Джон Катценбах - Во имя справедливости
— Говорите яснее.
Поерзав на скамье, Салливан подался вперед и прошептал с заговорщическим видом:
— Постарайтесь сами обо всем догадаться. Если не сейчас, то позже вы наверняка сами все поймете. И не забудьте моих слов. Настанет день, и вы убедитесь в том, как они важны. Настанет день, и вы сами начнете судорожно вспоминать: кого же ненавидит больше всех на свете Блэр Салливан?! Кто так спокойно доживает свои дни, что мысль об этом не дает уснуть Блэру Салливану?! Вам будет очень важно это вспомнить.
— Может, вы сами мне скажете?
— Вот уж дудки!
— Боже мой!..
— Прошу вас не упоминать имя Господа всуе, мне это не по душе.
— Но ведь я просто…
— Неужели вы думаете, что эти цепи удержат меня, если мне вздумается сейчас выколоть вам глаза?! — рванулся вперед Салливан. — Неужели вы думаете, что меня остановит эта жалкая клетка? Неужели вы думаете, что я не могу выпотрошить вас на этом самом месте, как только мне это заблагорассудится?!
Кауэрт отшатнулся.
— Я могу это сделать, — продолжал заключенный, — так что лучше не злите меня… Я не сумасшедший и верю в Господа Бога, хотя Он наверняка отправит меня прямо в ад. Но меня это не слишком заботит. Ведь жизнь моя была сущим адом, поэтому я рассчитываю отдохнуть в преисподней. — Немного помолчав, он вновь обмяк на железной скамье и заговорил своим прежним, дерзким, почти вызывающим тоном: — Видите ли, Кауэрт, я отличаюсь от вас совсем не тем, что закован в кандалы и сижу за решеткой. Я отличаюсь от вас тем, что не боюсь умереть. «Смерть! Где твое жало?» Я не боюсь смерти. Можете посадить меня на электрический стул, сделать мне смертельную инъекцию, расстрелять меня, повесить, даже бросить на съедение львам, а я лишь буду молиться и ждать того момента, когда наконец попаду на тот свет, где наверняка произведу такой же фурор, какой произвел на этом. Знаете что, Кауэрт?
— Что?
— Гораздо больше смерти я боюсь того, что меня оставят жить здесь, чтобы психоаналитики изучали меня, как больное животное, а адвокаты зарабатывали на мне свои деньги. Я не хочу, чтобы на мне зарабатывали себе капитал журналисты вроде вас. Я не хочу задерживаться на этом свете.
— Поэтому-то вы и отказались от услуг адвокатов? Поэтому вы и не подаете прошение о помиловании?
— Ну конечно же! — хрипло рассмеялся заключенный. — Взгляните на меня, Кауэрт! Кого вы видите перед собой?
— Убийцу.
— Правильно. — Салливан ласково улыбнулся. — Да, я их всех убил. Я убил бы еще очень многих, если бы меня тогда не задержали. Как же повезло этому полицейскому на мотоцикле, который меня арестовал! Ему очень повезло, что я его не убил. Дело в том, что при мне был только нож, которым я потрошил девчонку, а пистолет я, как назло, оставил в штанах… Не понимаю, почему этот полицейский не пристрелил меня на месте. Этим он избавил бы очень многих от ненужных хлопот. Впрочем, я на него не сержусь. Он задержал меня по всем правилам. Я сам во всем виноват, а он даже зачитал мне мои права, после того как надел на меня наручники. При этом у него дрожал голос и тряслись руки. Уверен, он боялся меня гораздо больше, чем я его. Слышал, за мою поимку его сразу стали продвигать по службе. Я рад за него… Так о чем же еще может идти речь? Жизнь не такая славная штука, чтобы цепляться за нее любой ценой…
Некоторое время Кауэрт молча обдумывал слова приговоренного к смерти убийцы.
— Вы, кажется, о чем-то хотели меня спросить, Кауэрт? — наконец проговорил Блэр Салливан.
— Да. О Пачуле.
— Я там бывал. Милый городок. Приятные люди. Но что именно вас интересует?
— Что там произошло?
— А, так вы говорили с Робертом Эрлом Фергюсоном! Вы пишете про него статью?
— Вы сидели в соседних камерах. Что между вами произошло?
— Мы с ним иногда разговаривали. А что?
Ехидно ухмыляясь, Блэр Салливан явно издевался над журналистом. Кауэрту очень хотелось избить наглого убийцу, выбить из него правду кулаками, но вместо этого он продолжал задавать вопросы:
— О чем вы с ним разговаривали?
— О том, как ему несправедливо вынесли обвинительный приговор. Представьте себе, полицейские били его, чтобы добиться от него признания. Что касается меня, я сам бы все охотно рассказал им о себе просто за стакан кока-колы со льдом.
— О чем вы еще говорили?
— Об автомобилях. Кажется, мы с ним отдаем предпочтение почти одним и тем же маркам.
