Патриция Корнуэлл - Точка отсчета
Осознание этого давно и глубоко угнетало меня, однако я держала свои мысли при себе, не желая оскорблять подозрениями тех оперативных агентов, которые отдавали все силы и вкладывали всю душу в служение тому, что они считали благородным делом. Почувствовав на себе взгляд Марино, я повернулась к нему.
— Знаешь, тебе пора в отставку, — сказал он, стряхивая пепел с сигареты в открытое окно.
Я понимала, что речь идет о моей многолетней работе на Бюро в качестве эксперта-патологоанатома.
— У них ведь есть сейчас и другие, — продолжал капитан. — Я знаю немало случаев, когда Бюро привлекало их, не обращаясь к твоей помощи. Подумай сама, ты не была в академии более года, и это не случайность. Они не желают иметь с тобой никаких дел из-за того, что произошло с Люси.
— Я не могу уйти в отставку, потому что не работаю на них. Я работаю на копов, которым требуется помощь в конкретных делах и которые просят об этой помощи Бюро. Уйти невозможно. Кроме того, жизнь ведь идет по кругу. Директора и генеральные прокуроры приходят и уходят, так что, может быть, положение еще изменится к лучшему. Ты ведь тоже их консультируешь, и тебя, похоже, тоже зовут не часто.
— Да. Наверное, мы с тобой в одинаковом положении. — Он выбросил окурок, и тот закувыркался в воздухе. — Дерьмовая ситуация, верно? Ты приезжаешь туда, работаешь с хорошими ребятами, пьешь с ними пиво. Лично меня, если хочешь знать, это достает. Люди ненавидят копов, и копы ненавидят их. Когда я только начинал, старики, дети, родители — все были мне рады. Я гордился тем, что ношу полицейскую форму, и каждый день начищал до блеска ботинки. Прошло двадцать лет, и вот в меня бросают камни, а горожане не здороваются со мной по утрам. Я рву задницу вот уже двадцать шесть лет, а меня производят в капитаны и назначают руководить учебным центром.
— Возможно, это то самое место, где от тебя больше всего пользы, — сказала я.
— Может быть, но я задержался там по другой причине. — Он отвернулся к окну, за которым один за другим пролетали зеленые указатели. — Они ведь отправили меня на тихую лужайку в надежде, что я взбрыкну и подам в отставку или помру. Должен сказать, я много об этом думал, док. Купить катер, удить рыбу, повидать всякие интересные места вроде Большого каньона, Йосемити, озера Тахо. Я ведь нигде не был. Но как только доходит до дела, меня начинают мучить сомнения — я не представляю, чем стану заниматься. Так что, наверное, самое лучшее — это сдохнуть в седле.
— До этого тебе еще далеко, — сказала я. — И кстати, если уйдешь на пенсию, то сможешь пойти по стопам Бентона.
— При всем к нему уважении я из другого теста. Какой из меня консультант. Можешь представить, что Институт юстиции или «Ай-би-эм» наймут такого хама и неряху? Пусть даже в голове у меня что-то и есть.
Я не стала ни возражать, ни предлагать что-то другое, потому что в данном случае Марино сказал правду. Бентон был совсем другим человеком, видным, элегантным, невольно внушавшим уважение, и в этом, пожалуй, состояло единственное реальное различие между ним и Питом Марино. Честность, сострадание, профессионализм в своей области были присущи обоим.
— Итак, нам надо свернуть к площади Конституции, — вслух рассуждала я, рассматривая указатели и не обращая внимания на подпирающие мой «мерседес» машины. Ехать в этом городе можно было только на максимально разрешенной скорости. — Главное — не проскочить нужный поворот и не выскочить на Мэйн-авеню. Однажды со мной такое уже случилось. — Я показала правый поворот. — В пятницу вечером, когда я спешила к Люси.
— В такой толчее и ограбить могут запросто, — заметил Марино.
— Меня однажды едва не ограбили.
— Не шутишь? — Он повернулся ко мне. — И как ты от них отделалась?
— Они начали меня окружать, и я просто ударила по газам.
— Сбила кого-нибудь?
— Почти.
— А если бы сбила, остановилась бы?
— Да их же было человек десять — двенадцать. Конечно, нет, клянусь твоими сапогами.
Марино посмотрел на ноги.
— Знаешь, что я тебе скажу: они столько не стоят.
Минут через пятнадцать мы выехали на площадь Конституции, миновав министерство внутренних дел. С другой стороны виднелся памятник Вашингтону. В парке установили палатки по случаю праздника афро-американского искусства, повсюду шла бойкая торговля крабами с восточного побережья и разноцветными футболками прямо с маленьких грузовичков. Траву устилал вчерашний мусор, то и дело проносились машины «скорой помощи». Мы еще немного покружили, пока вдалеке не появилось похожее на темно-красного дракона здание Смитсоновского института. О свободном для парковки месте не приходилось и мечтать, улицы имели одностороннее движение или просто обрывались на середине квартала, другие же оказывались забитыми машинами, и никто никому не уступал.
