Гиллиан Флинн - Негодяи (сборник)
Карколф вновь похлопала по выпуклости и прибавила шаг. Потому-то она и шла выверенной дорогой, в одиночку и пешком, по переулкам и подворотням, избегая проходных дворов и старых лестниц, мимо рушащихся дворцов и ветшающих доходных домов, через ворота, открытые ненадолго, согласно тайной договоренности, а потом по короткому отрезку канала, который приведет ее в порт, позволяя выгадать час или два.
Похоже, после этого задания ей в самом деле придется передохнуть. Она молча провела языком по внутренней части нижней губы, где в последнее время образовалась маленькая, но очень и очень болезненная язвочка. Все, что она видит, – работа. Может, съездить в Адую? Погостить у брата, повидать племянниц? Сколько им лет сейчас? Тьфу ты… Нет уж, она припомнила, какой мерзкой сукой была ее невестка. Одна из тех, которая готова издеваться над всеми. Похожа на отца Карколф. Не поэтому ли брат взял замуж настолько отвратную женщину?..
Когда Карколф нырнула под растрескавшуюся арку, откуда-то донеслась музыка. Скрипач либо настраивал инструмент, либо играл на удивление отвратно. Но здесь и не такое услышишь. На поросшей мхом стене хлопали и шуршали бумажки, на которых виднелись едва заметные буковки, призывающие патриотично настроенных граждан города восстать против тирании Снейка Талиса. Карколф фыркнула. Большинство обитателей Сипани предпочитали опускаться, а не восставать, а среди оставшихся патриотов днем с огнем не сыщешь.
Она попыталась пальцами оттянуть натирающие кожу брюки, но безрезультатно. Ну, сколько надо заплатить портному, чтобы получить одежду, которая не трет и не давит? Карколф перепрыгнула на узкую дорожку рядом с застоявшимся каналом, чью поверхность покрывала тина и мусор, на ходу стараясь поправить шов. Не помогало. Будь проклята эта мода на облегающие брюки! Возможно, это наказание свыше за то, что она расплатилась с портным фальшивыми монетами? Но по обыкновению Карколф больше интересовало сиюминутное благополучие, чем вселенские кары, и она стремилась уклоняться от платы всякий раз, как только могла. Это стало поистине ее жизненным принципом, а отец говорил, что человек должен во что бы то ни стало придерживаться принципов.
Дьявольщина! Она в самом деле начала превращаться в своего отца.
– Ха!
Оборванная фигура выскочила из-под арки. Слабый отсвет мелькнул на клинке. Помимо воли охнув, Карколф отпрянула, отбрасывая полу плаща и пытаясь нашарить оружие, уверенная, что пришел ее конец. Рудокоп сыграл на опережение? Или это Омут и Отмель? Или наемники Куррикана? Но никто больше не показывался. Только единственный мужчина, нечесаный, с бледной влажной кожей, кутавшийся в латаный плащ и замотавший нижнюю часть лица ветхим шарфом, поверх которого угрожающе сверкали налитые кровью глаза.
– Стоять, не двигаться! – рявкнул он слегка приглушенно из-за шарфа.
– Кто это говорит? – подняла брови Карколф.
На несколько мгновений повисла тишина, лишь бились вонючие воды о камни.
– Ты – женщина? – почти извиняясь, спросил возможный грабитель.
– А если да, ты меня пропустишь?
– Ну… э… – Разбойник, казалось, колебался, но взял себя в руки. – Все равно стоять и не двигаться!
– Но почему? – поинтересовалась Карколф.
– Потому что у меня есть кое-какой долг… – Острие шпаги неуверенно дернулось. – Не твое дело!
– Я не об этом. Почему ты не убил меня сразу, чтобы обобрать труп? Зачем предупреждаешь?
Еще мгновение тишины.
– Я думал… Я хотел бы избежать крови. Но я предупреждаю – меня не остановить!
Он оказался проклятым обывателем. Просто грабитель, наткнувшийся на нее. Случайность. Это к вопросу о шлюхе-удаче! Только не для него.
– Вы, господин, всего лишь дрянной разбойник, – сказала она.
– Я – джентльмен, госпожа.
– Ты – мертвый джентльмен! – Карколф шагнула вперед, выбрасывая отточенный до бритвенной остроты клинок длиною в фут.
Лезвие отразило свет из окна над ними. Карколф не слишком много времени посвящала упражнениям с кинжалом, но все равно управлялась с ним лучше, чем с мечом.
Этому оборванцу с помойки не справиться с ней.
– Я зарежу тебя, как…
Но человек двигался с поразительной скоростью. Звякнула сталь. Карколф даже подумала о волшебстве. Кинжал вывернулся из ее пальцев, скользнул по липким камням и плюхнулся в канал.
– Ах! – воскликнула она.
