Сергей Кулаков - Не смотри в глаза пророку
– Тебе дается великая милость, – объявил гигант. – Ты можешь покаяться перед Всевышним.
– Прошу прощения, в чем? – как можно вежливее спросил Горин.
– В своем великом грехе, – ответствовал гигант.
Егор напрягся. Что он имеет в виду?
– Я могу узнать, о чем идет речь? И вообще, что вы от меня хотите?
Так как ответа не последовало, Горин приободрился.
– Если вы потрудитесь изложить свои претензии, я, возможно… – начал он.
– Покайся! – вдруг рявкнул гигант с такой яростью, что Егор вздрогнул.
– Что вы от меня хотите? – прошептал он.
Гигант взмахнул своей книгой.
– Ты – отродье сатаны! Сейчас ты уйдешь в иной мир, откуда тебе не будет возврата. И если ты не хочешь, чтобы душа твоя горела в аду вечно, последний раз говорю: покайся!
Услышав эти слова, Егор почувствовал, как жарко взмокла его спина. Что бы только он сейчас не отдал за то, чтобы все это оказалось шуткой! Сказали бы, пожертвуй своим талантом – с радостью бы согласился. Не говоря уже о квартире и домике в Барвихе.
Но гигант в балахоне отнюдь не шутил. Он навис над Егором, и того обдало запахом чего-то острого, звериного.
– Хорошо! – закричал пленник. – Я покаюсь. Я сделаю все, что вы скажете. Только не убивайте меня.
Хуже всего было то, что ему никто не ставил никаких условий, выполнение которых могло бы сохранить ему жизнь. То есть покайся, но потом мы тебя все равно отправим на тот свет. Тогда какой смысл каяться? Унижать себя перед этими уродами?
Гигант ждал, склонившись над ним, как над тушей жертвенного животного.
Егор почувствовал, как в нем вздымается гордость, выкованная годами его сиротской юности.
– А вообще, идите вы к черту, – сказал он, с ненавистью глядя в черные прорези. С тем же выражением он посмотрел в направленную на него камеру, затем отвернулся.
– Делайте, что хотите.
– Вот, вот он, глас сатаны! – возопил гигант, взмахивая рукавами балахона, как крыльями. – Тебе господь даровал спасение, а ты отвергаешь его. Да еще поминаешь нечистого. Так гори же ты в аду, проклятый колдун!
С этими словами он протянул над головой Егора растопыренную ладонь.
– Выполняйте свой долг! – торжественно провозгласил он.
Сильная рука ухватил Егора за лоб и прижала его затылок к спинке кресла.
Горин забился, тщетно пытаясь высвободиться.
– Отпустите меня, негодяи! – закричал он.
Но голос его был заглушен молитвами, которые принялся выкрикивать предводитель крестоносцев.
Егор увидел, как на него наплыл глазок видеокамеры, запечатлевая все тонкости предстоящей казни.
«Как глупо, – подумал Горин, – как глупо!»
Он почувствовал, как к его шее приставили колючее острие ножа. Голос гиганта зазвучал особенно громко и торжественно, наполняя своды камеры сплошным гулом.
«Ничего не успел, – обожгла Егора последняя мысль. – Теперь уже поздно…»
Он закрыл глаза, чувствуя, как по щекам его струятся некстати полившиеся слезы. Но плакал он не от страха, нет. Чудовищное разочарование сломило его. Столько лет борьбы – и все впустую. Зачем он так упорно работал, так яростно доказывал себе и миру, что имеет право на то, чтобы этот мир к нему прислушался? Он умрет от рук людей, чьих лиц он даже не видел, умрет, не достигнув и сотой доли того, о чем мечтал. Лучшие его страницы исчезнут вместе с ним, а вместе с ними исчезнет шанс на оказание помощи всем несчастным, заблуждающимся и так горячо любимым им людям. И никогда, никогда не узнает он, кем были его родители.
– Аминь! – провозгласил гигант.
– Нет! – отчаянно выкрикнул Егор.
Но дюжие руки держали его слишком крепко.
Заведенными под лоб глазами он увидел два черных колпака над собой и зажмурился в ужасе и отвращении.
И в этот миг наступившая тишина разорвалась с оглушительным грохотом.
Державшие Егора руки разжались, и что-то со звоном покатилось по полу.
В глазах Горина все расплывалось, но он сумел разобрать, что в помещение ворвались два человека в черных кожанках и палят во все стороны из пистолетов.
Двое сторожей Егора уже валялись на полу в лужах крови. Дергаясь от попадавших в него пуль, гигант отлетел к стене и тяжело осел на пол. Оператор, отбросив камеру, юркнул было за кресло, но тут же со стоном повалился на одного из сторожей.
Егору казалось, что он видит сон. Он внезапно утратил слух, точно все происходило под водой.
К нему шагнул приземистый, необычайно широкоплечий человек с седым ежиком волос на голове, о чем-то спросил.
– Что? – проговорил Горин, не слыша своего голоса.
– Вы в порядке? – скорее не услышал, а догадался он.
– Да, – кивнул Егор, боясь, что сейчас потеряет сознание.
Седой ощупал наручники.
– Витя, браслеты! – крикнул он.
Второй из стрелявших подбежал к ним, доставая из кармана ключи.
Через несколько секунд наручники были сняты с рук Егора, его подхватили под мышки и поставили на ноги.
– Надо уходить, – сказал ему на ухо седой.
Егор кивнул, не имея сил говорить. Все случилось так скоро, что он еще не успел прийти в себя.
А от него уже требовали каких-то новых немедленных действий.
– Витя, помоги ему, – приказал седой.
Витя, атлетически сложенный парень, ничего не говоря, вскинул руку Егора себе на плечо и потащил его вслед за своим командиром к дверям. На ходу Егор переступил через вытянутые ноги гиганта, обутые в грубые солдатские ботинки. Но на то, чтобы обернуться, времени уже не было.
Увлекаемый своими спасителями, он шел сначала длинным коридором, затем поднялся по лестнице вверх и оказался в каком-то заброшенном фабричном цеху. Сломанные, запыленные станки громоздились вокруг, освещаемые падающим сквозь разбитые окна светом далекого фонаря. Егор потерял всякую ориентацию в пространстве, голова у него кружилась, в ушах отдавались звуки выстрелов, и стояли перед глазами разбросанные, как утюги, огромные ноги гиганта. Четыре смерти, последовавшие одна за другой на его глазах, поразили его больше, чем возможность собственной гибели. Все, что до этого напоминало какой-то нелепый сон, оказалось вдруг чудовищной реальностью, которую он никак не мог предугадать. И страшнее всего было то, что он стал участником событий, происходящих в этой реальности. Он ощущал под своей рукой железное плечо и бугристую спину увлекающего его за собой Вити, слышал твердые шаги седого, идущего впереди, чувствовал запах пороха, забившего, казалось, ему ноздри до самой гортани, и понимал, что это уже стало частью его жизни, хотел он того или нет.
Они молча пробрались через цех и вышли наружу, где Егор увидел широкий, захламленный двор. Посреди двора стоял черный микроавтобус, посверкивая чисто вымытыми боками и стеклами.
Егор думал, что они сейчас сядут в микроавтобус, но седой проследовал мимо.
– Куда мы? – спросил Егор Витю.
– Тихо, – отозвался тот.
От его отрывистого шепота веяло новыми страхами, и Егор подумал, что, возможно, он рано уверовал в свое избавление.
– Я пойду сам, – сказал он, опасаясь, что Витя не отпустит его, превратившись, таким образом, из спасителя в конвоира.
Однако тот снял с плеча его руку и пошел рядом, лишь искоса поглядывая на своего подопечного.
Егор почувствовал себя увереннее.
– Это их машина? – спросил он, испытывая острое желание поговорить вопреки явному неодобрению со стороны Вити и оглянувшегося на них седого.
– Да, – односложно отозвался Витя.
– Разве ее не надо поджечь? – не унимался Горин.
– Не надо, – последовал ответ.
Егор решил, что, вероятно, в поджоге нет смысла. Пылающая в ночи машина даже за фабричными воротами привлечет внимание, и скоро сюда явится наряд милиции, а за ним и розыскная бригада. Дальнейшие поиски приведут к обнаружению четырех трупов в подвале, после чего будет объявлен план-перехват и, как следствие, тихий побег с места преступления – а именно так следовало трактовать место несостоявшейся казни Егора – может окончиться неудачей.
Все это за неимением собеседника Егор говорил сам себе, поскольку не мог удержаться от того, чтобы не облекать в слова то, что с ним происходило. Тут сказывалась и профессиональная привычка, и выброс адреналина, и желание хоть как-то упорядочить события, которые никак не должны были случиться в его тихой, размеренной жизни.
А тем временем они выбрались за пределы фабрики и подошли к стоящему в тени кустарника джипу марки «Тойота».
– Садитесь, – сказал седой, распахивая задние двери.
Егор заколебался, глядя на темный проем, несущий ему новые испытания, по сравнению с которыми, возможно, все, что с ним произошло до этого, окажется детским утренником.
– Но я даже не знаю, кто вы, – заметил он.
Прищуренный взгляд седого блеснул в свете луны желтым, как у волка, зрачком.
– Хотите, – сказал он ровным, почти без интонаций голосом, – оставайтесь.
Он отвернулся, открыл переднюю дверь и сел за руль.
