Мартин Смит - Три вокзала
Он не стал ждать, пока она прочитает письмо.
…Аркадий резко проснулся. В темноте он почувствовал присутствие другого человека — не по движению, а по исходящему теплу. Ее запах обволакивал все пространство, он был настолько возбужден, что это вызывало боль. По шевелению на диване он понял, что Аня тоже не спит. В воздухе повисло ожидание и волнение, но он отстранил все это от себя, как плод воображения.
Когда Аркадий проснулся в полдень и раздвинул шторы, Ани уже не было. Тротуар был закрыт зонтами. Около дома рыли котлован. Батарея рабочих, все женщины, раскидывала горячий асфальт. Некоторое время он понаблюдал, как передвигались их резиновые сапоги.
Рекламы аукциона в «Нижинском» висели, как мокрые простыни. Аркадий задался вопросом, что осталось — роскошь или ощущение? Усыпанный алмазами слон? Человеческая жертва? А не был ли Саша Ваксберг простым дополнением ко всему этому спектаклю — как защитник состоятельного класса? Аркадий признался себе, что решил, будто Ваксберг станет защищать Аню. Но это предположение оказалось ошибкой. В нем заговорил эгоизм.
Аркадий позвонил Вилли, но тот сказал, что он сейчас не может разговаривать.
— У нас есть два мальчика, они разбились на Кольцевой дороге, нюхачи, больной пневмонией, падение с высоты, раздробленная шея, а теперь — еще и тройка огнестрельных ран. Из-за них мне пришлось вернуться на работу.
— Правда ли, что один из этих троих — карлик? — спросил Аркадий.
Вилли помедлил с ответом. Аркадий услышал щелчок режущего инструмента — на другом конце провода пилили ребра.
— Удивительная догадка.
— Расскажи о нем что-нибудь.
— Это не трудно. Люди думают, что карлик должен быть быстрым. Нет ничего более далекого от правды. Бывают разные типы карликов, бывают необычные обстоятельства…
— Я думаю, его застрелили.
— Да.
— Но это не главное обстоятельство?
— Не умничай. Я не должен с тобой разговаривать.
— Кто тебе об этом сказал?
— Директор. И прокурор Зурин. Зурин, кстати, сказал, что собирается тебя уволить. Он это сделал?
— Еще нет… — сказал Аркадий.
Он должен был всего лишь намекнуть, не более того. У него не было никаких весомых полномочий. Это можно сравнить с насаживанием маленькой приманки на легкую удочку и забрасыванием ее в пруд, в котором могла бы оказаться рыбка.
— Что ты имеешь в виду? — переспросил Вилли.
— Я имею в виду, что изменение отчета о вскрытии трупа является серьезным поступком. И у тебя есть все полномочия для этого…
Вилли повесил трубку.
— Хорошо, но слабовато, — подумал Аркадий. — Он применил психологию, когда должен был включить шантаж.
Завибрировал сотовый. Снова Вилли.
— Прости, я должен был закурить.
— Не торопись.
— Случилось вот что. Зурин и директор заставили меня снова сделать срез с легкого той девочки. К тому времени запах эфира уже рассеялся. Они заявили, что если я не могу снова подтвердить то, что обнаружил ранее, в отчет о вскрытии трупа следует внести изменения.
— Разве ты не можешь подтвердить это другими средствами?
— Да, но не после того, как ее кремировали.
— Уже?
— Сказали, что таким было пожелание семьи.
— Где карлик? — спросил Аркадий.
— Здесь, под простыней. Мы ждем стол.
— Его кто-то опознал?
— Нет. Мы ничего о нем не знаем.
— Сними простыню.
— Хорошо, — откликнулся Вилли. — О, теперь мы уже знаем кое-что. Он — весь синий от татуировок — с головы до ног. Он — зек.
Тюремные татуировки делались острым крючком «чернилами» из мочи и сажи. Оказавшись под кожей, пигмент становился синим, а рисунок — немного размытым. Но за решеткой татуировки были больше чем искусство — они были биографией. Для любого, кто умел читать символы, татуированный мужчина — открытая книга.
— Расскажи мне, что ты видишь, — попросил Аркадий.
— Все, что хочешь. Мадонна и Младенец, слезинки, коты, паутина, Железный крест, окровавленный кинжал, колючая проволока. Мастерски сделано!
— Как только повесишь трубку, прошу тебя — сфотографируй татуировки Тупого на сотовый и пошли их мне. У меня есть специалист.
20
Семья Изи состояла из матери-алкоголички и жестокого отца. Их дом был похож на обшарпанную посудину, выброшенную на берег: рваная одежда, пустые бутылки катались по полу из стороны в сторону, под ногами — обрывки газет, свет постоянно отключали.
