Сергей Абрамов - Мертвые не плачут
Тоже, конечно, идиотский вопрос.
– Товарищ, – сказал Гольфист огорченно, – я ж не самоубийца, чтоб опасно. Я ж вхолостую. Ну, пукнет громко, искра выйдет. И все.
– Значит, записали: громко пукнет, искра, передача подарка, слова поздравления. Так?
– Молодец, возьми с полки пирожок, – почему-то раздраженно посоветовал Пастуху Гольфист и отключился.
Почему раздраженно? Да потому что любой нормальный человек от подобного разговора на стенку полезет. Гольфист – он еще из терпеливых и вежливых…
А Пастух, довольный, сел в машину и поехал за Мальчиком: тот один сидит, филином. Надо забрать его, сходить подкормиться. Ночь у Пастуха будет веселая. Не исключено, что не одна, а все две – до праздничка.
3
Они устроились в кафе на Набережной. Посетителей, кроме них, практически не было, если не считать двух мужиков, пивших пиво у барной стойки. Пастух с Мальчиком обедали и, похоже, сразу и ужинали у окна-витрины, за которой гуляла предвечерняя толпа, состоявшая, как полагал Пастух, из приезжих. Толпа гуляла шумно и нестройно, на то она и толпа. А и понятно: лето, вечер, жара.
Пастух, как это ни странно, любую толпу не то чтобы побаивался, но ни радости, ни азарта при встречах с ней не испытывал. Года четыре… нет, пять лет назад их роту бросили на сдерживание демонстрации в одном предгорном большом селе, которое изо всех сил старалось быть столицей. Рота вообще-то – растяжимое понятие. Мотострелковая – это под двести бойцов, а, к примеру, десантная – всего пятьдесят с небольшим. А результативность действия роты зависит от целеполагания. Мотострелков, к примеру, на демонстрацию не бросят, чего они там со своими колесницами натворят? А десантники… К сожалению, десантники себе на беду считаются этакими универсалами: хошь с парашютом да с самолета – в бой, хошь с пустым автоматом – в толпу. Мальчики для битья, блин!.. Их и побили. Толпа сотни в три человек оказалась мощнее и сильнее роты практически безоружных десантников. Пока всерьез вооруженная подмога подоспела, рота Пастуха потеряла семерых. Молодые совсем ребята были, первогодки…
Пастух эту ненужную школу прошел по всем пунктам: и толпы разгонял, и склады караулил, и высоких персон ни на хер надо сопровождал от и до. Забыли!
Но это, так, к слову. Пастух и не понял, чего это вдруг накатили на него вредные воспоминания пополам с вредными же ассоциациями.
А Мальчик возьми и спроси:
– А просто погулять у нас есть время?
Пастух на часы глянул: девятый час побежал. В полночь Пастух собирался навестить загородный дом Гольфиста. Гольфист, вестимо, о том не догадывался. Но и Мальчику подробности не нужны.
– Просто погулять – есть. Часа два – точно.
– Хорошо, – без всяких эмоций констатировал Мальчик. – Потом у тебя дело?
– Потом – да.
– А мне с тобой?
– Не стоит. Дело очень тихое. Прямо на цыпочках. Один шумнет – жопа. А если двое?..
– Две жопы, – логично отметил Мальчик. – Ты к Третьему Номеру пойдешь?
Так ухитрился спросить, что заглавные буквы вверх и потянулись.
– Планирую. – Пастух не любил загадывать. – Куда двинем? По набережной сквозь толпу или водным путем?
– Водным, пожалуй, лучше. – Мальчик с сомнением смотрел сквозь окно на броуновское движение по Набережной.
А Пастух спиной почуял кого-то, обернулся резко: сзади стояли давешние пивопийцы, смотрели на Пастуха и Мальчика, чему-то улыбались.
– Что? – коротко спросил Пастух.
– Друг, – сказал один из гостей, – одолжи на пару пива. Только без возврату.
Пастух достал бумажник, вынул из него синюю ассигнацию, протянул:
– На пару хватит.
– А на две? – засмеялся «говорящий» гость, второй все помалкивал.
– Не наглей, браток, – по-прежнему спокойно отсоветовал Пастух, – бери, пока даю… – И, не дожидаясь ответа или реакции, спросил встречно: – Статья сто двенадцатая, так? Умышленное причинение средней тяжести вреда здоровью? Из хулиганских побуждений? Группой лиц? Пять лет от звонка до звонка? Откинулся недавно, неделю назад? Я прав, а, кореш?
И обе улыбки с обоих лиц стерлись, как нарисованные, как в мультиках.
– Ты… откуда…
Уж так и ни с чего удивились, что вопросительный знак в конце явного вопроса даже и не стоял.
