Дональд Гамильтон - Предатели
Я продолжил наблюдение.
Торопиться мне было некуда. Рядом с Пресманом был занят лишь один столик. Но вскоре парочка, сидевшая там, поднялась и ушла. Это было мне на руку. Когда я прошел через распахнутые двери, Пресман даже не повернул головы в мою сторону. Его человек из Лахаины, разумеется, предупредил, что я возвращаюсь, но откуда ему было знать, что у меня на уме? Он ожидал, что я появлюсь внизу у бокового столика, где стройная дама в нарядном платье нервным движением подносила зажигалку к сигарете, всем своим видом давая понять, что она покинута и терпению ее приходит конец, равно как и возможности потреблять спиртное.
– Эй, Пресман, – окликнул я крючконосого. Он быстро оглянулся, начал было подниматься со стула, но опять упал на него. Он сидел, не шелохнувшись, и глядел на короткоствольный револьвер, который я прижимал к своему боку.
– Эрик, – тихо сказал он. – Что тебе надо?
– Твой гавайский мальчик был неплох, Пресман, – пробормотал я, – но все-таки он проиграл. Может, ты теперь хочешь попробовать?
Пресман был профессионалом, и мой вопрос вызвал у него улыбку.
– Нет, конечно, – сказал он. – Считай, что я испугался, приятель. Револьверы вызывают у меня страх. Видишь, я весь дрожу? Ну ладно, что мы хотим?
– Мы встаем – очень спокойно, потом возвращаемся в отель. В наш номер. То бишь в твой. И ручки держим на виду. Потому что, как только одна куда-нибудь денется, мы сразу умрем.
Он посмотрел на меня, пытаясь, похоже, понять, означает ли изменение моей программы в смысле неожиданного появления не там, где предполагала Изобел, перестановку и в других ее пунктах. Затем он покорно пожал плечами и встал. Путешествие до его номера показалось мне очень долгим. Может быть, ему тоже. У двери он вопросительно посмотрел на меня. Я кивнул. Он осторожно сунул руку в карман, вынул ключ и отпер дверь. Первым зашел я, включил свет. Ничего не произошло. Тогда я вышел, жестом велел ему входить, вошел следом и запер дверь.
– На кровать лицом вниз, – распорядился я. Он стоял спиной ко мне и колебался. Ему явно хотелось посмотреть на меня, прежде чем полностью отдаться мне в руки. Но пытаться расшифровать выражение лица оппонента – занятие для дилетантов. Он же был профессионалом. Поэтому он снова пожал плечами, а потом улегся на кровать, как ему было ведено. Я сделал три быстрых шага и прижал его голову одной рукой, а другой вытащил шприц и всадил его в затылок, туда, где волосы могли скрыть след от укола.
Он понял, что его ожидает вовсе не короткий сон, а нечто более длительное. Он сделал запоздалую попытку освободиться. Он стал барахтаться, но я крепко держал его, и понадобилось несколько секунд, чтобы “лекарство” достигло мозга или сердца, где оно и сделало свое черное дело.
Я извлек иглу, а шприц положил назад в аптечку. Затем я пошел в ванную, взял салфетку и аккуратно вытер капельку крови, которая могла бы привлечь внимание к уколу на шее. Сам по себе яд практически невозможно распознать, а симптомы очень похожи на сердечный тромб – по крайней мере, так нам объяснили ребята, которые снабжали нас этим зельем. Они очень гордились своим изобретением. Что ж, мы скоро узнаем, насколько обоснована их гордость. Затем я бросил салфетку в унитаз и спустил воду, пользуясь носовым платком, чтобы не оставлять отпечатков пальцев на ручке. “Группа уборки” Мака не будет заниматься этим клиентом. Пусть его найдут те, кто должен знать, что я настроен решительно. Стало быть, покойник должен выглядеть так, чтобы полиция не смогла ничего понять.
Прежде чем уйти, я еще раз взглянул на покойника. Так уж я устроен. Я терпеть не могу тонкие натуры, которые способны уничтожать тысячи людей нажатием кнопки, но не в состоянии взглянуть в лицо своей жертве. Да, я совершил мерзкое, хладнокровное убийство, но другого выбора у меня не было. Безобидное снадобье в наших аптечках дает всего два часа сна, а если верить Фрэнсису, то его доза оказалась даже слабее. Он сказал, что проснулся гораздо раньше.
Мне же требовалось больше, чем два часа. Кроме того, надо было, чтоб все выглядело правдоподобно: я старался всеми мыслимыми и немыслимыми способами расчистить себе дорогу. Если я заявлюсь как ни в чем не бывало на базу, , Монах живо смекнет, что я рассчитываю на помощь кого-то из его людей.
Конечно, мистеру Пресману не позавидуешь, но иного выхода у меня не было. От этого зависел успех операции. Ну, и еще от того, как сложится обстановка на базе, если я туда попаду.