Старик разводил сторожевых собак для охранных агентств — немецких овчарок, ротвейлеров. Все деньги вкладывались в псов, но однажды они все равно добрались до его хозяйской глотки.
Долгое время за той толикой денег, что попадали в семью, надо было следить…
От отца пахло псиной, как от лучшего друга человека. Преданного друга.
Когда Изе исполнилось двенадцать, старшие братья сбежали. Они были потеряны для семейного дела, которое перешло бы к ним, если, не дай бог, что-то случилось с отцом. Старый дом мог превратиться в дорогую недвижимость, если Москва будет строиться в их направлении. Эту сказку отец рассказывал каждому встречному, оказавшемуся на пути.
Изя постоянно пропускала школу, потому что у нее не было обуви. Ни отца, ни мать не беспокоило, что она едва знакома с алфавитом и арифметикой. А когда из школы учителя приходили проверить, как она живет, Изя пряталась, чтобы ее не увидели в лохмотьях.
С шестилетнего возраста она вычесывала собак и чистила их будки. Отец кормил псов. «Кто кормит, тот и батька», — приговаривал он, когда нетвердой походкой выходил в пластмассовой броне учить их кидаться на людей.
Друзей у Изи не было, обязанностей имелось немного, она часами возилась с собаками, играла или просто валялась с ними. Каждый пес был настоящей индивидуальностью. Собак полагалось держать отдельно — каждого в своей будке, но Изя украдкой отпускала их гулять вместе. Собаки внимательно следили за ней глазами, что бы она ни делала.
Как-то зимним вечером отец пришел домой рано пьяный и в синяках. Он был мрачнее тучи — его побили. И вдруг увидел, что собаки свободно расхаживают вокруг Изи. Псы почувствовали недоброе расположение духа «батьки» и, рыча, сбились вокруг девочки.
— Рычать на меня? — Он вытащил ремень из брюк и закричал: — Прочь с дороги!
Он, наверное, справился бы с собаками и восстановил «порядок», если бы не присутствие Изи. От первого же взмаха ремня щеку прорезала полоска крови.
Еще секунду он стоял, но в следующее мгновение осталась только пара бьющих по воздуху ног. Изя не смогла бы остановить псов, даже если бы попыталась.
Когда собаки устали рвать на части тело старика и разбежались, она отвела каждого в свою будку, потом отмыла от крови и положила сушиться деньги, которые нашла в карманах отца. Оделась как можно теплее. Тело отца было жутко тяжелым, тащить его было трудно, но еще труднее было выдолбить в мерзлой земле неглубокую могилу.
Мать все это время спала.
Если бы Изя умела писать, она оставила бы записку. «Мама, пожалуйста, покорми собак», — написала бы она в ней.
Петра стояла за стеллажами в третьем проходе под вывеской «Кофе и чай» в нерешительности, какой кофе выбрать — с Суматры или колумбийский, в зернах или молотый. Ей было девять лет, прямые волосы и широкое лицо румынской принцессы. Она положила на полку пачку колумбийского и взяла кофе французской обжарки.
Лева бродил по проходу под номером 1 — там были пирожные и печенье. Одного взгляда на Леву с сигаретой за ухом было достаточно, чтобы понять: мальчик — ходячая проблема. …У Левы были длинные ноги, он любил бегать. Ему было одиннадцать.
Лиза шла по отделу замороженных продуктов. У нее были красиво очерченные губы, голубые глаза, шапка золотых волос и пустое выражение лица. Ее лучшая подруга Милка шла по отделу фруктов и овощей. Она сравнивала дыни-канталупы. Внимательно обнюхивала, простукивала и сжимала каждую. У Милки была обычная внешность — Лиза была более красивой, на зубах у нее были брекеты — свидетельство достатка. Девочкам было лет по десять.
Супермаркет входил во французскую сеть со специальным акцентом на блюдах галльской кухни — паштеты, сыры, утка под апельсиновым соусом — все готовое, только разогреть в микроволновке. Кролики — разделанные и тушками — были развешаны в мясном отделе. Эта часть была оформлена так, чтобы создавалось впечатление настоящей Франции. Кофейни с крепери и бутерброды крок-месье.
Позади проницаемого в одну сторону зеркала, над котлетами из ягненка, помощник менеджера судорожно листал картотеку, пытаясь найти фото, совпадавшее с лицом Лизы. Тем временем охранники в униформе двинулись к входу и аварийным выходам, застыли у отдела вин и у холодильника с икрой. Когда менеджер проверил все четыре прохода, он вышел на середину так, чтобы они знали — он здесь и следит за ними. Хотя никто из детей пока еще не сделал ничего незаконного. Он смотрел в сторону, когда открылась автоматическая дверь, вбежала овчарка без поводка и устремилась в проход 1 «Хлебобулочные изделия». Следом вошла девочка.
