Хуан Рамон Бьедма - Рукопись Бога
Эрнандес нарушила молчание.
– Я знаю, где чемодан, который хранился у моего… отца. Он не в Севилье. Я хочу отвести вас туда. Однако все имеет свою цену. Именно о ней я сейчас раздумываю. Пока еще не решила.
– Я уже говорил, что деньги не проблема. Помните, от этого зависит наше общее будущее.
– Не давите на меня.
В машине вновь воцарилась тишина.
– Лично я за то, чтобы тебя хорошенько избить. И отобрать у тебя чемодан. И изнасиловать, конечно, – проговорил Ривен, глядя в окно. – Особенно изнасиловать. Рука болит?
– У меня от одной мысли об этом мороз по коже. Рука сил нет, как болит. Можно поинтересоваться, что мы тут делаем?
– Собираемся напроситься на ночлег.
– К проституткам?
Альваро впервые позабыл о хороших манерах. Он молча вышел из машины, захватив сумку с ноутбуком, и направился к дому, в мансарде которого жил старик, передавший ему список хранителей. И женщина в черном плаще, которую он не мог позабыть.
Ривен подумал, что в эти дождливые дни они только и делают, что карабкаются по мрачным лестницам неприветливых домов, не зная, кто или что подстерегает их наверху, но двинулся вслед за священником.
За хлипкой дверью на верхнем этаже слышались чьи-то голоса.
Приглушенные крики, слабые стоны, канувшие в глухую тишину. Шорох объятий, страстный шепот, болезненный смех и сладостные стенания.
Священник подумал о белобородом старике, указавшем ему направление поисков и владевшем знанием куда более древним, чем первый прибор для измерения времени.
И об Алехе.
Мысли о ней странным образом переплетались с воспоминаниями о фотографии в газете: приоткрытая дверь, за которой видна еще одна приоткрытая дверь, где голая женщина сидит спиной к зрителям, раскинув ноги, и плачет, глядя на экран компьютера.
– Похоже, здесь нас всех изнасилуют, – заявила Эрнандес, прислушиваясь к любовной баталии за дверью.
Ривен ничего не ответил, но сделал страшное лицо и на всякий случай нащупал в кармане нож.
Альваро преодолел сомнения и протянул руку, чтобы постучать.
Но не постучал.
Дверь распахнулась, и на пороге появилась Алеха.
Она была с мокрыми волосами и в желтой пижаме со слониками, которая не только молодила ее, но и подчеркивала все до единого соблазнительные изгибы ее тела.
За спиной женщины виднелась полутемная спальня. Пустая.
– Я знала, что ты вернешься. Можешь оставаться сколько хочешь. И твои друзья тоже.
12
Ауксилиадора справилась со слезами только на лестнице, ведущей на колокольню.
Она столько лет боялась, что это случится. Из ее укрытия был хорошо виден кусок улицы и дорожка, ведущая от домовой часовни к воротам особняка.
Ни на улице, ни на дорожке никого не было; очередное дождливое утро.
На проспекте Пальмера высилось немало шикарных домов, но самые роскошные жилища скрывались за высокими оградами.
Построенный в тысяча девятьсот восьмом году особняк, в котором родились Ауксилиадора и Онесимо, был выдержан в живописном французском стиле и тонул в густой зелени. Сойдя с улицы на ведущую к нему грунтовую дорожку, гости словно попадали в другую эпоху.
К дому примыкала маленькая часовня, построенная в форме креста, с настоящей колокольней и витражами, изображавшими аллегории веры, надежды и любви. Внутри часовню украшала богатая лепнина, в обоих концах нефа висели картины, по-своему трактовавшие сюжет преображения Господа. Алтарь обрамляли барочные статуи испанских святых.
В маленькой комнатке под звонницей было два узких, как бойницы, окна. Одно выходило на дорожку, на которой вот-вот должны были появиться убийцы, второе смотрело прямо в окна часовни, где Онесимо краем глаза следил за юной прислужницей Нуритой, делая вид, что читает утреннюю газету. Онесимо Кальво-Рубио. Хранитель пятого чемодана. Единственный из пяти учеников Тертулли, наделенный проклятым Знанием о том, что творилось в те дни.
Серьезный. Погруженный в себя. Утром он впервые за много лет надел свою старую сутану и разбудил Нуриту под предлогом того, что нужно срочно стереть причастное вино, пролившееся на паркет.
Нурита. Служанка.
Семнадцатилетняя девушка, одетая в свитер и синие трикотажные брюки, непомерно толстая, с отсутствующим взглядом, характерным для всех олигофренов.
Вытерев багровые лужицы, она не без труда распрямилась и застыла на месте. Словно статуя. Глядя на старика с вечной ласковой улыбкой, от которой на ее пухлых румяных щеках появлялись ямочки.
Священник положил газету на алтарь.
