Деон Мейер - Телохранитель
— Есть, — солгал я.
— Хорошо. А теперь попробуйте вино на вкус. — Она отпила глоток, покатала вино на языке и выжидательно посмотрела на меня.
Я отпил вина. Вкус у него был ускользающий, как дым от гаснущего костра.
Она проглотила вино.
— Ну-ка, скажите теперь, что оно невкусное!
Я проглотил вино.
— Невкусное.
Она снова рассмеялась:
— Нет, честно, Леммер. По правде!
— Попробуйте виноградный сок. Объективно и честно. — Я разлил сок в чистые бокалы. — Я даже не заставлю вас его нюхать. Просто попробуйте.
— Ладно, — ответила она, весело улыбнувшись, и мы выпили.
— Бодрящий, — сказал я. — Ощутите легкий фруктовый аромат. Виноград в чистом виде. Беспримесный, освежающий. Радость жизни в чистом виде.
Она засмеялась. Мне это понравилось.
— Почувствуйте, как пузырьки газа покалывают язык. Сок — честный, по-настоящему благородный напиток, лишенный всякого притворства. Соку нет нужды притворяться, нет нужды пользоваться восемью тысячами лет позиционирования торговой марки. Это настоящий, неподдельно вкусный напиток, который доставляет только одно удовольствие.
Она громко расхохоталась — едва не захлебываясь. Глаза ее закрылись, а хорошенький ротик приоткрылся. Головы других посетителей повернулись в нашу сторону; никто не мог удержаться от улыбки при виде ее неприкрытой радости. За окном сверкали молнии, где-то прогремел гром, перекатываясь с севера на юг, как сбежавший локомотив.
Перед тем как мы заказали десерт, я воспользовался удачным моментом и ввернул:
— Кстати, моя приятельница, ну, та, что звонила в аэропорту…
— Антьи, — кивнула Эмма и лукаво улыбнулась.
Ее память меня удивила.
— Ей почти семьдесят лет.
— Прелесть какая! — сказала Эмма.
Хотелось бы мне знать, что она имела в виду.
Когда мы выходили из ресторана, Эмма была навеселе. Она повисла на моей руке. Начался ливень; на нас падали крупные и тяжелые дождевые капли. Я замялся на пороге. Она сняла сандалии и снова схватила меня за руку.
— Пошли!
Мы сразу же промокли насквозь. Дождь был теплый, а воздух еще не остыл. Ее рука сдерживала меня, поэтому мы не могли бежать. Я наблюдал за ней. Она подставила лицо под дождь, закрыла глаза, и струи воды превратили ее тушь в черные слезы. Она позволила мне вести себя, как слепую. Белое платье прилипло к телу. Я отлично видел все ее изгибы и выпуклости. По моему лицу, по глазам текла вода. Дождь барабанил по дорожке, шумел в листве, шелестел в соломенных крышах. Шум дождя был единственным ночным звуком.
У бунгало «Орел-скоморох» она выпустила мою руку, замахнувшись, зашвырнула сандалии на веранду и снова выбежала под дождь. Я зашел под крышу, отпер дверь, сел в кресло и снял носки и туфли. Она стояла на улице, подставив лицо под дождь и воздев руки к небу. Словно приняв ее приглашение, дождь усилился, и с неба обрушились целые потоки воды.
Вдруг ослепительно сверкнула молния и оглушительно загремел гром. Эмма что-то прокричала, громко смеясь, поднялась на веранду, пробежала мимо меня и бросилась внутрь.
Я снял рубашку и бросил ее на подлокотник кресла. Перевернул туфли, чтобы из них вытекла вода, а носки повесил рядом с рубашкой.
Я вошел через раздвижные двери, закрыл их за собой и запер на ключ. В гостиной было темно; только луч света пробивался из ее спальни. Я подумал о душе, сделал шаг вперед — и вдруг замер перед висящей на стене картиной.
В ее стекле отражалась Эмма.
Она успела раздеться. Она стояла у двуспальной кровати, нагнувшись вперед и замотав голову полотенцем.
Я остановился. Сердце замерло в груди. Я размышлял о предательском стекле, ее безупречной фигурке и полуоткрытой двери, ведущей в ее спальню. Я смотрел на ее золотистое от загара тело. Жадно разглядывал плоский живот, женственные бедра, стройные ноги и темную, густую поросль волос на лобке. Маленькие грудки с тугими, острыми сосками подпрыгивали от каждого ее движения, когда она вытиралась полотенцем. Вечность, которая длилась всего миг, — она быстро вытерлась и отвернулась, чтобы бросить на что-то полотенце. Мелькнули ее кремовые ягодицы, и вот она бессознательно-грациозной походкой львицы или антилопы вышла из картины и направилась в ванную.
