Сиссель-Йо Газан - Перо динозавра
— Я тоже не видел, — вставил Свен.
— А состояние его здоровья вообще? Было ли что-то, что бросалось в глаза?
Оба профессора снова удивились, и Свен сказал сухо:
— Ну, что-то должно было быть не в порядке, раз его сердце вот так вот вдруг остановилось. Это, наверное, были какие-то предсмертные судороги? Я имею в виду, раз он откусил себе язык.
— Это задача патологоанатомов — выяснить, что же это было, — нейтрально ответил Сёрен.
— Может быть, у него была эпилепсия, просто никто об этом не знал? — размышлял Свен.
— Но вы, значит, ничего не замечали? — прервал его Сёрен.
— Нет, — ответили они хором.
Сёрен собрался было встать с дивана, но ощутил разлитую в воздухе недосказанность. Он вопросительно посмотрел на Элизабет:
— Вы хотите что-то добавить?
Элизабет нахмурилась:
— Это прозвучит глупо, но… — Она смотрела в сторону. — Нет, это слишком глупо.
— Тем не менее я хотел бы это услышать, — мягко сказал Сёрен.
— Как я уже сказала: мы иногда переписывались по некоторым практическим вопросам. Например, вместе пользовались растровым электронным микроскопом в конце коридора, и иногда Хелланд резервировал время для работы с ним и не приходил, тогда я писала ему и спрашивала, могу ли я поработать вместо него в это время.
— То есть вам было проще написать ему, хотя его кабинет находится от вас в тридцати метрах по коридору? — уточнил Сёрен.
— Да, — отрезала Элизабет.
— Ладно, продолжайте, — попросил Сёрен.
— И если мы уж начали говорить о странностях, — она безрадостно рассмеялась, — то да, казалось, что у него становится все хуже и хуже с орфографией.
Сёрен и Свен уставились на нее изумленно.
— С орфографией? — переспросил Свен.
— Да, — подтвердила Элизабет. — Последние два-три его письма были настолько запутанные, что я еле смогла их прочесть. Как будто он тратил всего секунду на формулировки и не собирался снисходить до того, чтобы перечитать текст и исправить ошибки, прежде чем нажать на «отправить». Я воспринимала это как знак неуважения ко мне. Но теперь, когда вы сами спросили… Это было немного странно, конечно.
Все покивали, и Сёрен сделал зарубку на память.
Продолжая быть уверенным в том, что Хелланд умер своей смертью, Сёрен забрал всю компанию в участок, чтобы запротоколировать и подписать их показания. Анна по-прежнему выглядела крайне недовольной. Пока они ехали по Фредерикссундсвай, Сёрен быстро пробежал все дело с самого начала, чтобы убедиться, что он ничего не просмотрел. Хелланд, насколько можно судить, уступал в популярности Деду Морозу, но Сёрен не видел ничего, что могло бы заронить подозрение о неуправляемой ярости, а без неуправляемой ярости физически невозможно вырвать язык изо рта другого человека. Он улыбнулся. Анна Белла была единственной, кого можно было бы представить приведенной в повышенную боеготовность, но в то, что она могла откусить своему научному руководителю язык, верилось все-таки с трудом.
— Чего ты там хихикаешь? — спросил Хенрик.
— Да нет, ничего — ответил Сёрен, глядя в окно.
В половине пятого Сёрен сидел у себя в кабинете и размышлял, не начать ли ему писать рапорт, не дожидаясь результатов вскрытия. Результаты должны были прийти днем позже, но он был практически уверен в их содержании. Хелланд умер от остановки сердца, и как только Сёрен напишет это в рапорте, дело будет закрыто. Единственная причина, по которой он не решался сделать это немедленно, заключалась в том, что он так и не поговорил до сих пор с ближайшим, судя по всему, коллегой Хелланда Эриком Тюбьергом. Записав показания Анны и компании, Сёрен отправился в Зоологический музей, чтобы найти Тюбьерга. Здание повело себя как заколдованный лес. Сначала Сёрен спросил на стойке информации внизу, как найти Тюбьерга, и его отправили в сложную систему коридоров, где он моментально заблудился. Было тихо и безлюдно, он заглянул в четыре пустых кабинета и постучал в шесть закрытых дверей, за которыми никто не ответил, пока наконец не наткнулся на первого живого человека, старичка, который сидел за письменным столом и что-то писал. За его спиной висела огромная доска с тысячами бабочек удивительных цветов и разных размеров. Старичок послал Сёрена дальше по коридору и выше, на четвертый этаж, где Тюбьерг, говорят, сидел обычно за столом у окна, выходящего в парк.