Ауксилиадора сосредоточилась на происходящем в часовне, позабыв о дороге, на которой появились непрошеные гости.
Женщина нисколько не удивилась, увидев на площадке перед домом стаю нищих. Кто, как не она, знал, что должно было произойти?
В часовне старик молча подошел к Нурите и, не встретив сопротивления, спустил до щиколоток ее брюки и огромные белые трусы, все в пятнах оттого, что их несколько дней носили не меняя.
Ауксилиадора металась от одного окошка к другому.
Низкорослый желтозубый бродяга в майке с разорванным воротом заметил блики свечей в окнах часовни.
Шесть его сообщников, все как на подбор увечные, уродливые и одетые в лохмотья, последовали за своим вожаком, на ходу доставая кухонные ножи.
Онесимо опустился на колени, так что его лицо оказалось у Нуриты на уровне живота, и обхватил ее бедра. Даже когда язык старика проник в ее лоно, лицо девушки осталось все таким же тупо покорным.
Мягкий свет свечей располагал к молитвам и размышлениям. Но, когда бродяги распахнули двери, в часовню вторглись зловещие тени.
Онесимо не мог оторваться от девчонки, хотя знал, что они вошли, слышал их смех и скабрезные замечания, чувствовал, как они приближаются.
Подоспевшая первой почти лысая бродяжка оттолкнула Нуриту с такой силой, что та отлетела к алтарю и, оглушенная, осталась лежать на полу.
Эта сцена привела Онесимо в чувство; он вскочил па ноги и в нелепом порыве защитить девочку схватил за горло нищего, который оказался ближе. Старик был сильнее, чем могло показаться, но мощный удар обрушил наземь и его; мраморный пьедестал окрасился кровью с желтоватыми комочками мозга.
Убийцы остановились и замолчали, глядя на труп.
Старик был мертв: он лежал неподвижно, глаза его закатились, по ногам текла моча.
Первой опомнилась Нурита: с отвращением оттолкнув тело священника, она встала и принялась деловито натягивать трусы и брюки, не потому что стыдилась, а чтобы не мешали ходить.
Хромой нищий не позволил девушке одеться и, пристроившись сзади, начал мять ее бесформенный зад; от этой грубой ласки лицо Нуриты снова расплылось в улыбке. Тем временем остальные бродяги метались по часовне в тщетных попытках отыскать чемодан, Онесимо неподвижно лежал перед алтарем, а Ауксилиадора глядела в окно.
В часовне чемодана не было; нищие решили продолжить поиски в доме.
Нурита пошла с ними; отныне она была полноправным членом шайки.
Валявшаяся на полу газета возвещала о том, что город объят страхом.
13
Севилья, 200… Город объят страхом. Предварительной причиной смерти пятнадцати обитателей дома престарелых названо пищевое отравление. Вчера поздно вечером в диспетчерскую службы неотложной помощи поступил звонок от Р. С. X., бывшего церковного служки, ныне проживающего в приюте для людей пожилого возраста, который сообщил, что у пятнадцати обитателей приюта прямо за ужином началась кровавая рвота. В приюте, расположенном в многолюдном квартале Нервион, жили пенсионеры, в прошлом так или иначе связанные с церковью. Как нам стало известно, руководство дома престарелых не имело лицензии на осуществление подобной деятельности.
Печальное происшествие пополнило список трагических смертей, эпидемия которых охватила католическую общину нашего города. Официальные лица, к которым обратились наши корреспонденты, отказываются комментировать…
Гесперио М. Тертулли
Вена, 12 января 1953
Когда придет тысячелетье за нынешним тысячелетием вослед, возникнет темный и секретный порядок уложений, в котором основным законом будет ненависть и яд – оружием.
Ему потребно будет золото в количествах неисчислимых и власть на всей земле.
Служители его соединятся кровавым поцелуем. Праведники и немощный люд познают жизнь по страшному тому закону.
Сильные мира сего будут на службе его, единственный закон признает тот порядок, который сам украдкой сочинит, и яд проникнет даже в церковь, а мир пойдет вперед со скорпионом под стелькой башмака.
Иоанн Иерусалимский. Тайная книга пророчествУтерянный дневник Гесперио М. Тертулли
С тех пор как я убедился в существовании Тайного Союза Защитников Церкви, этого гнусного и коварного порождения жестокости и мракобесия, притаившегося на задворках Истории в ожидании своего часа, моя всегдашняя склонность к видениям чрезвычайно усилилась, так что вымышленные картины мешаются с реальностью, а люди из давно прошедших эпох возникают среди городской толпы. Сам я склонен объяснять подобное обострение прискорбной двойственностью собственной натуры, разрывающейся между необходимостью бороться со страшной угрозой и трусливым желанием сделать вид, будто ничего не происходит, и посвятить себя религиозному служению и научным изысканиям. Иными словами, расшифровать таинственную рукопись, волей случая оказавшуюся в моих руках.