Я взял револьвер и вытряс из барабана боевые патроны, которые вставил из уважения к Пресману. Одно дело сильный мужчина, другое – слабая – относительно – женщина, которая скорее всего не вооружена. Против нее ни к чему применять огнестрельное оружие – и вовсе уж незачем предоставлять ей шанс использовать твой же револьвер против тебя. Но сам по себе револьвер может спровоцировать ее и окончательно выдать себя и свои намерения. Я пошел к Изобел.
Когда я появился на террасе, она подписывала очередной счет.
– Сколько же можно пропадать? – фыркнула она, когда я уселся на стул рядом. Я вспомнил, что велел ей встретить меня в штыки по возвращении. Она продолжала с весьма правдоподобной злостью: – Ты знаешь, сколько я здесь сижу? Если ты думаешь, что я прилетела сюда из Гонолулу, чтобы просто…
– Пресман умер, герцогиня, – тихо сказал я. Даже темные очки не могли скрыть от меня удивление и испуг в ее глазах. Я также заметил, как она украдкой посмотрела на верхнюю террасу. Она облизала губы и заговорила. Злость в ее голосе как ветром сдуло.
– Я… я не понимаю, о чем ты, Мэтт. Кто умер?
– Хватит, – оборвал я ее. – Не надо притворяться. Его нет в живых. Я только что прикончил его. Давайте прогуляемся к морю, и я расскажу все подробнее. – Она не двигалась до тех пор, пока я, поднявшись со стула, не сделал ей резкий знак рукой. Она стала выбираться из-за стола довольно неуверенно, и я решил помочь ей, вложив ей в руку белую сумочку.
– Спокойней! – сказал я. – И надо меньше пить, герцогиня. Вы неважно выглядите.
Эта реплика разозлила ее так, что она волей-неволей пришла в себя – резко выдернула свою руку и бросила на меня взгляд, где страх и ярость смешались воедино. Она пошла вперед, уже не шатаясь. Я за ней. Когда мы оказались в темной аллее, я поравнялся с ней и взял ее под руку, поскольку ей было непросто идти по песку на высоких каблуках. На сей раз она не вырвала руку, только странно усмехнулась.
– Что смешного? – спросил я.
– Ох уж эти рекламы тропических курортов. Там всегда изображены мужчина и женщина в шикарном платье на ночном берегу. Ничего приятного в такой прогулке нет, только песок набивается в туфли. Не ходить же в одних чулках!
– Ни в коем случае. Этого не будет. Она подозрительно покосилась на меня.
– Вы хотите и меня убить, Мэтт? – спросила она, поколебавшись.
– Пока не решил, – сказал я. – Давайте присядем и спокойно обсудим ситуацию. Присаживайтесь на эту лодку.
Изобел провела рукой, чтобы удостовериться, что лодка чистая, и села. Я сел рядом. Она с подчеркнутой тщательностью стала выколачивать песок из туфель. Ветра, по сути дела, не было, лишь изредка налетал легкий бриз. На берегу в ряд отдыхало шесть парусных лодок, их мачты четко вырисовывались на фоне светлого песка. Выше светились огнями отель и терраса, на которой мы еще недавно сидели. Казалось, это был совсем иной мир. Изобел снова издала странный нервный смешок.
– Я не верю, что вы способны убить меня, мой милый Мэтт, – сказала она. – И мистера Пресмана вы тоже не убивали. Это вы просто пошутили.
– Ну да, – сказал я. – Я всегда так шучу. Нет ничего потешнее убийства. Вы бы посмотрели на него, то-то посмеялись бы. Лежит на кровати с каменным лицом, а на затылке след от укола. Он-то думал, что я просто усыплю его ненадолго. Умора! Вы не знаете, откуда у него возникли такие странные идеи, герцогиня?
– Может, я… – начала Изобел. Но я не дал ей продолжить.
– Вы бы просто померли со смеха, если бы увидели, как он переполошился, когда понял, что отдает Богу душу. В жизни не видел ничего подобного – последний раз я так смеялся, когда дядя Гектор упал с сенокосилки и она искромсала его в клочья.
– Мэтт, пожалуйста…
– А если покойники вас приводят в веселое настроение, чего стоит Ханохано. Тот, который прицепился к нам в аэропорту. Лежит в сахарном тростнике с двумя дырками в груди. Это я его немножко порезал ножиком. Всюду кровь! Очень смешно. Отличная шутка получилась. Жаль, вас там не было. Вы бы потешились на славу. – Я вздохнул и продолжал: – Но вообще-то мне жаль Ханохано. Как известно, на Гавайях живет три четверти миллиона человек, но всего десять тысяч из них коренные гавайцы. Еще немного, и от них не останется и следа. У меня теперь такое чувство, словно я застрелил редкого зверя из Красной книги. Но самое смешное не это. Когда я прибыл в Лахаину, там, у причалов, меня уже поджидал человек, который проявил ко мне огромный интерес. Он явно знал, что я там должен появиться. Но только откуда? Ведь об этом не знала ни одна живая душа, кроме вас.
