Владимир Сухарев - Стая
Кривцов сразу его узнал, как только Моня вошёл в бар. Маленького роста, сухонький, с большим крючковатым носом на лице, с живыми бегающими глазками. Моня считал себя интеллигентом и поэтому всегда держался соответствующе. Он медленно, слегка прихрамывая, прошёл к столику Кривцова и, попросив разрешения, присел. Кривцов сделал официанту жест рукой.
— Что будете пить? — услужливо склонился над Моней официант.
— Водку, — быстро сказал Моня и, чуть помедлив, добавил, — два раза.
Моня с опозданием сообразил, что платить ему не придётся. Официант удивленно посмотрел на Кривцова, тот лишь пожал плечами: куда, мол, денешься, неси. Официант скривил гримасу, но заказ принял. Только когда он удалился, Моня решил поприветствовать Кривцова:
— Ну, здравствуйте, молодой человек, если не ошибаюсь, Олег Иванович?
— Нет, ты не ошибаешься. Только для чего тебе было имя и отчество запоминать? Или ты хранишь копии своих произведений? А может, сдать меня хочешь? Ссучился, старый хрен?
Моня напрягся и весь съежился.
— Да, ладно — рассмеялся Кривцов, — пошутил я. Не обижайся, я тебе верю.
Моня поморщился:
— Ох, уж этот жаргон. Ну, как документы, не подвели?
— Пока нет.
— И не подведут, — гордо провозгласил Моня, — нужна опять моя помощь?
— Угадал.
Официант принёс выпивку и шоколадку. Налив в Монин фужер, он удалился. Кривцов достал из кармана фотографии Рыжего.
— Слушай Моня, мне нужен паспорт.
— Я догадываюсь.
— Не перебивай. Я прекрасно знаю, что ты можешь изготовить что угодно. Но мне нужно не что угодно. Мне нужен добротный паспорт иностранного гражданина. Понял?
Моня настороженно посмотрел на Кривцова:
— Это трудненько…, - произнёс он.
— Ты мне прямо скажи, сможешь? Чьё у меня будет гражданство, мне всё равно, но чтобы меня на паспортном контроле в аэропорту не задержали. «Липа» должна быть первоклассная. Так сможешь?
— Смочь, смогу, но дорого это будет.
— Сколько?
— Миллион, — быстро выпалил Моня.
— Даю два и три дня срока.
Моня замахал руками:
— Это невозможно! Вы думаете, это так просто. Нужно найти настоящий иностранный паспорт, переклеить фотографии, опять же визу или открыть, или продлить, да и мало ли чего ещё надо!
— Ну ладно, не визжи! Сколько времени тебе надо? Только не надо мне вешать лапшу, что тебе придется ехать в Москву, в чьё-нибудь посольство.
— Неделю.
— Нет, не больше четырёх дней. Я позвоню тебе ровно через четыре дня, и не дай Бог у тебя не будет готово. Вот мои фотографии, только фамилию выбери не больно страшную, не как у тебя. Потом, вот тебе мой настоящий паспорт, приклей на него фотографию вот этого парня, — и Кривцов отдал Моне свой паспорт и фотографию Рыжего.
Штейн раскрыл паспорт, который ему передал Кривцов. Потом посмотрел на фотографию Рыжего. Потом Моня снова полистал паспорт на имя Тереньева Павла, понюхал его, посмотрел на свет водяные знаки. После всех этих манипуляций он с сожалением произнёс:
— Да, это действительно настоящий паспорт. У вас и фамилия благозвучная. Зачем его портить, можно изготовить точно такой же, но с другой фотографией. Жалко.
Через руки Мони редко проходили настоящие документы, и ему всегда было жалко их портить. Это как изготовить сторублевку, приписав к десятке еще один нолик. Все равно настоящей эта купюра не станет, а оригинал будет испорчен окончательно и навсегда.
— Нет, — твердо ответил Кривцов, — мне нужен настоящий мой паспорт, но с фотографией, которую я тебе дал.
— Но это совсем другая работа.
— За это плачу отдельно. Пусть будет два с половиной лимона. Идёт?
— Идёт. Как насчёт аванса, — деловито осведомился Моня.
— Не переживай, аванс предусмотрен.
Кривцов подал Моне конверт:
— Здесь лимон, остальное получишь, когда документы будут готовы.
Моня быстро спрятал деньги.
— И последнее. Не хочу тебя пугать, но если ты где-нибудь скажешь лишнее, то язык тебе больше не понадобится.
— Что вы, что вы, — засуетился Моня, — разве я себе враг?
— Не знаю. Я тебя предупредил. Твою работу я проверю у лучших экспертов, и если напортачишь, то пожалеешь, что родился.
