки, которые знает уже наизусть. Его любимая урна сделана в форме книжной полки с оловянным пером наверху, и он представляет, что книги на полке – это старинные фолианты Эдгара Аллана По, в честь которого его назвали. Интересно, сколько сотен долларов может стоить такая элегантная урна, если взять и набрать трехзначный номер?
– Я бы мог позвонить и оформить заказ, – мечтает Поуг. – Может, позвонить, а, мама? – Поуг поддразнивает ее, как будто у него и в самом деле есть телефон и нужно только снять трубку. – Тебе ведь нравится, да, мама? – Он трогает фотографию урны. – Тебе бы понравилась урна Эдгара Аллана, правда? Но вот что я тебе скажу: пока отмечать нечего, потому что дело идет не так, как планировалось. Да, да, ты меня слышала. Кое-что пошло не так, мама.