– Оттуда, – внятно объяснил Пастух. – Получил на бутылку – пользуйся и не наглей. Я тебя запомнил, браток. И другана твоего, пока не сидевшего…
Шагнул вперед – браток с друганом расступились, как перед танком. А Пастух с Мальчиком танками и прошли по странно пустому в сей расхожий час кафе.
– Чего это было? – спросил Мальчик, оказавшись на набережной.
– Не знаю, – честно ответил Пастух. – Может, и впрямь алкаши, хулиганье. А может, и не впрямь. Лучше уйти и не связываться. Себе дороже будет.
– А что значит «не впрямь»?
– Ничего конкретного. Просто ты – в деле. И все, что не дело, следует либо не замечать, либо пресекать. Лучше в зародыше.
– Понял, – кивнул Мальчик.
И Пастух тоже понял, что сам с какого-то хрена думает о Мальчике если и не как о младшем подельнике, то, на крайняк, как о вполне легализованном свидетеле. Иначе – допущенным до. До чего? До кое-чего. И этот мгновенный вывод из минувшего эпизода отнюдь не покоробил Пастуха, что по определению должно было быть, а вовсе даже порадовал. Что, если уж очень честно, недопустимо, нет.
Но – проехали, сам себе сказал Пастух. Все сомнения и сопли – по результатам.
А пока они пошли по Набережной, где немедленно купили мороженое. Мальчику – шоколадное в вафельном конусе, а Пастуху – малиновое в картонном стаканчике. И Пастух рассказывал Мальчику, как он впервые попал в серьезный и, разумеется, лихой и победный бой в южных стремных горах Страны. Кусочек войнушки, если по-простому.
Тепло было, тихо, спокойный вечер выдался.
Пастух проводил Мальчика на съемную квартиру, она от Набережной в десяти минутах ходьбы располагалась, все рядом. Вернулся к машине и поехал за Город в элитный, как принято говорить, поселок со смешным именем Лишенцы. Если покопаться в не такой уж и давней истории, то корни названия очевидны. Не исключено, что еще при Диктаторе сюда, на Реку, на поселение свозились ссыльные, лишенные гражданских прав люди. Все стерлось, забылось, а имя осталось. Странно, что он, Пастух, смутно знает его смысл…
Хотя вот вам и метаморфоза: тогда ссылали в наказание, а нынче сами едут за большие бабки. Лишенцы.
Короче, там у Гольфиста дача имела место, или вилла, или просто дом. Не важно. Доберемся – поглядим…
Все у Гольфиста оказалось как у людей. И участок с гектар без малого. И забор высокий и прочный плюс глухой. И дом за забором большой, раскидистый, хотя и двухэтажный всего, что говорило о здравом смысле хозяина. Три этажа при комплекции и здоровье Гольфиста – это ж надо лифт строить. А на хрена в загородном доме лифт? Чай, не небоскреб. Да и лишнее электромеханическое большое устройство – обуза и забота. Плюс – вибрация.
Никакой сигнализации поверх забора Пастух не увидел. Перебраться через него в таком случае – два пальца об асфальт, как любил младший брат говорить.
Вот, кстати, странно-то как, мгновенно подумал Пастух, за последние дни о брате всерьез и не вспоминал. Почему? Дела чересчур закрутили? Нет, не чересчур. Дела как дела, ничего необычного. Мальчик внимание на себя взял? Ну взял, и что с того?
Нехорошо, подумал про себя. И еще немножко додумал: а что нехорошего? Нельзя жить с постоянной виной внутри, тем более, если она не очевидна, а, скорее, придумана им самим в утешение себе же. Именно так: вина – в утешение.
Противное какое слово. От «тешить», «тешиться».
Это кого и над кем? Забыть и не думать!
Приказал себе – вроде и отпустило. Приказ – он и самому себе приказ. А сейчас, сегодня он очевиден и прост: посмотреть, как живет человек по имени Гольфист, не самый богатый не только в Стране, но даже и в Городе-городке, не самый успешный, не самый перспективный, не самый здоровый, но – приговоренный.
И – к черту вопросы, они же – сомнения!..
А время к полуночи подошло. Свет в доме горел только в одной комнате на втором этаже. Прислуги окрест Пастух вообще не заметил. То ли прибыл сюда, когда хозяин всех холопов по домам отпустил, то ли холопов у него почему-то не имелось, но факт очевиден: Гольфист был в доме один. Ну, может, с кошкой или канарейкой, не считается…
Можно было подождать, пока он уснет. Время имелось.
Он оставил машину в километре от поселковых ворот, легко прошел в них, не замеченный или не оцененный приворотной охраной, которая даже не вылезла из будки, чтоб спросить: к кому и зачем? Демократия – родная сестра бедности, если, конечно, эти «лишенские» владения считать бедностью. С какой стороны считать. Если со стороны покойного Мэра – так прямо нищета. А если со стороны самого Пастуха…
