Нацуо Кирино - Гротеск
После того как мы чуть не сцепились с сестрой, на следующий день, отец разрешил мне пожить у Джонсонов на даче. Я была в полном восторге. Мы с ним тогда увлеклись и, наверное, немного перегнули палку. Подсыпали в стакан Масами снотворное и, дождавшись, когда захрапит, всю ночь обнимались в постели у нее под боком. Она жарила на кухне мясо, а ее муж тискал меня в гостиной перед телевизором. Джонсон водил рукой по моим джинсам, по тому самому месту. И я впервые почувствовала телом его твердую штуковину. Я знала наверняка: Джонсон станет моим первым мужчиной.
Тогда я думала, что ни за что не буду связываться с японскими мужиками. С самого начала это племя обходило меня стороной — наверное, из-за того, что я полукровка. Но когда они сбиваются в кучу, от них можно ожидать всяких гадостей. Хуже всего, если наткнешься на компанию молокососов в электричке. Там они совсем распускались — дергали за волосы, а один раз даже стянули с меня юбку. Рано преподнесли мне хороший урок. Мое выживание стало зависеть от того, справлюсь я с ними или нет.
— Мне надо идти, а то на курсы опоздаю.
Джонсон скорчил недовольную физиономию и, сложив пополам массивное тело, поднялся с узкой кровати. Он едва умещался на ней, и я все время боялась, как бы он не свалился. Джонсон организовал курсы английского языка на станции в маленьком городке. Туда было больше часа на экспрессе по линии Одакю.[16] Как он говорил, весь его контингент состоял из двенадцати домохозяек, собиравшихся на занятия из ближайших окрестностей.
— Не очень-то идут к преподавателю, которому уже пятьдесят один. Всем подавай молодого и красивого. Почему в Японии только молоденькие хотят учить английский? Вот и приходится таскаться в эту дыру. Где еще учеников найдешь?
Развод с Масами лишил Джонсона всего: чести, доброго имени, денег. Всего, что у него было. Его выставили из инвестиционной компании, где он торговал иностранными ценными бумагами. Джонсона ободрали до нитки — по суду ему пришлось выплатить Масами сумасшедшие отступные. Родственники на Восточном побережье Америки (он происходил из какого-то крутого семейства) отвернулись от него и запретили со мной встречаться, потому что на суде Масами вывалила все грязное белье из корзины, наговорив о нас с Джонсоном всяких гадостей. «Мой муж не только предал меня. Страшнее другое: он — преступник, осмелившийся протянуть руки к пятнадцатилетней девочке, отданной на его попечение. Они с ней развели грязь в моем доме, у меня за спиной. Вы спросите: почему я так долго этого не замечала? Я заботилась об этом ребенке! Я так ее любила! Разве я могла вообразить такое?! А они меня предали — муж и эта девочка. Вы представляете мое состояние?»
Затем Масами принялась в подробностях — будто застигла нас на месте преступления — описывать, какими нехорошими вещами занимались мы с Джонсоном. Она углубилась в такие детали, что вогнала в краску даже судей и адвокатов, слушавших ее.
Джонсон закончил одеваться. Прервав мои мысли, поцеловал меня в щеку, и мы шутливо попрощались:
— До свидания, шалунишка!
— Пока, мой голубок!
Мне тоже надо было на работу. Стоя в душе под струями воды, смывавшими с меня пот и другие следы жизнедеятельности Джонсона, я думала о нашей странной судьбе. Он так и не стал моим первым мужчиной, как бы мне того ни хотелось. Потому что у меня в крови куда больше похоти и распутства, чем у нормальных людей. Первым был младший брат отца Карл.
2
С самого детства во мне была какая-то магическая сила, притягивавшая мужчин. Я обладала ею с избытком. Сейчас я это хорошо понимаю. Она возбуждала в них то, что называют «комплексом Лолиты». Но судьба оказалась жестока — чем старше я становилась, тем труднее было удерживать в себе эту силу. Впрочем, лет до тридцати еще хватало. У меня оставалось оружие, которого не было у других, — красота. Я и в тридцать шесть достаточно привлекательна, хотя работаю хостесс в дешевых клубах, против торговли телом тоже ничего не имею. То есть из меня вышла самая настоящая дрянь, как ни посмотри.
Мужики самых разных возрастов глазели на меня с восторгом и обожанием, старались заговорить со мной во что бы то ни стало. Видно было, как в их головах крутится мысль: «Как бы с нею познакомиться?» Это был настоящий кайф. Я тащилась от собственного превосходства, когда мужики, только что восхищенно пялившиеся на мою гладкую кожу, блестящие волосы, ставшую округляться грудь, начинали торопливо озираться по сторонам: не заметил ли кто-нибудь, какими глазами они смотрят на девчонку, в которой поселился божественный дух — страсть к мужчинам. Маленькая красавица. Магическая сила слабела, я быстро превращалась в обыкновенное ничтожество. Вот такая эволюция.