Я лежал в постели. Когда она вошла, было темно. Дождь кончился, и вокруг была оглушающая тишина. Я лежал с закрытыми глазами и старался дышать медленно и ровно. Я слышал ее легкие шаги. Она остановилась возле меня. Я чувствовал ее близость, жар, идущий от ее тела, и гадал, что сейчас на ней надето.
Мне всего-то и нужно было накрыться простыней, чтобы она легла рядом.
Она стояла справа, совсем рядом со мной. Совсем рядом! Я не мог, не смел, но был должен. Когда я наконец решился и протянул руку, она уже отвернулась, а через несколько секунд вторая кровать скрипнула, зашуршали простыни, и она вздохнула. Я так и не понял почему.
19
День, который так ужасно закончился, начинался просто превосходно.
Мы спали допоздна. Я встал первым и сварил кофе. Мы вместе выпили его на веранде. Утро было солнечным, свежим, прохладным. Эмма пожаловалась на головную боль и посмеялась над собой. Позже она позвонила в «Могале», чтобы узнать, сможем ли мы повидаться с Донни Бранка. Его не смогли найти, но обещали, что он сам ей перезвонит. Мы пошли завтракать. По пути нас перехватил Дик, старший егерь.
— Сегодня вечером, — сказал он Эмме, — сафари будет просто изумительное.
— Скорее всего, — ответила она, — сегодня вечером нас здесь не будет. Может быть, сегодня мы уедем домой.
— А вы задержитесь еще на денек! Ничто не сравнится с Бушвельдом после первого настоящего летнего дождя. Животные просто балдеют. Такое можно увидеть только один раз в жизни! С ума сойти, просто с ума сойти!
Фраза «с ума сойти» явно принадлежала к числу его любимых. Обращался он исключительно к Эмме.
— Посмотрим…
— Ради вас я отложу начало сафари до шести. Или семи, — искушал ее старший егерь.
— Правда отложите? — Эмме явно льстило его внимание.
— Разумеется!
— Тогда мы с Леммером приложим все усилия.
— С ума сойти! — Он слегка скис, когда она упомянула обо мне. — До свидания!
— И вам того же! — Она улыбнулась.
Телефон зазвонил, когда мы завтракали. Эмма нажала кнопку приема вызова, помолчала, а потом сказала:
— Мистер Бранка… Примите мои самые искренние соболезнования…
Она сказала, что знает, в «Могале» сейчас переживают не лучшие времена, но Франк Волхутер оставил для нее сообщение. Она рассказала Бранка о сообщении, а потом довольно долго молчала и внимательно слушала.
— Да, спасибо, в одиннадцать мне подойдет. — Она отключилась. — Он сказал, что после нашего отъезда Франк Волхутер пошел в домик Коби и все там обыскал. Правда, Франк не сообщил ему о своих находках, но, если он что-то куда-то спрятал, он догадывается куда. Он примет нас в одиннадцать. — Эмма посмотрела на часы. — Нам пора.
К нашему столику подошла Сьюзен:
— Ах, мисс Леру, для вас принесли к воротам записку.
— Кто? — спросила Эмма.
— Охранник говорит, маленький мальчик.
— Ребенок?
— Попросить кого-нибудь передать вам записку?
— Нет, нет, мы уже идем, ons sal dit daar kry, dankie, Susan. Мы возьмем записку у ворот.
— О'кей, — с усилием ответила Сьюзен, явно смутившись. Потом она привычным жестом смахнула со лба прядь длинных светлых волос и отвернулась.
Записка была нацарапана на клочке бумаги, скорее всего вырванном из школьной тетрадки. На листке были бледно-голубые линейки и красное вертикальное поле. Конверта не было — просто лист бумаги, сложенный пополам. Сверху синими чернилами было написано: «Мисс Эмма Леру».
Мы стояли в маленькой сторожке у ворот, где сидел Эдвин, сотрудник охраны, в широкополой шляпе и с белозубой улыбкой. Эмма развернула записку и прочла ее. Потом передала мне.
«Мисс Эмма!
Вам сейчас лучше вернуться домой. Здесь опасно.
Друг».
— Кто ее принес? — спросила Эмма у Эдвина.
— Какой-то мальчик, — осторожно ответил Эдвин, как будто не хотел влипать в неприятности.
— Вы его знаете?
— Возможно.
— Эдвин, прошу вас… Мне нужна ваша помощь! Это очень важно.
— Здесь, в деревнях, мальчиков много. По-моему, он один из местных.
— Из какой деревни?
— Постараюсь выяснить.
— Погодите, — велела Эмма и вернулась к БМВ. Когда она вернулась, она сжимала в руке сторандовую купюру. — Эдвин, я всего лишь хочу узнать, кто дал записку мальчику. Ему ничто не угрожает. Я заплачу ему, если он все мне расскажет. А это — вам. Если сумеете найти его, я заплачу вам больше.
— Спасибо, мадам, — сказал он. Купюра исчезла в его кармане. — Возможно, я и смогу найти мальчика.
