Майкл Коннелли - Поэт
Вернувшись к двери, он снова ее открыл и встал в проем, туда, где только что стояла горничная. Он посмотрел на компьютер. Все видно совершенно ясно. Мальчик, лежащий на земле, и что-то еще рядом с ним на фоне белого снега: что это, как не кровь?
Быстро подойдя к компьютеру, он нажал клавишу экстренного стирания, которую сам запрограммировал. Дверь номера осталась открытой.
Гладден попытался рассуждать логически.
«Боже, какая нелепая ошибка!» — подумал он.
Он вышел в коридор и спустился по лестнице. Евангелина стояла в проходе, около своей тележки с бельем и принадлежностями. Мельком обернувшись на Гладдена, она не выразила никакого волнения. Но ему хотелось убедиться. Не стоило рисковать всем лишь из-за выражения чьего-то лица.
— Евангелина, я передумал. Нужно бы прибраться в номере. Кстати, кончились туалетная бумага и мыло.
Горничная положила блокнот, где что-то записывала, на тележку и полезла за рулоном бумаги и мылом. Наблюдая, Гладден засунул руки в карманы. Про себя он отметил, что здешняя прислуга жует резинку. Возмутительно: зачем делать это при постороннем? Словно он невидимка. Словно его вовсе нет.
С приближением Евангелины он не изменил позы, даже не вынул рук из карманов. Только отступил на шаг, впуская ее в комнату. Проводив девушку взглядом, Гладден тут же метнулся к тележке и заглянул в записи.
Она бросила блокнот, не пряча, поверх вещей. Около номера его комнаты, 112, значилось «Только полотенца».
После того как горничная вошла в номер, Гладден осмотрелся. Мотель строился вокруг внутреннего дворика и состоял из двух этажей, по двадцать четыре комнаты на каждом. Этажом выше Гладден увидел еще тележку. Она стояла возле двери одного из номеров, и обслуги видно не было.
Пространство двора казалось пустым. Погода стояла холодная, и приезжих не было. Гладден не заметил ни одного постояльца.
Он вошел в комнату и закрыл дверь как раз в тот момент, когда Евангелина показалась из ванной, держа в руках вынутый из мусорного ведра пакет.
— Извините, сэр, мы должны держать дверь открытой, пока убираем в комнате. Таковы правила.
Он преградил ей дорогу.
— Ты видела фотографию?
— Что? Сэр, я должна открыть дверь...
— Ты видела фото на компьютере? На койке?
Внимательно следя за ее реакцией, он показал в сторону ноутбука. Горничная выглядела сконфуженной, но даже не обернулась.
— Какое фото?
Повернувшись, она взглянула в сторону провисшей кровати. Затем снова посмотрела на Гладдена, смущенно и с выражением недоумения на лице.
— Я ничего не брата. Я честная девушка. Если думаете, что взяла, можете пожаловаться мистеру Барсу хоть сейчас. Пусть он прикажет сделать обыск. У меня нет никакой фотографии, и вообще я не знаю, что вы имеете в виду.
Мгновение Гладден смотрел на нее, затем улыбнулся и произнес:
— Видишь ли, Евангелина, возможно, ты действительно честная девушка. Но сначала я должен удостовериться. Кое в чем.
Глава 14
Фонд поддержки правопорядка располагался на Девятой улице в Вашингтоне, округ Колумбия. Здание стояло в нескольких кварталах от министерства юстиции и штаб-квартиры ФБР. Громадное сооружение, и я еще подумал, что здесь найдется немало агентств и фондов, питающихся из общественной кормушки. Войдя внутрь сквозь тяжелые двери, я на лифте поднялся на третий этаж.
Похоже, что фонд занимал весь этаж. У лифта располагался просторный холл с приемной, где восседала полная женщина. В нашем газетном деле такие помещения называли предбанником. Не потому, что за ним посетителя ждала парилка, а потому, что веником он мог получить уже на входе. Сказал даме, что я хочу поговорить с доктором Фордом, директором фонда, на которого ссылались в статье «Нью-Йорк таймс» про самоубийства сотрудников полиции, и положил на стол свою пресс-карточку. Форд держал базу данных, доступ к которой я хотел бы получить.
— Он занят. Сейчас у него ленч. Вам назначено?
Я пояснил, что наша встреча заранее не оговаривалась. На часах было без четверти час.
— А, репортер, — сказала она, увидев название газеты. Как будто профессия означала приговор. — Это другое дело. Сначала вам придется пройти в офис по общественным связям, а там уже решат, сможете ли вы встретиться с доктором Фордом.
— Я понял. Скажите, с кем в этом офисе мне следует переговорить? Если они еще не ушли на ленч?
Женщина сняла телефонную трубку и набрала номер.
