Энн Райс - История похитителя тел
Что он тогда знал? Читал ли он поэму Мильтона, слышал ли сонату Моцарта? Было ли ему знакомо имя Марка Аврелия? По всей вероятности, он решил бы, что это имя отлично подойдет для черного раба. Ах, эти дикие плантаторы-щеголи с рапирами и отделанными жемчугом пистолетами! Все же они ценили излишества. Сейчас, по прошествии многих лет, я это признаю.
Но ведь все это давно осталось для него в прошлом. Автор «Интервью с вампиром» – что за нелепое название! Я пытался успокоиться, я слишком любил его, чтобы не проявить терпение, не подождать, пока он заговорит снова. Ведь я создал его из человеческой плоти и крови, чтобы он стал моим сверхъестественным мучителем!
– Нельзя вот так, запросто, все исправить, – сказал он, оторвав меня от воспоминаний и возвратив обратно в пыльную комнату. Он намеренно смягчил голос, говорил почти умиротворяюще – или умоляюще. – Все гораздо сложнее. Нельзя поменяться телами со смертным человеком. Откровенно говоря, я даже не считаю, что это вообще возможно, но даже если я не прав...
Я не ответил. Но вопросы буквально вертелись у меня на языке: «А вдруг все-таки возможно? Что, если я снова смогу почувствовать, каково это – жить?»
– И что будет с твоим телом? – просительным тоном продолжал он, умело сдерживая гнев и ярость. – Ты ни в коем случае не должен отдавать свое могущество в распоряжение этого существа – колдуна, или кто там он на самом деле. Все вампиры утверждают, что не в состоянии определить истинные масштабы твоей силы. О нет! Это отвратительная идея. Скажи мне, откуда он знает, где тебя искать? Это самое важное.
– Как раз это имеет наименьшее значение. Но, разумеется, коль скоро этот человек умеет меняться телами, то может покидать и свое тело. Он способен передвигаться как дух, пока не нападет на мой след. Принимая во внимание мою сущность, он в таком состоянии, должно быть, видит меня отлично. Пойми, никакого чуда здесь нет.
– Знаю. Я об этом и читал, и слышал. Думаю, ты столкнулся с очень опасным существом. Он еще хуже, чем мы сами.
– И чем же он хуже?
– Обмен телами подразумевает отчаянную попытку обрести бессмертие! Ты думаешь, этот человек, кто бы он ни был, планирует состариться в каком-то определенном теле и умереть?
Я не мог не признать, что уловил его мысль. Потом я рассказал ему о голосе того человека, о резком британском акценте, об интеллигентной манере говорить, о том, что его речь не похожа на речь молодого мужчины.
Он пожал плечами.
– Вероятно, он из Таламаски, – сказал он. – Наверное, там он о тебе и узнал.
– Чтобы все обо мне узнать, достаточно купить роман в бумажной обложке.
– Да, но поверить, Лестат, поверить, что это правда...
Я рассказал о беседе с Дэвидом. Дэвид выяснит, не из его ли ордена этот человек, но лично мне в это не верилось. Ученые на такое не способны. И в том человеке было что-то зловещее. Члены Таламаски почти утомительны в своей добродетели. К тому же это уже не имеет значения. Я сам поговорю с ним и все выясню.
Луи снова задумался и заметно погрустнел. Мне было почти больно смотреть на него. Хотелось схватить его за плечи и потрясти, но такое обращение лишь разозлило бы его.
– Я люблю тебя, – тихо сказал он.
Я был потрясен.
– Ты всегда стремишься найти путь к победе, – продолжал он. – И никогда не сдаешься. Но победить невозможно. Мы с тобой находимся в чистилище. И остается только радоваться, что не в аду.
– Нет, не верю! – воскликнул я. – Послушай, мне все равно, что говорите вы с Дэвидом. Я встречусь с Рагланом Джеймсом. И непременно выясню, о чем идет речь! Ничто меня не остановит.
– Вот как? Значит, Дэвид Тальбот тоже предостерег тебя?
– Не ищи себе союзников среди моих друзей!
– Лестат, если этот человек приблизится ко мне, если я почувствую, что от него исходит опасность, я его убью. Ты должен меня понять.
– Конечно, я все понимаю. Он к тебе не подойдет. Он выбрал меня, и не без причины.
– Он выбрал тебя, потому что ты легкомысленный, тщеславный позер. О, я не хотел тебя обидеть. Правда, не хотел. Ты мечтаешь, чтобы тебя заметили, чтобы к тебе подошли, тебя поняли, – мечтаешь влезть в очередную авантюру. Ты жаждешь все переворошить и посмотреть, что будет, не сойдет ли на землю Бог, чтобы оттаскать тебя за волосы. Так вот, Бога нет. Ты сам себе Бог.
– Вы с Дэвидом... одна и та же песня, одни и те же предостережения... Правда он утверждает, что видел Бога, а ты не веришь, что Бог существует.
