Джеймс Роллинс - Кровавое евангелие
Мысленно он видел это.
Плоский каменный диск.
Его губы шевелились в молчаливой благодарной молитве; он встретился глазами со своими спутниками.
Эрин встала и сделала шаг к нему.
— Ну, что?
Она, должно быть, заметила что-то на его лице. Вероятней всего, то, что говорило о его собственном отчаянии, которое так легко могли увидеть другие. Глаза женщины светились надеждой.
Когда к ним подошел Стоун, Рун отцепил с его пояса гранату.
— Да это не сработает, — махнул рукой солдат. — Я же только что объяснял…
— Помогайте мне.
Корца, пройдя через кучу насыпавшегося сверху песка, подошел к валуну и стал разрывать песок в углу, образованном каменной кладкой и полом. Он копал быстро и споро, но песок постоянно осыпался, сводя его усилия на нет. Одному ему было не справиться.
— Помогите мне.
Спутники стали по обе стороны.
— Докапывайтесь до пола, — приказал он.
Они дружно работали до тех пор, пока не обнажилась от песка нижняя кромка и они не увидели своими глазами небольшой закругленный и заполненный раствором зазор между каменным диском и полом туннеля. Рун нагнулся и, протянув руку вниз, запихнул гранату глубоко в расселину, закрепив ее под кромкой диска. После этого он просунул палец в кольцо и, повернув голову, произнес:
— Отойдите, насколько это возможно, назад по туннелю.
— А вы? — спросил Стоун.
Никто уже не выгребал песок, и он сыпался и сыпался, покрыв запястье преподобного, а затем поднялся до половины локтевой кости.
— Я последую за вами.
Солдат поколебался, но в конце концов кивнул и повел женщину с собой. Эрин, обернувшись, спросила:
— А вы уверены, что это сработает?
Рун не был в этом уверен. Но он должен был довериться Господу — и поверить стиху Библии, в котором сказано, что камень закрывает доступ ко гробу.
От Марка святое благовествование, 15:46.
Корца шепотом произносил его сейчас, как ответ на поставленный вопрос и как молитву.
Иосиф, купив плащаницу и сняв Его, обвил плащаницею и положил Его во гробе, который был высечен в скале; и привалил камень к двери гроба.
С этими словами он дернул кольцо на гранате, освободил руку и начал лихорадочно разгребать насыпавшийся песок.
Он сделал всего три шага.
Позади него рванула граната; раздался сильнейший, какой-то лающий хрип, вместе с которым в воздух взлетел огненный шар, окутанный облаком пыли. Когда Рун упал на пол, его голова уперлась в край стены.
В полубессознательном состоянии, не видя ничего перед собой, он перекатился на спину.
Послышался звук шагов — его спутники подошли к нему.
Он неподвижно лежал плашмя на спине.
В воздухе пахло песком и дымом — но вскоре бриз освежил воздух в проходе. Сладкая, чистая струя воздуха пустыни.
— Я потащу его.
Джордан, подхватив Руна под мышки, поволок его по засыпанному песком полу.
Женщина бежала впереди.
— Смотрите! Силой взрыва гранаты камень откатило на два фута в сторону. Как мне это не пришло в голову… Они закрыли вход сюда, как в усыпальницу Христа!
— …и привалил камень к двери гроба, — с трудом произнес Рун; его голос то звучал четко, то сходил на нет.
Конечно же, Эрин поняла теперь то, что он проделал.
Корца пролез мимо закопченного взрывом камня на воздух. Посмотрел вверх. Звезды были яркими, сияние их было пронзительным, как острие бритвы, и вечным. Эти звезды наблюдали за тем, как возводилась Масада, они же были свидетелями ее разрушения.
Мощное крещендо скрежещущего камня и грохот падающих скал слились воедино — казалось, что гора развалилась окончательно. А потом наконец-то наступила долгожданная тишина.
Эрин и Джордан все еще продолжали тащить священника дальше в пустыню, не желая больше подвергаться риску. Но в конце концов они остановились.
Теплая рука сжала плечо Руна. Он заметил блеск ее янтарных глаз.
— Спасибо вам, падре, вы спасли наши жизни.
Такие простые слова. Слова, которые ему редко доводилось слышать. Как солдату Господа, ему часто доводилось по многу дней не говорить ни с кем. Та прежняя боль — он наблюдал, как эта пара обнимается под звездами, — вернулась, только сейчас она вонзалась глубже, причиняя почти непереносимые муки. Рун пристально смотрел в эти глаза.
Чувствовал бы я что-то подобное, не будь она такой красивой?
