Агата Кристи - И тогда никого не осталось
Четыре испуганных человека баррикадировались в своих комнатах до утра.
IVФилип Ломбард с облегчением вздохнул, отвернувшись от двери, где оставил стул под ручкой. Он подошел к туалетному столику. В свете мерцающей свечи с любопытством рассмотрел свое лицо.
Мягко сказал сам себе: «Да, это дельце тебя переволновало».
Неожиданно на его лице вспыхнула его волчья улыбка.
Он быстро разделся, подошел к кровати, положил часы на стоящий рядом столик. Потом открыл ящик столика.
В следующий миг он замер, уставившись на револьвер, который лежал там.
VВера Клэйторн лежала в кровати.
Свеча по-прежнему горела рядом. И она никак не могла набраться храбрости и потушить ее.
Она боялась темноты…
Снова и снова она твердила: «До утра ты в безопасности. Прошлой ночью ничего не случилось. Ничего не случится и сегодня. Ничего не может случиться. Твоя комната заперта на замок и задвижку. Никто даже близко не сможет к тебе подойти…»
И она неожиданно подумала: «Конечно! Я могу оставаться здесь! Оставаться взаперти! Пища не имеет значения! Я могу оставаться здесь — в безопасности — до тех пор, пока не придет помощь! Даже если, пройдет день… или два…»
Оставаться здесь. Да, но сможет ли она оставаться здесь? Час за часом — ни с кем не разговаривая, ничего не делая, только думая…
Она начала думать о Корнуолле… о Хьюго… о том, что она сказала Сириллу.
Ужасный ноющий маленький мальчик, вечно он ей докучал…
«Мисс Клэйторн, почему я не могу поплыть к той скале? Я сумею. Знаю, что сумею».
Ее ли голос ответил?
«Конечно, сумеешь, Сирилл. Я тоже это знаю».
«Тогда можно я поплыву, мисс Клэйторн?»
«Знаешь, Сирилл, твоя мать так из-за тебя нервничает. Вот что я тебе скажу. Завтра ты сможешь поплыть к той скале. Я заговорю с твоей матерью на пляже и отвлеку ее внимание. И потом, когда она станет тебя искать, то увидит, что ты стоишь на скале и машешь ей. Будет сюрприз!»
«О, какая вы молодец, мисс Клэйторн! Вот так шутка будет?»
Она должна была сказать так сейчас.
Завтра! Хьюго уезжал в Ньюквэй. Когда он вернулся, все было кончено.
Да, но предположим, что нет. Предположим, что-то пошло бы не так. Сирилла могли бы вовремя спасти. И тогда-тогда бы он сказал: «Мисс Клэйторн мне разрешила». Ну и что же? Всегда во всем есть немного риска! Если бы произошло худшее, она бы извернулась: «Как ты можешь так нагло врать, Сирилл? Я ничего, ничего подобного не говорила!» Ей бы поверили. Сирилл часто врал. Он был маленьким лгунишкой. Конечно, Сирилл бы знал. Но это не имеет значения… и во всяком случае все прошло как надо. Она сделала вид, что плывет за ним. Но она прибыла слишком поздно… Никто никогда не подозревал…
Хьюго подозревал? Вот почему он так странно смотрел на нее, словно издалека?.. Хьюго знал?
Вот почему он так торопливо ушел после дознания?
Он не ответил на то письмо, которое она ему написала…
Хьюго…
Вера обеспокоенно перевернулась на другой бок. Нет, нет, она не должна думать о Хьюго. Слишком много боли! Все кончено… Хьюго должен быть забыт.
Почему сегодня вечером она неожиданно почувствовала, что Хьюго был в комнате рядом с ней?
Она уставилась на потолок, уставилась на большой черный крюк в середине.
Она никогда не замечала этого крюка раньше.
С него свисали водоросли.
Она поежилась, вспомнив холодное мокрое прикосновение к шее.
Ей не нравился этот крюк на потолке. Он притягивал взор, завораживал… большой черный крюк…
VЭкс-инспектор Блор сидел на кровати.
Его маленькие покрасневшие, налитые кровью глаза настороженно смотрели с флегматичного лица. Он был похож на дикого кабана, ждущего момента, чтобы напасть.
Он хотел спать.
Опасность была сейчас уже совсем рядом… Шесть из десяти.
Несмотря на всю свою прозорливость, несмотря на всю свою осторожность и проницательность, старый судья разделил участь других.
Блор хрюкнул с каким-то звериным удовлетворением.
Что говорил старикашка?
«Мы должны быть очень осторожны…»
Самодовольный чопорный лицемер. Сидит в суде, чувствуя себя Богом. Всемогущим. Получил по заслугам… Ему теперь осторожность ни к чему.
А теперь их четверо. Девушка, Ломбард, Армстронг и он сам.