— Вот что мы сделаем, — сказала я, поворачивая на Виргиния-авеню. — Оставим машину на мойке возле Уотергейта и возьмем такси.
— Неужели кому-то еще хочется жить в таком городе? — проворчал Марино.
— К сожалению, очень многим.
— Отвратительное место. Добро пожаловать в Америку.
Служащий мойки оказался очень любезным парнем и нисколько не удивился, когда я, отдав ему машину, попросила вызвать такси. Мой драгоценный груз лежал в картонной коробке, заполненной пенопластовыми шариками.
Таксист высадил нас с Марино на Двенадцатой улице около полудня, и мы медленно поднялись по ступенькам Национального музея естественной истории. После взрыва в Оклахоме власти приняли дополнительные меры безопасности, и охранник сообщил, что нам придется подождать доктора Весси внизу, а уже потом подняться вместе с ним.
Несколько минут ожидания мы потратили на знакомство с выставкой, названной «Сокровища моря». Рассматривая атлантических колючих устриц, я почувствовала на себе чей-то взгляд и, подняв голову, увидела на стене череп утконосого динозавра. В ящичках лежали окаменелые рыбы и крабы, древесные улитки и даже обнаруженная в меловом слое Канзаса морская ящерица мозазавр. Марино начал уже позевывать от скуки, когда сияющие латунью дверцы кабины лифта открылись и вышел доктор Алекс Весси. Он почти не изменился с тех пор, как я видела его в последний раз, оставшись таким же подтянутым и суховатым. Взгляд Алекса, как это часто бывает у гениев, блуждал в каком-то неведомом нам далеке. Морщин на смуглом от загара лице стало еще больше, а глаза прикрывали знакомые мне очки в толстой черной оправе.
— Выглядишь посвежевшим, — заметила я, здороваясь с ним за руку.
— Только что вернулся из отпуска. Был в Чарлстоне. Ты ведь, кажется, тоже там бывала?
Мы втроем вошли в кабинку.
— Да, — ответила я. — И хорошо знаю тамошнего вождя. Помнишь капитана Марино?
— Конечно.
Мы поднялись на три уровня над стоящим на ротонде восьмитонным африканским слоном. Снизу подобно струйкам дыма поднимались детские голоса. Музей представлял собой, по сути, огромный гранитный склад. В зеленых деревянных ящиках, занимавших пространство от пола до самого потолка, хранилось около тридцати тысяч человеческих скелетов. Это была редкая коллекция, позволявшая изучать прошлое население Америки, в особенности индейцев, которые в последнее время стали все настойчивее требовать возвращения костей предков. Им удалось добиться принятия соответствующих законов, и теперь работа, которой Весси посвятил едва ли не всю свою жизнь, оказалась под угрозой: в любой момент останки могли оказаться за дверью и отправиться на не-столь-уж-Дикий Запад.
— У нас есть рабочая группа, которая собирает информацию и уведомляет соответствующие племена о том, что здесь есть, — рассказывал он, ведя нас по длинному, немного сумрачному и далеко не пустынному коридору, — а уж они сами решают, что делать дальше. Не исключено, что через пару лет весь наш материал по североамериканским индейцам снова окажется в земле только для того, чтобы его выкопали в следующем столетии.
Все этнические группы в наше время настолько возбуждены, что просто не осознают, какой вред наносят самим себе. Если мы не станем учиться на примере мертвых, то у кого же тогда учиться?
— Алекс, кому ты это рассказываешь? — сказала я.
— Ну, если бы в одном из этих ящиков лежала моя прабабушка, я тоже, может быть, не сильно бы этому радовался, — хмыкнул Марино.
— В том-то все и дело, что мы не знаем, кто в них лежит. Не знают этого и те, кто так сильно переживает за умерших. Зато, изучая эти останки, мы очень многое узнали о болезнях индейского населения, а это только идет на пользу тем, кому кажется, что их культура и даже жизнь под угрозой. Впрочем, стоп, мне нельзя заводиться.
Место, где работал Весси, представляло собой несколько крохотных комнат-лабораторий, беспорядочно заставленных черными длинными столами, с тысячами книг, коробок со слайдами и профессиональных журналов. Тут и там были представлены засушенные головы, разбитые черепа и всевозможные кости животных, ошибочно принятые за человеческие. К пробковой плите были приколоты большие фотографии с пепелища в Вако, где Весси провел три недели, восстанавливая и идентифицируя разложившиеся и обгоревшие останки членов секты «Ветвь Давидова».