Кривцов бросил на стол купюру и медленно вышел из бара. Следом выбежал и Моня Штейн. Бармен проводил их взглядом, потом снял телефонную трубку:
— Владислав Александрович, интересующий вас человек вышел из ресторана. За ним и за его собеседником установлено наблюдение.
— Не упустите, — ответил Владик и бросил трубку. Потом он взял сотовый телефон и набрал номер Одинцова:
— Иван Андреевич? Это Владик травмирует. Интересующий вас парень, только что вышел из нашего ресторана. Встречался со стариком-евреем.
— Проводите обоих.
— Уже сделано. Я перезвоню.
— Хорошо.
Одинцов повесил трубку.
— Так, — подумал он, — Терентий уже на крючке. Наверное, он ничего не подозревает, раз ходит по ресторанам. Ну что же, тем хуже для него.
ГЛАВА 27
Старший следователь следственного комитета Иван Андреевич Одинцов не любил безвыходных положений. Он считал, что положение безвыходным делает тот самый человек, который в нём оказался. Поэтому сложившаяся ситуация после прослушивания откровений Серёгина только с первого взгляда казалась безвыходной. Успокоившись и проанализировав ситуацию, Иван Андреевич решил, что отчаиваться не стоит, и при имеющихся у него возможностях можно из этой ситуации выйти с минимальными потерями, а может и вовсе без потерь.
Для начала он надёжно спрятал диктофон, который ему так радушно отдал Борисов. Потом он точно установил адрес, по которому проживает с какой-то бабой его давний должник Терентий. Люди Владика проводили Терентия прямо до квартиры. Через пару часов Терентий вышел из квартиры с девушкой, и с ней же вернулся. Старый еврей тоже был сопровождён до места жительства. Но он пока Одинцова не интересовал. Дело оставалось за малым. Он порылся в своём блокнотике и нашёл номер телефона Сергея Ивановича Дадонова, которого несколько раз допрашивал в качестве свидетеля.
В это время Дадон сидел на заднем сидении машины, которая остановилась на перекрёстке. Вчера вечером, когда он вместе с братвой праздновал Новый Год, принесли ящик водки. Нарочный сказал, что от Деда Мороза. И всё бы ничего, мало ли кто решил подарить ему подарок. Но, посмотрев на название напитка, Сергей Иванович почему-то испугался. Он сам не понял почему. Ничего не подозревающая братва набросилась на дармовую выпивку. Сам Сергей Иванович к дареной водке не притронулся. Подарок ему показался каким-то недобрым знаком, своеобразной «черной меткой». Ему казалось, что его кто-то предупреждает, что бить его в Новом Году будут с двух сторон. Из-за этого он плохо спал и утром встал не отдохнувшим.
Дадон ждал звонка от Шалого, который сегодня утром захватил посредника и повёз его за город. На получение сведений о посреднике со стороны стрелка Шалый попросил два дня. Дадон согласился, но велел поторопиться.
Комбинация со стрелком, которую задумал Дадон, была простенькая. Он хотел забрать у стрелка деньги, уплаченные за убийство Седовского сына, а потом избавиться и от самого стрелка. Дадон понимал, что подобные действия идут вразрез с понятиями, но их соблюдения он требовал только от окружающих, а сам никогда их не соблюдал. Как-то давно, он собирался короноваться, но получил отказ на воровской сходке. Законники сообщили Дадону, что вор в законе должен зону потоптать и не один раз, семьи не иметь и жить очень скромно. Узнав, от чего ему придётся отказаться, Дадон больше не предпринимал подобных попыток. Признаться Дадону просто не повезло, так попал он на воров, которых вскоре вся остальная блатная братия стала звать старообрядцами. Сейчас, если бы Сергей Иванович вздумал короноваться, никто бы к нему прежних строгих требований не предъявил. Но в настоящее время Дадон итак был наверху, и спросить с него было некому. Поэтому он и решил добраться до стрелка, вернуть деньги, которые взял из общака, чем существенно поправить пошатнувшееся финансовое положение своей организации. Да и такого великого снайпера оставлять в городе было нельзя. Нет никаких гарантий, что вскоре снайпер не явится и за ним самим. Недоброжелателей вокруг было много.
Телефон зазвонил сразу, как только «Мерседес» Дадона покинул перекресток.
— Слушаю, — сказал в трубку Дадон.
— Добрый день, это старший следователь следственного комитета города Одинцов вас беспокоит, уважаемый Сергей Иванович.
— Очень приятно вас слышать, Иван Андреевич.
Память Сергея Ивановича отличалась тем, что легко запоминал, и очень долго помнил имена отчества людей, с которыми встречался даже мельком.
— Встретиться нужно, Сергей Иванович, поговорить.