Совсем скоро кто-то другой из них умрет… Но не Уильям Блор. Уж он об этом позаботится.
(Но револьвер… Что же с револьвером? Вот что волнует — револьвер!)
Блор сел на кровать, нахмурив лоб, кожа вокруг его маленьких глазок сморщилась — он раздумывал над загадкой револьвера…
В тишине он услышал, как внизу пробили часы.
Полночь.
Теперь он немного расслабился… даже лег. Но он не разделся.
Он лежал и думал. Просматривал все дело с самого начала, методично, внимательно — как бывало, когда служил в полиции. Тщательность всегда в конце концов вознаграждалась.
Свеча догорала. Убедившись, что спички были под рукой, он ее задул.
Как ни странно, в темноте он испытывал тревогу. Словно страхи тысячелетней давности пробудились и боролись за обладание его мозгом. В воздухе перед глазами плавали лица — лицо судьи, увенчанное серой шерстью… холодное мертвое лицо миссис Роджерс… перекошенное пурпурное — Энтони Марстона.
Другое лицо — бледное, в очках, с маленькими усами соломенного цвета. Лицо, которое он когда-то видел… но когда? Не на острове. Нет, гораздо раньше.
Странно, что он не мог вспомнить, чье оно… Глупое лицо… харя какая-то.
Конечно!
Вспомнив, он испытал шок.
Лэндор!
Странно думать, что он полностью забыл, как выглядел Лэндор. Только вчера он пытался вспомнить его лицо и не смог.
И вот теперь он видел его, четко видел каждую черточку, словно они встречались только вчера.
У Лэндора была жена… худая, хрупкая женщина с обеспокоенным лицом. И ребенок, девочка лет четырнадцати. Впервые он захотел знать, что с ними сталось.
(Револьвер. Что произошло с револьвером? Это было гораздо важнее.)
Чем больше он думал, тем больше запутывался… Он совсем ничего не понимал в этом деле с револьвером.
У кого-то в доме есть револьвер…
Внизу часы пробили один раз.
Мысли Блора прервались. Неожиданно насторожившись, он сел. Он услышал звук — очень слабый звук — где-то возле двери своей спальни.
Кто-то двигался по окутанному тьмой дому.
Испарина выступила на его лбу. Кто тихо и молча крался по коридорам? Кто бы это ни был, он мог держать пари: намерения этого человека были далеко не благородными!
Бесшумно, несмотря на громоздкое телосложение, он соскользнул с кровати, двумя шагами добрался до двери и прислушался.
Но звук не повторился. Тем не менее Блор был убежден, что не ошибся. Он действительно слышал шаги возле своей двери. На его голове зашевелились волосы — он вновь ощутил страх…
Кто-то крался в ночи.
Он прислушался, но звук не повторился.
И тогда его захватило новое искушение. Он хотел, отчаянно хотел выйти и разузнать, в чем дело. Если бы только он мог увидеть, кто крадется в темноте.
Но открыть дверь значило поступить, как дурак. Вполне вероятно, другой именно этого и ждал. Может быть, он даже сделал так, чтобы Блор услышал то, что услышал: а вдруг выйдет разузнать, в чем дело? Блор напрягся — прислушивался. Теперь он уже слышал целый сонм звуков — треск, шорох, таинственный шепот, но его упрямый реалистический разум знал, чем они были в действительности — плодами его собственного воспаленного воображения.
И потом неожиданно он услышал звук, родившийся не в его воображении. Шаги, очень мягкие, очень осторожные, но ощутимые для ушей человека, прислушивавшегося всеми силами, как Блор.
Они мягко проследовали по коридору (комнаты Ломбарда и Армстронга были расположены дальше от лестницы, чем его), они без колебаний миновали его дверь.
И тогда Блор решился.
Он должен посмотреть, кто это был! Шаги определенно направлялись к лестнице. Куда же идет этот человек?
Когда Блор действовал, он действовал быстро, несмотря на то, что выглядел таким неуклюжим и медлительным. Он на цыпочках вернулся к кровати, сунул в карман спички, выдернул из розетки штепсель электрической лампы, стоявшей рядом с кроватью, взял лампу, намотал на нее шнур. Она была хромированной штуковиной с тяжелым эбонитовым основанием — полезное оружие.
Он бесшумно пересек комнату, вытащил стул из-под ручки и со всеми предосторожностями отпер замок и задвижку. После чего шагнул в коридор. Снизу, из холла, донесся слабый звук. Ступая ногами в одних носках, Блор бесшумно прокрался к лестнице.
В этот момент он понял, почему так отчетливо слышал все. Ветер полностью стих и, должно быть, небо прояснилось. В окно на лестничной площадке вливался слабый лунный свет и освещал холл.