Но моя распутная кровь по-прежнему требует мужской ласки. Пусть я стану старухой, уродиной, все равно буду хотеть ее, пока жива. Это моя судьба. Мужики мне нужны, даже если они перестанут на меня заглядываться, не будут больше хотеть меня, станут унижать. И чем больше их будет, тем лучше. Я должна спать с ними. Нет, не должна — мне этого хочется. Это расплата за божий дар, которого лишены другие. Выходит, моя магическая сила мало чем отличается от греха. Так, что ли?
Дядюшка Карл явился встречать нас в аэропорт Берна вместе с сыночком Анри. Дело было в начале марта, на улице подморозило. Карл напялил черное пальто, Анри — желтую куртку-дутик. Над верхней губой у него пробивались жиденькие усишки. Карл совершенно не похож на нашего рыжего папашу. Волосы у него темные, вид внушительно-представительный. Миндалевидные глаза и черные волосы придавали его внешности что-то азиатское. Карл обнял отца, показывая, как он рад встрече с братом, пожал руку матери.
— С приездом! Добро пожаловать! Поехали к нам, жена ждет не дождется.
Удостоив Карла легким кивком, мать постаралась поскорее избавиться от его рукопожатия.
Не в силах скрыть замешательства, Карл перевел на меня взгляд и тут же отвел глаза. И я сразу поняла: он такой же, как Джонсон.
Мне было двенадцать лет, когда судьба свела меня с Джонсоном, которому уже исполнилось двадцать семь. И хотя его внутренний голос нашептывал мне: «Подрастай скорее», — откликнуться на него тогда я не могла. Карла же я увидела в пятнадцать лет и, поймав на себе скрытую в его взгляде похоть, решила попробовать.
Анри был не намного старше меня, двадцать и пятнадцать — небольшая разница, и мы сразу подружились. Он водил меня в кино, сидел со мной в кафе, брал с собой кататься на лыжах. Когда кто-нибудь из приятелей спрашивал его, кто я такая, он отвечал: «Это моя маленькая сестренка. Не тяни лапы». Но мне скоро надоела его опека, я поняла, что, таская за собой азиатскую родственницу-малолетку, он просто выставлял меня напоказ.
Я заметила одну странность. На Анри и его приятелей-студентов, с которыми я была примерно одного возраста, моя магическая сила не действовала. Не то что на взрослых мужиков. Молодежь смотрела на меня как на обыкновенную девчонку. Какой там божий дар! Конечно, они на меня пялились, но в их глазах я не замечала того возбуждения, которое видела у самцов постарше. Кончилось тем, что мне это надоело, и я стала думать, как бы мне остаться наедине с Карлом.
Как-то раз после уроков я зашла к Анри, будто перепутав время, когда мы должны встретиться. Хотя прекрасно знала: он еще на фабрике. Еще мне было известно, что Ивонны, моей тетки, тоже не будет дома — она по полдня работала в булочной, — а младшая сестра Анри еще не вернется из школы. Отец мне сказал, что Карл должен прийти вскоре после полудня, у него назначена встреча с бухгалтером. Мое появление стало для него полной неожиданностью.
— Анри раньше трех не вернется.
— Вот это да! Неужели я перепутала? Как же теперь?
— Может, подождешь? Я кофе сварю.
Я заметила, что его голос дрогнул.
— Я же помешаю…
— Ничего. Мы уже закончили.
Карл провел меня в гостиную. Бухгалтер как раз собирался уходить. Я уселась на диван, обитый простой тканью, и Карл принес кофе и печенье, которое испекла тетка. С сахаром она явно перестаралась, есть было невозможно.
— Ну, как школа? Привыкла уже?
— Да, дядечка.
— И с языком вроде особых проблем нет?
— Это Анри надо спасибо сказать. Он меня учил.
По своей фабрике Карл все время расхаживал в джинсах, но в тот день на нем была белая рубашка и серые брюки с черным кожаным ремнем. Деловая одежда совсем не шла ему, но все равно было видно, что в свои сорок пять лет Карл в хорошей форме. Он устроился напротив меня и, беспокойно ерзая, принялся кидать на меня взгляды — то на ноги, едва прикрытые школьной мини-юбкой, то на лицо. Было неловко и скучно. Выходит, я дура, коли надеялась чего-то от него добиться? Но только я посмотрела на часы, как Карл хрипло изрек:
