Джеймс Уилсон - Игра с тенью
— Как поживаете, сэр? — спросил он.
Голос у него был серьезный и уверенный, но он слегка покраснел, кивая мне.
— Мистер Хартрайт, это мой муж, мистер Уайтекер.
Я встал и пожал ему руку.
— Не присядете ли выпить со мной по стаканчику вина? — спросил я.
— Нет, сэр, пожалуйста, — вы окажите нам честь и в нашем доме выпейте с нами, — сказала миссис Уайтекер.
Я начал было протестовать, но она настаивала, и скоро я понял, что если откажусь, то обижу их.
— Что ж, с удовольствием, — сказал я.
— Джайлз! — позвала она. — Иди сюда, пожалуйста!
Они придвинули стулья к моему столу, и, как только перед нами оказалась новая бутылка и вино было разлито по стаканам, она наклонилась ко мне и спросила негромко:
— Ну, как полковник?
— Точно так, как вы его описывали, — сказал я, — и даже хуже.
Она рассмеялась шаловливым смехом человека, который собирается услышать сочную сплетню и получить от этого удовольствие.
— Ну, рассказывайте, — сказала она уверенно, будто мы были не хозяева и постоялец, а трое друзей, которые случайно встретились в клубе.
И, как это ни странно, я рассказал; я не был ничем обязан полковнику Уиндэму, и мне нечего было терять, так как стало ясно, что теперь он мне уже не поможет. Честно говоря, я почувствовал облегчение, рассказав все внимательным слушателям, которые к тому же были расположены ко мне сочувственно.
— Ох ты, господи! — воскликнула ехидно миссис Уайтекер, когда я закончил. — Это даже для него слишком уж недружелюбно!
Ее муж усмехнулся и посмотрел себе в бокал; видно было, что его смущала прямота жены (торговцу в Петуорте наверняка опасно вслух критиковать полковника), но он знал, что не сможет ее остановить.
— И вы уже думаете, — продолжила она, — что вы вообще напрасно сюда ехали, раз это все, что вы получили за свои старания?
— Да, — сказал я, удивленный ее чуткостью. (Я признаюсь в этом со стыдом — она была умна, да и почему хозяйка гостиницы должна хуже нас понимать, что такое разочарование?)
Она наклонилась к мужу и что-то прошептала ему на ухо. Тот явно удивился, но почти сразу — с быстротой, показавшей, что его не впервые застают врасплох идеи жены, с которыми приходится потом соглашаться, — кивнул и пробормотал что-то, чего я не расслышал.
— Мистер Хартрайт, — сказала она, снова повернувшись ко мне, — вы готовы к приключению?
— Думаю, да, — ответил я, — если из него выйдет какой-то толк.
— Ну, тогда слушайте, — сказала она, понизив голос и наклонившись поближе. — Племянник Уайтекера Пол служит в доме лакеем. Он хороший мальчик и все для нас сделает.
— Это потому, что он надеется унаследовать гостиницу, — сказал Уайтекер. — Так что ему важнее мнение дяди, чем хозяина.
Он кивнул и слегка улыбнулся, будто говоря своей улыбкой: «Может, я и под каблуком у жены, но не думайте, что я сентиментальный дурак».
— Ой, — сказала миссис Уайтекер с притворным упреком и игриво хлопнула его по руке, а потом снова повернулась ко мне. — Мы передадим ему, что вы хотите осмотреть студию Тернера, а потом устроим вам встречу возле коровника.
От вина она разрумянилась, глаза заблестели, а в голосе появилось бесшабашное возбуждение.
— Но наверняка это будет для него опасно, — сказал я. — Если его обнаружат…
Она покачала головой:
— Мы скажем, что вы родственник из Лондона с визитом.
— Вот именно, — добавил ее муж с мрачным смешком. — Из благородной ветви семьи. Прибыл приятно провести время в гостиной для прислуги.
— Тсс, — сказала миссис Уайтекер. Она откинула голову и, прищурившись, внимательно меня разглядывала, будто целящийся лучник. — В твоей шляпе и твоем сюртуке, дорогой, он вполне сгодится.
Она посмотрела еще немного/а потом, явно довольная, спросила:
— Ну, сэр, что скажете?
Я до сих пор не знаю почему — поверил ли я, что узнаю что-то полезное, или мне просто хотелось перехитрить человека, который меня унизил, — но я даже не колебался.
— Я согласен, — сказал я.
И вот так-то через полтора часа я во второй раз отправился в Петуорт-хаус в котелке с загибающимися полями, в старом шарфе и тяжелом шерстяном пальто, которое было слишком туго в плечах, слишком широко в талии, а руки из манжет торчали сантиметров на пятнадцать. Если бы ты была тем вечером в Петуорте и столкнулась со мной на одной из узких улочек, уверен, ты не узнала бы своего мужа, а приняла бы меня за человека совсем другого сорта и перешла бы через дорогу, чтобы со мной не столкнуться.
Ведшие к коровнику ворота, как оказалось, располагались на дороге в Лондон, чуть дальше от центра города — и это было даже хорошо, потому что мне пришлось ждать минут двадцать, и, будь я на виду у привратника или любопытных прохожих, меня бы кто-нибудь наверняка остановил и спросил, что я тут делаю. Хотя я держался в тени, мне было не по себе; меня мучила мысль, раньше не приходившая в голову, что племянник Уайтекеров может оказаться тем самым лакеем, который впустил меня утром. Вряд ли это было так, потому что они называли его мальчиком; но я все равно сомневался, пока не увидел, как из тьмы ко мне спешит высокий молодой человек в голубом плаще. Уже было темно, и он опустил голову, но я заметил свежее румяное лицо, золотистые, почти белые волосы и наконец убедился, что никогда прежде его не видел.
Он огляделся по сторонам и сказал негромко:
— Добрый вечер, сэр. Я Пол Уайтекер. Извините, что заставил вас ждать тут.
— Ничего страшного, — сказал я, — спасибо, что помогаете мне.
— Я бы пришел вовремя, — сказал он, — только миссис Смит велела к ней зайти, а она экономка, и я не мог отказаться.
— Разумеется.
— Дело-то мелкое оказалось, — сказал он явно для того, чтобы я не вообразил, будто он украл серебро или убил помощника дворецкого.
Он быстро провел меня по мрачному сырому двору, вонявшему навозом и влажной соломой, а потом — сквозь арку во второй двор, отличавшийся от первого, как день от ночи, полный шума, запахов кухни и света из кухонных окон. Его план (который я полностью одобрял) состоял в том, чтобы идти тихо, в тени, не привлекая к себе внимания, но не слишком уж скрытничать, чтобы, если кто его остановит, не создалось впечатления, будто что-то не так.
Внимательно посмотрев, не заметил ли кто нас, он открыл боковую дверь кухни и провел меня в широкий, ярко освещенный коридор, который, если не считать тусклой желтой краски на стенах и неизгладимого запаха маринада и вареной капусты, очень напоминал тот, через который я входил в дом раньше. Беззубый старик с облезлой седой бородой, который как раз выходил, при виде нас замер и с открытым ртом следил за нашими движениями. Я испугался, что он что-то заподозрил и немедленно выдаст нас, но как только мы отошли подальше, молодой Уайтекер прошептал:
— Не бойтесь, старик ничего не скажет, а если и скажет, никто ему не поверит, потому что он полусумасшедший.
Тут, однако, он явно почувствовал более серьезную опасность, потому что взял меня за локоть и подтолкнул вперед, когда дверь справа приоткрылась и в коридор выплеснулись смех, разговоры и густой запах вина. Я только успел разглядеть толстяка в черном сюртуке и изящные ножки старомодного буфета красного дерева, как мы повернули за угол и стали спускаться по каменным ступеням.
— Столовая для старших слуг, — пробормотал Уайтекер. — Если можно, лучше держаться от нее подальше.
Теперь мы оказались в длинном низком подземном тоннеле с изогнутым потолком и потертыми каменными плитами на полу. Он был выложен трубами и освещался газовыми фонарями, хотя в его стенах, ледяных на ощупь, были на равных расстояниях проделаны ниши, где, очевидно, раньше стояли факелы. Справа, примерно на середине нашего пути, оказалась кирпичная арка, перекрытая железной калиткой, которая словно вела в пропасть. Уайтекер ткнул в ее сторону большим пальцем.
— Колодец, — сказал он, а потом прибавил, будто вспомнил о моем невежестве и понял, что должен объяснить подробнее: — Вход в большой дом вон там.
Наконец мы вышли в небольшой двор, напоминавший старые дворики оксфордских колледжей; судя по обработке стен и простоте квадратных окон, он был старше остального дома. Однако, к собственному удивлению, я не чувствовал перемены воздуха, как бывает, когда выходишь из глубины наружу, и когда я поднял голову, то увидел не звезды, как ожидал, а грубые балки, и за ними — черноту темнее самого темного неба. Я мгновенно понял, что громадный замок выстроен вокруг другого дома, который все еще стоял внутри него, невидимый окружающему миру, вроде призрачных костей ног, которые, если верить анатомам, располагаются у тюленя под кожей.
— Студия Тернера вон там, — сказал Уайтекер, кивая на темное окно наверху.
Он открыл узкую дверь и, потянувшись во мрак, достал фонарь — доказательство его ума и предусмотрительности, поскольку он явно подготовил фонарь заранее, чтобы не вызывать подозрений, — и быстро зажег его. Потом, подняв фонарь повыше, он тихо повел меня по старой каменной витой лестнице, которая так воняла пылью и плесенью, что запах этот прилипал к моему нёбу будто жир — вкус этот чувствуется даже сейчас, когда я пишу тебе письмо. И мне вдруг ясно вспомнилось совсем другое место. Это было так неожиданно, что его название кружилось несколько секунд в тени моего сознания, будто мощная, но полузабытая картина из сна, пока я ее не вспомнил: Хэнд-корт.