Когда тьма скрыла его, Эрин, склонившись ближе, спросила:
— Падре Корца, а какую Книгу вы здесь искали?
Она и этот солдат сражались, убивали, теряли своих друзей — и все из-за этой Книги. Так разве они не заслужили ответа на этот вопрос? Даже по одной этой причине он должен ей сказать.
— Это Евангелие. Написанное кровью его создателя.
Ее лицо предстало перед ним в обрамлении звезд, сиявших на небосклоне за ее спиной.
— Что вы имеете в виду? Вы говорите о каком-то утраченном апокрифическом тексте?[30]
Рун слышал в ее голосе страстное стремление к знанию, но она, казалось, не поняла смысла его слов. Он повернул свою еще тяжелую голову и встретился с ней глазами. Она должна видеть, что он говорит искренне.
— Это Евангелие, — повторил он; в эту минуту над миром опустилась тьма, — собственноручно написанное Христом. Его собственной кровью.
Часть II
Много сотворил Иисус пред учениками Своими чудес, о которых не написано в книге сей.
Ин. 20:30Глава 13
26 октября, 16 часов 48 минут
по местному времени
Борт вертолета над Масадой
Вертолет «Еврокоптер» набирал по спирали высоту над дымящимся вулканическим кратером, образовавшимся на том месте, где прежде возвышалась Масада. Пилот с трудом преодолевал тепловые потоки, поднимающиеся от пустыни и возникшие после того, как темная песчаная завеса песка постепенно осела, давая свободу палящему солнечному жару. Лопасти перемешивали каменную пыль, двигатели надрывно завывали, всасывая засоренный воздух.
Внезапно вертолет сильно тряхнуло, и он завалился на правый борт, едва не выбросив за борт Баторию, стоявшую перед открытой дверью отсека. Она, вцепившись в поручни ограждения, напряженно всматривалась вниз. Над разрушенной вершиной горы все еще бушевало пламя. Она лицом чувствовала его жар, словно смотрела не вниз, а вверх, на солнце. На мгновение закрыв глаза, Батория мысленно перенеслась в один из летних дней своей юности, в загородный дом на берегу реки Дравы в Венгрии; представила себя сидящей в саду, наблюдающей за младшим братом Иштваном, который своим маленьким сачком пытался ловить бабочек.
Какой-то странный гул вернул ее обратно в вертолет; воспоминания отлетели прочь, и это вызвало ее раздражение. Она повернулась к лежащему на полу молодому капралу; его бледное лицо и узкие зрачки ясно свидетельствовали о том, что он пребывает в состоянии глубокого шока.
Тарек стоял на коленях на его плечах, а его брат Рафик рисовал что-то на груди парня острием своего кинжала; по его скучному лицу было видно, что занимается он этим от скуки, вызванной бездельем. Когда ему надоело и это, он, как бы в рассеянности, облизал лезвие, как будто послюнявил карандаш, готовясь писать дальше.
— Прекрати, — приказала Батория.
Тарек посмотрел на нее тяжелым злобным взглядом, одна половина его верхней губы приподнялась, обнажив длинный клык. Рафик опустил вниз руку, державшую кинжал. Взгляд его проворных, как у хорька, глаз метался между Баторией и братом, лицо его сияло в предвкушении того, что может произойти.
— У меня есть к нему один последний вопрос, — сказала она, пристально глядя на Тарека.
Взгляд, устремленный на нее, был взглядом животного. Впрочем, для нее Тарек и Рафик во всех смыслах и были животными.
Наконец Тарек откинулся назад и дал знак брату уйти.
Батория, заняв место Рафика, положила ладонь на щеку солдату. Как он был похож на Иштвана… Именно поэтому она запретила им уродовать его лицо. А он в упор смотрел на нее, жалкий, почти ослепленный болью, едва ли понимающий, что с ним и где он.
— Я даю тебе обещание, — сказала она, опускаясь так близко к его лицу, словно желая поцеловать его в губы. — Один последний вопрос. Ответь на него — и ты свободен.
Их взгляды встретились.
— Эрин Грейнджер, археолог.
Батория решила сделать паузу, чтобы это имя проникло сквозь ступор в его сознание. Ранее он уже выболтал практически все, что знал: о том, как они избежали гибели под обвалом на охваченной огнем вершине Масады. Батории следовало бы оставить умирать его там вместе с товарищами по оружию, но ей необходимо было выжать из него все, что возможно, невзирая на жестокость, с которой это будет сопряжено. Она уже давно овладела всеми практическими аспектами использования жестокости.
