Татьяна Степанова - Три богини судьбы
– А это что за мадам?
– Некто Дьякова Лариса, кличка Мама Лара, три судимости за плечами, – Лямин щелкнул по снимку. – Нет, эта как раз – мимо, проверка была ради проформы. Дело в том, что она жила с известным вором в законе Жоржем Кудрявым, это ростовский куст. Инструменты, что там, на Новой Риге, использовались, профессиональные были, так вот этот «муженек» ее – Кудрявый, он в свое время такие любил, заказы разным умельцам делал. Только он на тот момент уже в могиле лежал, так что это к нему никакого отношения иметь не могло. На всякий случай этих, этих и этих можно еще раз выдернуть, хотя… одиннадцать лет прошло, сам понимаешь…
– Заборову кто-то же убил, – сказал Гущин и выбрал снимки и рапорты ОРД, Катя заметила, что фото блондинки по кличке Мама Лара он не взял.
И тут Кате пришла мысль – гениальная в своей простоте:
– А может, Заборову убил сам Евгений Цветухин? Может, он вернулся, и она, встретившись с ним, попыталась его шантажировать?
Гущин сдвинул на лоб очки.
– А что? Разве такое исключено? – Катя закрыла блокнот. – Правда, там, на карьере, следы указывали на то, что от ее трупа приехали избавляться двое. Так, может, Цветухин был не один? А с кем-то из подельников, которых вы так тогда и не сумели установить.
Глава 22
ПОСЛЕДСТВИЯ
– Все же заниматься расследованием сразу нескольких преступлений – ненормально, – подытожила Анфиса, когда Катя, вернувшись вечером домой, рассказала ей «самые последние новости».
– Дело о расстреле на Арбате ведет Москва, – ответила Катя. – А вот убийство в куприяновском карьере – это наша подследственность, областная.
– Мне эти ваши тонкости юридические про «подследственность» ничего не говорят. Я просто вижу, что ты все время думаешь об этом арбатском убийце Пепеляеве. Знаешь, Катя, когда я сказала, что неплохо бы тебе на него посмотреть, я не думала, что… он настолько в твою жизнь войдет.
– В мою жизнь?
– Вот именно. А ведь твой интерес к нему… это же сплошной негатив. К тому же сама говоришь, там с ним в психушке что-то непонятное творится, врачи не могут разобраться.
– Я видела только одно – он нормален, Анфиса. Он совершенно нормален, но в какие-то моменты его словно…
– Ну да, я безумен только при норд-норд-весте… тоже мне, Гамлет, – Анфиса сделала ударение на последнем слоге. – Ты когда вчера из центра приехала, я уж не стала на этом внимание заострять, но у тебя такой видок был…
– Какой?
– Испуганный.
Катя налила себе чаю. Они снова коротали вечер с Анфисой за ужином на кухне. Поздно, первый час ночи. И тьма за окном черная, как чернила, точно осенняя… Это по осени у НИХ… у этих… подобных Пепеляеву, всегда случаются обострения, а сейчас июнь… И он нормален. А то, что она видела в боксе…
– Возможно, я действительно труса отпраздновала. Немножко, Анфис, совсем чуть-чуть. Знаешь, мне на какое-то мгновение там, возле бокса, показалось, что Пепеляев… что это был не он в тот момент.
– Как это понимать? – рука Анфисы, нацелившаяся на сдобную «улитку», застыла над блюдом с выпечкой.
– Я не могу этого объяснить, просто я почувствовала… нет, это бесполезно, я не знаю, как это выразить, мы все это ощутили… Одним словом, там, в боксе, появился кто-то другой.
Анфиса покачала головой. Потом заколыхалась на стуле своим большим пышным телом.
– У нас подъезд красят и потолки белят, – сообщила она после паузы. – Грязищи… пылищи… Я утром домой заскочила, с бригадиром полаялась, затем побежала к старшей по подъезду, а у той стояк меняют, в результате к ней «Скорая» приехала – сердечный приступ, повезли ее в больницу. Проводила я ее, потом рванула в студию работать, снимки для журнала отбирать. В командировку ехать надо, а как уедешь, когда дома ремонт? Нет, Катя, все-таки надо как-то отвлекаться.
– От чего?
– От этого самого. От Пепеляева, от его стрельбы, от этих всяких идей… Другие, чужие… И от убийств – особенно от убийств отвлекаться. Какого черта, прости за грубость, ты потащилась в этот карьер?
– Да там дело рядовое, хотя и с выходом на нераскрытый «глухарь» одиннадцатилетней давности. – Катя сама выбрала на блюде «улитку» и положила Анфисе на десертную тарелку. – Убили девицу – подругу одного парня, его наши когда-то подозревали в ограблении банка. Миллион украл, представляешь, перед самым дефолтом и сбежал с ним. До сих пор его ищут. А потерпевшая была его любовницей и, возможно, сообщницей. Марина Заборова… А он некто Цветухин Евгений.