– Дэвид видел Бога? – в голосе Луи послышались почтительные нотки.
– Да нет, – пробормотал я с презрительным жестом. – Но вы оба браните меня одинаково. Как и Мариус.
– Ну конечно, ты слышишь только те голоса, которые тебя бранят. Так было всегда. Точно так же ты вечно наталкиваешься на тех, кто потом нападает на тебя и вонзает нож тебе в сердце.
Он имел в виду Клодию, но не мог заставить себя произнести ее имя. Я знал, что причиню ему боль, если назову ее по имени, как если бы я бросил ему в лицо оскорбление. «Ты тоже приложил к этому руку! – хотелось мне сказать. – Ты был рядом, когда я создал ее, ты был рядом, когда она поднимала нож!»
– Не желаю больше ничего слышать! – вместо этого заявил я. – Ты собираешься петь свою песнь о границах и пределах все предстоящие тебе на земле долгие и мрачные годы? Нет, я не Бог. И не дьявол из ада, пусть иногда им и притворяюсь. Я не хитрый, коварный Яго. Я не строю жутких, зловещих планов. Но не могу ни подавить свое любопытство, ни изменить характер. Да, я хочу узнать, действительно ли он это умеет. Хочу узнать, что из этого выйдет. И не отступлю!
– И будешь петь вечную песнь победы, хотя победы здесь быть не может.
– Нет, может. Не может ее не быть.
– Брось. Чем больше мы узнаем, тем больше понимаем, что победить невозможно. Разве мы не можем положиться на природу и делать лишь то, без чего не выживем?
– В жизни не слышал более жалкого определения природы! Присмотрись к ней получше – не к книгам, но к окружающему миру. И что ты увидишь? Что породило пауков, ползающих под сырыми досками. Что породило мотыльков с разноцветными крыльями, в темноте находящих на огромные зловещие цветы? Зачем существует акула в море? – Я подошел к Луи, оперся руками о стол и заглянул ему в лицо. – А я-то был уверен, что ты меня поймешь! И кстати, я родился не чудовищем, а, как и ты, смертным ребенком. Но сильнее! С большей волей к жизни! – Жестоко было так говорить.
– Я знаю. Я был не прав. Иногда ты так меня обижаешь, что я готов швырнуть в тебя чем попало. Глупо с моей стороны. Я рад тебя видеть, хотя и боюсь в этом признаться. При одной только мысли о том, что ты действительно мог покончить с собой в пустыне, меня бросает в дрожь! Я не представляю, как жить без тебя! Ты приводишь меня в бешенство! Что же ты надо мной не смеешься, как раньше?
Я выпрямился и отвернулся, обратив взгляд на траву, мягко стелящуюся на речном ветру, и на побеги вьюнка, тянущиеся к открытой двери.
– Я не смеюсь, – ответил я. – Но я не отступлю – какой смысл тебя обманывать? Господи, как ты не понимаешь? Если я хоть на пять минут окажусь в смертном теле, как много я смогу узнать!
– Ладно. – Луи был в отчаянии. – Надеюсь, ты убедишься, что этот человек соблазнял тебя сплошной ложью, что он жаждет лишь получить Темную Кровь, и отправишь его прямиком в ад. Позволь предупредить тебя в последний раз: если я его встречу, если он будет мне угрожать, я его убью. У меня нет твоего могущества, и моя безопасность напрямую зависит от тайны моего существования, ибо мои небольшие мемуары, как ты их называешь, настолько далеки от представлений этого века, что никто не счел их правдой.
– Я не позволю ему причинить тебе вред, Луи. – Я повернулся и окинул его исполненным злости взглядом. – Я никогда, никогда не позволю кому бы то ни было причинить тебе вред.
И с этими словами я ушел.
* * *Конечно, это было обвинение, и, к своему удовлетворению, прежде чем развернуться и выйти, я успел увидеть, что стрела попала в цель.
В ту ночь, когда Клодия восстала против меня, он стоял рядом, беспомощный свидетель, противясь происходящему, но и не помышлял о вмешательстве, несмотря на то что я его звал.
Он забрал мое, как он считал, безжизненное тело и утопил его в болоте. Ах, наивные детки, вы думали, что так легко от меня избавитесь?
Но стоит ли сейчас вспоминать прошлое? Он любил меня, может быть сам того не сознавая. А уж в своей любви к нему и к несчастному озлобленному ребенку я никогда и секунды не сомневался.
Признаю, он обо мне горевал. Но ведь он такой мастер горевать! Он облачается в скорбь, как другие облачаются в бархат; печаль украшает его, как свет свечей; слезы идут ему, как драгоценные камни.
Что же, на меня подобная ерунда не действует.
* * *Я вернулся в свое жилище под крышей, включил все чудесные светильники и улегся на мягкую кушетку, чтобы вновь погрязнуть в вопиющем материализме, наблюдая за бесконечным шествием видеокадров на гигантском экране. Прежде чем отправиться на охоту, я даже подремал немного.