Через пять минут Сёрен снова безнадежно заблудился, но в конце концов, с помощью совсем молоденькой девушки, нашел то место, на котором Тюбьерг якобы обычно сидел, работая с костями, но обнаружил здесь только включенную настольную лампу, карандаш и отодвинутый стул. Он постоял немного, поджидая Тюбьерга, но спустя десять минут потерял терпение и решил перейти в нападение. Он нашел помещение, напоминавшее столовую, и сообщил работавшей там женщине, которая отжимала кухонную тряпку, что он сотрудник криминальной полиции, ему нужно поговорить с Эриком Тюбьергом, и это срочно. Женщина обвела столовую глазами, сказала: «Его здесь нет», — и продолжила выжимать тряпку.
От сидевших за одним из столов в глубине столовой Сёрен тем не менее узнал, что кабинет Тюбьерга находится в подвале в верхнем флигеле, то есть нужно просто спуститься по лестнице от среднего флигеля, свернуть направо, пройти через две вращающиеся двери, зайти в подвал, пройти половину одного из подвальных коридоров по направлению к университетскому парку, и там будет кабинет, внутри которого еще один кабинет, и вот в этом-то кабинете и работает Эрик Тюбьерг. Тогда Сёрен вернулся проторенной тропой к стойке информации, откуда он двадцать пять минут назад начал свои поиски, и самым вежливым тоном попросил студентку за стойкой найти для него Эрика Тюбьерга. Студентка сделала несколько звонков на разные номера. Сёрен барабанил пальцами по стойке.
— Его нет в кабинете, его нет в зале наверху, его нет в столовой и нет в библиотеке, — доложила она. — Так что единственное, что я могу сделать, — это отправить ему письмо по электронной почте.
Сёрен продиктовал свою фамилию, номер телефона и сообщение о том, что он просит Тюбьерга позвонить. Потом он поехал прямо в Беллахой и какое-то время работал в кабинете. Он как раз подумывал закругляться и ехать домой в Хумлебек, когда зазвонил телефон.
— Сёрен Мархауг.
— Это я, — я значило Линду, секретаршу Сёрена.
— Привет, я, — ответил Сёрен.
— Только что звонил патологоанатом.
Патологоанатом Бойе Кнудсен работал в морге в подвале Королевской больницы. Сёрен все никак не мог определиться в своем отношении к нему. Он понимал, что на такой работе определенной толстокожести не избежать, но все же его часто смущали нарочитая невозмутимость и огонек в глазах Бойе. Как-то раз тот прочитал это в его взгляде и сказал:
— Друг мой Сёрен, если бы я ревел так искренне, как мне того хотелось бы, больница стояла бы в воде по колено. Но поверь мне, моя душа плачет.
Это замечание повысило его акции, но все-таки не до конца убедило Сёрена. Конечно, он и сам был теперь гораздо более толстокожим, чем в начале своей карьеры, это понятно. Но все-таки хотелось верить, что эта закалка сделала его нейтральным и собранным, но не равнодушным.
— Почему ты его на меня не переключила? — спросил Сёрен.
— Он и слышать об этом не хотел. Он просил передать тебе привет и сказать, что на твоем месте поспешил бы приехать к нему в больницу.
В начале шестого Сёрен подъехал к Королевской больнице и припарковал машину под двумя опустошенными осенью тополями. Асфальт был заляпан угловатыми листьями, а ветер, казалось, дул сразу со всех четырех углов, будя в сердце беспокойство. Он отметился в приемной и спустился на лифте на два этажа вниз, в Институт судебной медицины. Второй раз за день Сёрен прошел по мрачному сплетению связанных между собой коридоров, но на этот раз он не блуждал так безнадежно. Он несколько раз кивнул, когда навстречу ему попадались знакомые лица, и внезапно услышал, как Бойе подпевает включенному радио. Сёрен постучал в открытую дверь и вошел, не дожидаясь ответа. Бойе сидел за письменным столом и, похоже, давно поджидал Сёрена.
— А, вот и ты, — сказал он.
Сёрен присел, Бойе бросил на него короткий взгляд, потом опустил глаза на лист бумаги, покрытый неразборчивыми иероглифами, и опять поднял их на Сёрена. Затем сложил губы трубочкой и побарабанил пальцами по столу.
— Я провел сегодня вскрытие некоего Ларса Хелланда, — начал он.
— Да? — Сёрену хотелось бы вытащить из Бойе одним рывком целый рулон информации, чтобы потом осмысливать ее в удобном ему самому темпе.
— Он умер от остановки сердца, — продолжил Бойе, кивая.
Сёрен тоже кивнул. Это было именно то, чего он ожидал.
— А язык?
— Он сам его откусил. То, что его сердце перестало биться, было результатом целого ряда чрезвычайно сильных эпилептических припадков, и так как рядом не было никого, кто мог бы вставить ему что-то в рот, язык пострадал.