Положение менялось на глазах. Напавший на нее не был таким мужланом, как казался. Во всяком случае, когда дело касалось игры клинков. А надо было предполагать. В Сипани ничего не бывает тем, чем выглядит.
– Деньги сюда! – потребовал он.
– Да забирай! – Карколф выхватила кошелек и швырнула им в стену, рассчитывая проскочить, когда он отвлечется.
Увы, он выхватил деньги из воздуха с впечатляющей ловкостью и острием шпаги перекрыл ей путь к спасению. Легонько толкнул оружием в выпуклость под ее плащом.
– Что это… что у тебя там?
А вот это хуже, гораздо хуже.
– Ничего. Совсем ничего, – попыталась соврать Карколф с неестественным смешком. Корабль вот-вот отойдет от причала, а ее на борту не было. Не попала она на борт проклятого судна, чтобы начать путешествие в Тхонд. Она ткнула пальцем в сторону порта. – У меня есть очень важное дело, так что если…
С легким шелестом шпага разрезала ее плащ.
– Ой! – моргнула Карколф.
Боль обожгла ребра. Клинок полоснул слишком глубоко.
– Ой… – Полностью растерянная, Карколф упала на колени. Кровь сочилась между пальцами, которыми она пыталась зажать бок.
– Ох, ты ж… Нет… Простите… Я, правда… Нет, в самом деле, я не хотел вас ранить. Я просто хотел…
– Ой…
Груз, слегка измазанный кровью Карколф, выпал на мостовую. Продолговатый сверток длиной в фут, завернутый в крашеную кожу.
– Мне нужен лекарь… – выдохнула Карколф своим самым отработанным «я-беспомощная-женщина» голосом. Великая герцогиня всегда упрекала ее в чрезмерном лицедействе, но в таком положении слишком много лицедейства быть не может. Скорее всего, ей действительно нужен лекарь, и есть надежда, что грабитель наклонится, тогда она может пырнуть ублюдка ножом в лицо. – Ну, пожалуйста, прошу вас!
Он замялся, выпучив глаза. Дело явно зашло дальше, чем он предполагал. Но приблизился лишь для того, чтобы достать сверток, при этом не отводил от Карколф сверкающее острие шпаги.
Отчаянно меняя тактику, она изо всех сил старалась не допустить паники в голосе.
– Ну, хорошо, возьмите деньги, будьте счастливы с ними… – На самом деле Карколф желала ему не счастья, а сгнить в гробу. – Но для нас двоих будет лучше, если вы не прикоснетесь к свертку!
– Это еще почему? – Его рука зависла на полпути. – Что там?
– Я не знаю. Мне приказано не открывать.
– Кем приказано?
– Я не знаю, – нахмурилась она. – Но…
Кертис забрал сверток. Конечно, забрал. Он, может, и лопух, но не до такой же степени. Просто схватил сверток и побежал. Ясное дело, побежал. А как же иначе?
Резко свернул в переулок – сердце бешено стучало, наступил на поломанную корзину, поскользнулся, едва не проткнув себя собственной шпагой, проехался лицом по куче мусора, набрал полный рот отвратительной сладковатой дряни. Отплевываясь и бранясь, кинул испуганный взгляд через плечо…
Ни малейших признаков преследования. Лишь туман, глубокий туман, что кружил и шевелился, будто живой.
Он сунул сверток, теперь сырой и скользкий, под драный плащ и захромал дальше, потирая отбитую ягодицу и пытаясь выплюнуть гнилостно-сладкий привкус изо рта. Нельзя сказать, что на вкус это хуже, чем его завтрак. Пожалуй, даже лучше. Человек познается по его завтракам, говаривал его мастер по турнирам.
Кертис поглубже надвинул влажный капюшон, пропитанный запахом лука и нужды, сдернул кошелек со шпаги и вернул клинок в ножны. Потом выскользнул из переулка и затерялся в толпе, едва-едва касаясь ладонью рукояти, которая вызывала так много воспоминаний. Учеба и турниры, блестящее будущее и восхищение толпы. «Фехтование, мальчик мой, это способ достичь успеха! Зрители в Стирии знают толк в фехтовании, любят своих бойцов, ты сможешь сколотить целое состояние!» Лучшие времена… Тогда он не рядился в лохмотья, не выпрашивал обрезки у мясника, не грабил людей, чтобы выжить. Он скривился. Ограбил женщину. Можно ли назвать это борьбой за выживание? Кертис украдкой бросил взгляд через плечо. Вдруг он убил ее? От страха мурашки побежали по коже. Просто царапина. Просто царапина, правда ведь? Но он видел кровь. Господи, пусть это будет просто царапина! Он потер лицо, словно надеясь прогнать воспоминания, но не слишком преуспел. Один за другим в памяти всплывали поступки, о которых он раньше и помыслить не мог, не то что совершать. И вот они стали обыденностью.