— А еще?
— Мы рассуждали о том, что случайно оказались в одном и том же месте в одно и то же время. Удивительное совпадение, не так ли?
— Да уж.
— Мы говорили об этом маленьком городке и об одном событии, лишившем его обитателей многих иллюзий, — ухмыльнулся Салливан. — А также лишившем жизни одну девочку…
— Джоанну Шрайвер? Это вы убили ее?
— Убил ли ее я? — Салливан улыбнулся и закатил глаза. — Откуда мне это знать, Кауэрт? Видите ли, все эти люди, которых я лишил жизни, стали сливаться в моей перегруженной памяти воедино.
— И все-таки, это вы ее убили или нет?!
— Знаете, Кауэрт, по-моему, вы перевозбудились, точно так же как перевозбудился во время разговора со мной Роберт Эрл Фергюсон. Мои воспоминания довели его до такого состояния, что он даже покусился на мою жизнь!
— Так это все-таки вы ее убили?
Вновь подавшись вперед на скамье, Салливан внезапно преобразился и хрипло прошептал:
— Вы так сильно хотите это знать?.. Что ж, тогда скажите мне одну вещь.
— Какую?
— Были ли когда-нибудь в вашей власти жизнь и смерть человека? Испытали ли вы пьянящее чувство всесилия как человек, безраздельно распоряжающийся чужой жизнью?
— Нет.
— Ну вот… А ведь это самый сладкий наркотик. Одна только мысль о том, что чья-то жизнь в твоей власти, электризует тебя, наполняет тебя сладостным упоением… — С этими словами Салливан вытянул ладонь с таким видом, словно на ней покоился спелый плод. Зазвенела железная цепь. Убийца сжал пальцы в кулак и вытер его о штаны. — Видите ли, Кауэрт, во-первых, я практически всемогущ. Вы думаете, что не стоит бояться несчастного заключенного, скованного по рукам и ногам и упрятанного в крошечную камеру? Имейте в виду, мои руки простираются далеко за пределы тюремных решеток! Очень далеко. От меня не скрыться никому. Ясно?
Кауэрт кивнул.
— Во-вторых, я не скажу вам, убил ли я эту девочку. Это было бы слишком просто. Кроме того, разве вы поверили бы мне на слово после того, каким чудовищем изобразили меня ваши газеты? Кто же мне после этого поверит? Если убить человека для меня пара пустяков, думаете, мне сложно солгать?
Журналист открыл было рот, но Салливан пригвоздил его взглядом к скамье, и тот замер.
— Знаете что, Кауэрт? Я не окончил и средней школы, но всю жизнь чему-то учусь. Держу пари, что я гораздо начитаннее и образованнее вас. Что вы читаете? Журналы «Тайм» и «Ньюсуик»? В лучшем случае «Книжное обозрение» газеты «Нью-Йорк таймс». Или какую-нибудь спортивную газету, сидя на унитазе. А я читал Фрейда и Юнга, и, признаться, ученик мне больше по душе, чем учитель. Я люблю Шекспира и поэзию Елизаветинской эпохи, книги по истории Соединенных Штатов, в основном о Гражданской войне. Я предпочитаю писателей, главным образом достаточно ироничных, — Джеймса Джойса, Фолкнера, Конрада и Оруэлла. Я люблю классическую литературу, например Диккенса и Пруста. Мне нравится, как Фукидид описывает надменных афинян, и Софокл, потому что он пишет обо всех нас. Тюрьма — прекрасное место для чтения. Можешь читать все, что тебе заблагорассудится. И свободного времени хоть отбавляй. В тюрьме гораздо проще получить солидное образование, чем в любом университете. Впрочем, теперь, когда дни мои сочтены, я читаю в основном Священное Писание.
— Неужели оно не научило вас делать добро и говорить правду?
— О чем вы, Кауэрт? — расхохотался Салливан. — Вы что, Библию не читали?! Там же все друг друга обманывают, проливают реки крови, грабят, поклоняются кумирам и вытворяют еще много такого, в чем я, с вашего позволения, специализируюсь… Ну хорошо! — И заключенный подмигнул журналисту. — Я не прочь с вами позабавиться.
— Позабавиться?
— Слушайте меня внимательно, — захихикал Салливан. — Примерно в семи милях от того места, где была убита Джоанна Шрайвер, шоссе номер пятьдесят округа Эскамбиа пересекает местное шоссе номер один-двадцать. За сотню ярдов до этого перекрестка под шоссе проходит дренажная труба. Там над дорогой склоняются несколько старых ив и бросают на нее приятную прохладную тень в жаркий полдень. Если вы остановитесь там и спуститесь к трубе с правой стороны дороги, засуньте в трубу руку, поройтесь там в грязи, и не исключено, что отроете что-нибудь интересное и важное.
— Что именно?
— Пусть это станет для вас приятной неожиданностью.