– Фамилия какая-то противная…
– Я видела его фотографию, он очень даже ничего. Можно сказать – красавец. А ее перед смертью пытали… И вот если представить, что это он ее, то… Такой парень, с таким красивым лицом – и садист…
– А какой смысл ему ее убивать?
– Шантаж. Он ведь скрылся, и наши думают, что у него был кто-то из сообщников, возможно, даже уголовников. Может быть, что-то не поделили потом, а эта Заборова могла знать что-то о нем – вот он ее и убрал.
– Логично.
– Все версии имеют право на существование. Только наши так этого Евгения Цветухина и не смогли найти за столько лет. Пропал…
КТО-ТО ЕЩЕ ПРОПАЛ, И Я СЛЫШАЛА ОБ ЭТОМ СОВСЕМ НЕДАВНО… ГУЩИН ГОВОРИЛ…
– Знаешь, Анфиса, а ОН ведь тоже кого-то ищет. – Катя смотрела в темное окно. Переход от прежней темы к теме, которая не покидала ее мыслей, был «логичен» только для нее одной.
Но Анфиса, умница Анфиса, внимательно посмотрев на подругу, странную «логику» усекла:
– Пепеляев?
– Да… нет… Я не знаю, кто это был… Это надо слышать, Анфиса, при этом надо присутствовать. Знаешь про раздвоение личности? Только, пожалуйста, «Психоз» Хичкока не вспоминай, ладно?
– Могу вспомнить доктора Джекила и мистера Хайда, – Анфиса снова в который уже раз покачала головой. – По-твоему, Пепеляев страдает раздвоением личности и именно поэтому он убил столько людей там, на Арбате?
– Я этот твой вопрос задам доктору Геворкяну.
– Когда ты его задашь?
– Когда опять поеду туда.
– Опять двадцать пять! А тебе не кажется, что это уже как наркотик для тебя самой? Не пора точку ставить?
– Но ты же сама говорила – надо разбираться, мы обязаны разобраться в причинах.
– Да, но без фанатизма. – Анфиса помолчала. – Я не знаю, как это объяснить… но мы ведь с тобой лучшие подруги, и я тоже чувствую иногда… Так вот, мне отчего-то не хочется, чтобы ты туда продолжала ездить.
– Брось, Анфиса, это же просто работа.
– Это уже не просто работа. И в конце концов это может быть опасно… Мы же не знаем, ты же не знаешь об этом Пепеляеве… по большому счету, вы до сих пор не знаете об этом Пепеляеве ничего конкретного.
– Характеризующих данных полно, свидетельских показаний.
– Я не это имела в виду. Мне не хочется, чтобы ты продолжала туда ездить. И я не желаю, чтобы ты впускала всю эту гнусь, весь этот кошмар в свою жизнь. Мы ничего не знаем о причинах. Но мы ничего не знаем и о последствиях, Катя. Понимаешь?
ОНИ И ПРЕДСТАВИТЬ СЕБЕ НЕ МОГЛИ, К КАКИМ ПОСЛЕДСТВИЯМ НАДО ГОТОВИТЬСЯ.
Не знал этого и ведущий специалист Центра судебной психиатрии профессор Левон Михайлович Геворкян.
В этот вечер… июньский вечер что-то тоже не давало ему покоя, удерживало на работе, хотя планов на этот вечер он еще несколько дней назад строил немало. У них с женой близилась сорокалетняя годовщина свадьбы, и именно в этот вечер Геворкян рассчитывал заехать в известный в Москве армянский ресторан, чтобы заказать банкет на ближайшие выходные. Кроме этого, надо было позвонить дочери в Париж и узнать, каким рейсом она прилетает вместе с мужем и тремя детьми, позвонить в Ереван, побеспокоиться – купила ли уже многочисленная женина родня билеты на поезд, чтобы успеть к торжеству.
Меню армянского ресторана, присланное еще накануне по факсу, пылилось на его столе в кабинете. Долма эчмиадзинская, люля-кебаб, хашлама из ягненка, джермук, кизиловая водка и коньяк «Арарат».
Геворкян обо всем этом совершенно забыл. Он сидел на пульте охраны рядом с дежурным и, не отрываясь, смотрел в монитор. А там, на сером экране, весь бокс и этот «ТРЕТИЙ», как называли все это между собой сотрудники Центра судебной психиатрии, избегая произносить фамилию испытуемого, был как на ладони.
И ОН тоже был как на ладони.
В этот поздний час ОН не спал, хотя в десять часов получил двойную дозу снотворного – внутримышечно.
– Сидит как сыч, – сказал молодой белобрысый охранник. Хотя ОН не мог слышать их, охранник отчего-то говорил сиплым шепотом. – Сидит… А иногда ходит. Когда разговаривает с врачом или санитаром, все вроде ничего… Только рот как-то на сторону кривится у него, я заметил… Но вроде ничего. А иногда сюда, прямо в камеру взглянет…
– Ерунда, – сказал Геворкян. – Камера скрыта, вы же сами знаете, оттуда изнутри невозможно найти ее.
– Найти-то невозможно, – охранник помолчал, – только он знает… видит, прямо в камеру смотрит порой, на меня и…