— Майкл? Вы на месте или на перерыве? Здесь у меня посетитель, он представляет газету «Роки-Маунтин ньюс» из... Нет, он пожелал встретиться с доктором Фордом.
Несколько секунд она молчала, прислушиваясь, затем поблагодарила собеседника и повесила трубку.
— С вами встретится Майкл Уоррен. Он сказал, что торопится на встречу, и просил вас также не задерживаться.
— Куда идти?
— Комната триста три. По холлу, потом направо и еще раз направо, первая дверь.
Двигаясь в заданном направлении, я пытался вспомнить, где слышал это имя: Майкл Уоррен. Что-то знакомое, но откуда?
Дверь с номером 303 отворилась, едва я оказался рядом. Шагнув мне навстречу, у порога остановился мужчина лет сорока.
— Это вы из «Роки»?
— Да, я.
— Я уже боялся, что вы свернули не туда. Входите. У меня совсем мало времени. Майкл Уоррен, — представился он. — Можно просто Майкл, если решите печатать интервью в своей газете. Думаю, что до этого не дойдет и мы ограничимся беседой в офисе. Надеюсь, что смогу быть вам полезным.
Он занял свое место за столом, и я представился, протянув ему руку. Уоррен предложил присесть. Стол оказался завален газетами. С другой стороны стояло фото жены с двумя детьми, повернутое так, что Уоррен всегда мог его видеть, так же как и посетителя.
На низенькой тумбочке слева от Майкла Уоррена стоял компьютер, а фотография, запечатлевшая его рукопожатие с президентом, красовалась на стене чуть выше. Уоррен был выбрит, в белой рубашке и малиновом галстуке. Воротничок рубашки несколько потрепан — в местах, где его касалась щетина. Пиджак брошен на спинку стула. Лицо бледное, с подчеркнуто острым взглядом темных глаз и черные, без всякой седины, волосы.
— Ну, в чем дело? Вы работаете на бюро «Скриппс»?
Он имел в виду материнскую компанию моей газеты. В этом бюро трудились репортеры, поставлявшие новости из Вашингтона во все газеты сети. Туда меня хотел направить Грег Гленн.
— Нет, я приехал прямо из Денвера.
— Ладно, так чем я могу помочь?
— Мне необходимо встретиться с Натаном Фордом. Или с человеком, непосредственно занятым темой самоубийств среди полицейских.
— Полиция и самоубийства. Эту тему ведет ФБР, а с ними общается наша сотрудница, Олин Фредрик.
— Да, мне уже известно о ФБР.
— Хорошо, давайте изучим данные.
Он взял записную книжку и снова положил ее на место.
— Слушайте: а вы не звонили мне раньше? Я не могу вспомнить вашего имени.
— Не звонил. Я же сказал, что приехал прямо из Денвера. Могу заверить, что дело довольно захватывающее.
— Захватывающее? Полиция и самоубийства? Это не похоже на горящую тему. Откуда такая спешка?
Тут до меня дошло, кто он на самом деле.
— Скажите, вам не приходилось писать для «Лос-Анджелес таймс»? Вашингтонское бюро? Не тот ли вы Майкл Уоррен?
Он улыбнулся.
— Вероятно, да. А откуда вы меня знаете?
— Из новостной рассылки «Пост таймс». Я выписываю ее много лет. А теперь, значит, поддерживаете правопорядок? Работа непыльная.
— Да, уже почти год. Уволился из бюро и перешел сюда.
Я кивнул. Наступила неловкая пауза. Эту неловкость я ощущал всякий раз, встречая того, кто оставил жизнь газетчика и оказался по другую сторону баррикад. Иногда такое случалось с репортерами, истощившимися и перегоревшими в ежедневной гонке.
Как-то я прочитал книгу, написанную от первого лица одним журналистом. Он сравнивал свою жизнь с отчаянным бегом впереди зерноуборочного комбайна. Это сравнение показалось мне лучшим из всех прочитанных. Некоторые останавливаются, уйдя в сторону, другие попадают в молотилку. Тогда они выходят в отставку окончательно сломленными. Редко кому удается получить повышение или спокойную работу по специальности, где можно иметь дело с прессой, больше не принадлежа ей.
Уоррену это удалось, но я не завидовал. Он был чертовски хорош как репортер. Возможно, что хозяин кабинета и не испытывает досады от случившегося.
— Не жалеете?
Я спросил его просто из вежливости.
— Не то чтобы жалею... Но всякий раз, когда на свет появляется новая история, я уже представляю, что вернулся и опять занят поиском необычного ракурса. Это мешает, все уже в прошлом.
Он солгал и скорее всего догадался, что я это понял. Ему хотелось вернуться к настоящему делу.
— Да-а, пожалуй, начинаю вас понимать.
Я ответил такой же ложью, желая самую малость его подбодрить.
— Итак, вернемся к теме полиции и самоубийств. Где ваш «необычный ракурс»?
