Жильбер Галлерн - Цена тревоги
Ничто больше не будет стоять между ними. Они смогут наконец соединиться. Сколько времени он ждал этого. Даже голова кружится от близости цели. Он и Николь вместе. Они поженятся. Первое, что он сделает, это удалит двух лакеев. Тогда они поймут, кто здесь хозяин!
А потом…
Но это уже другая история. Сначала надо обдумать, как удалить первое препятствие. Нельзя рассчитывать на Николь, она может все испортить.
Нет, для такой работы требуется профессионал.
Ну а он-то кто же?
44
На следующее утро Николь решила как следует выспаться. Накануне они с Даниелем заснули поздно. Гости ушли уже за полночь, потом они повздорили. Но на самом деле супруги не держали зла друг на друга и быстро помирились, когда Николь вышла из ванной. Они не спали до самого рассвета, потом, устав, наконец разомкнули объятия и заснули глубоким сном. Было уже одиннадцать, когда Николь наконец открыла глаза. Холодное осеннее солнце светило сквозь решетчатые жалюзи. Даниеля рядом не было. Она прошла в ванную, приняла освежающий душ и слегка накрасилась, чтобы меньше были заметны следы вчерашней усталости.
Проходя мимо комнаты Хлои, она услышала, как та напевает в своей ванной комнате. Николь улыбнулась: нужно будет позвать девочку к обеду, ведь она способна плескаться в воде целый день!
На кухне никого не было. Николь открыла холодильник. Оставалось еще много продуктов. Приготовить обед не составит труда. С улицы доносились какие-то щелчки. Николь прислушалась. Что бы это могло быть?
Она отщипнула кусочек сыра, включила посудомоечную машину. Сегодня у Луизы выходной. Надо будет помыть хрустальные бокалы. Служанка оставила их около раковины… Решив сделать это попозже, Николь вышла из кухни, прикрыв за собой дверь.
Снова щелчки. Четыре. Нет, пять. Потом тишина. Кажется, они доносятся издалека, из глубины парка, может, даже из-за ограды…
Из кабинета Даниеля слышалась тихая музыка. Николь вошла к нему. Муж поднял глаза от документов и улыбнулся ей:
— Спящая красавица наконец проснулась?
— Проснулась, но чувствует себя изнуренной. Что это за звуки?
— Звуки? Какие звуки?
Словно в ответ на ее вопрос, раздалась целая серия щелчков. Они доносились приглушенно, проходя сквозь толщу книжных шкафов, протянувшихся по периметру кабинета.
— Ах это? Это Матьё.
— Матьё?
— Да, Мартин учит его стрелять.
— Что?
— Матьё встал сегодня в плохом настроении. Он никак не может смириться со смертью Бебе. Он ходил кругами, не зная, чем бы заняться… Мартину стало его жаль. И чтобы развлечь Матьё, он предложил научить его стрелять… Они в дальнем конце парка.
Николь не могла слова вымолвить от удивления.
— У Мартина есть оружие? — наконец спросила она.
— Длинноствольный карабин двадцать второго калибра. Ничего особенного, не бойся. Идеально подходит для того, чтобы научиться стрелять…
— Но Матьё всего двенадцать лет!
— Вот именно, пора ему немного повзрослеть. Стать мужчиной. Стрельба — прекрасное упражнение. Это занятие для настоящих мужчин и прекрасно учит владеть собой.
Николь только рукой махнула:
— Я бы все-таки хотела, чтобы меня спрашивали, можно ли моему сыну заниматься такими опасными вещами…
— Опасными… Не будем преувеличивать. Мартин соблюдает все правила безопасности. Он же бывший полицейский, знает, что делает…
— Допустим. Но мне совсем не нравится, что Мартин берет на себя воспитание моего сына!
— Матьё нужен пример для подражания. Я все время в разъездах. Хорошо, что у него есть возможность сблизиться с каким-то другим мужчиной. А Мартин на данный момент — единственный мужчина в доме, когда нет меня.
— Ты забыл Жозефа…
— Жозеф уже старик. А Матьё он, наверное, кажется столетним старцем. Не может же он подражать Жозефу. Мальчишки в этом возрасте предпочитают слушать рассказы об оружии и боевых действиях, а не о том, как прививать черенки!
Николь ничего не ответила, но в груди у нее защемило, как часто бывало в последнее время. Матьё ускользает от нее, уходит в мир мужчин. Она понимала, что должна бы радоваться этому. Ее мальчик растет, развивается, такое положение вещей нормально и даже уже желательно в его возрасте. Но Николь переживала это как потерю, почти как предательство.
— Поверь мне, это не причинит ему вреда, — настаивал Даниель.
Она кивнула и вышла из кабинета, оставив его заниматься своими делами.
Полчаса спустя она уже заканчивала мыть бокалы, когда услышала, как наверху Хлоя добавляет воды в ванну.
Ополаскивая рюмки, она увидела, как мимо окна промелькнули два силуэта.
Дверь кухни, ведущая на улицу, открылась, и вошел Матьё, а за ним Мартин.
Мальчик нес три консервные банки, продырявленные, словно сито.
— Мама, смотри!
Николь улыбнулась ему. Мартин прошел через кухню и прислонил карабин к стене.
Николь никогда не любила оружия. У ее отца его не было, и она никогда раньше не видела оружия так близко. Она испытывала необъяснимое отвращение к этим смертоносным механизмам и не понимала восхищения, которое некоторые мужчины демонстрировали при виде их. Тот факт, что карабин, как незваный гость, стоял теперь на ее кухне, произвел на нее тягостное впечатление. Если бы Мартин вдруг сел и положил ноги на стол, это не шокировало бы ее сильнее. Стараясь скрыть отвращение, Николь улыбнулась.
— Я и не знала, что у вас есть ружье, — обратилась она к Мартину.
— Это карабин. Двадцать второй калибр. Совершенно безопасен, если уметь им пользоваться.
— А вы умеете им пользоваться, насколько я понимаю.
Мартин самодовольно улыбнулся. Можно было представить, какого он мнения о своих талантах.
— Он стреляет отлично! — воскликнул Матьё. — И говорит, что я скоро буду стрелять так же, как он.
— Он и в самом деле способный. Стрелял по этим банкам с расстояния в пятьдесят метров.
Николь не увидела в этом никакой заслуги и потому просто кивнула.
— Ладно, — сказала она. — Очень хорошо, Матьё. А теперь иди вымой руки, скоро мы садимся за стол. Скажи сестренке, чтобы поторопилась.
Матьё вышел, бросив на карабин прощальный взгляд, словно жалея, что не может унести его с собой.
Николь снова взялась за мытье. Мартин не двинулся с места. Она ждала, что он заберет оружие и уйдет, но он стоял за ее спиной. Она чувствовала его взгляд на своей шее, и ей было не по себе.
— Вы что-то хотели? — не оборачиваясь, спросила Николь, решив наконец прервать это невыносимое молчание.
— Да. Я хорошенько все обдумал. И пришел к выводу, что мое присутствие здесь очень изменило ваш образ жизни.
Николь закончила вытирать бокал и поставила его на стол. Не отвечая Мартину, взяла другой. Он что, хочет объявить ей, что уходит от них? Это слишком здорово, чтобы быть правдой.
— Что-то произошло, когда мы встретились на той улочке. В тот момент ваша жизнь изменилась.
У Николь перехватило дыхание. Именно так она чувствовала. Все было так хорошо вплоть до того вечера. Мартин замолчал на мгновение, и на кухне вновь воцарилось молчание, осязаемое, словно какое-то живое враждебное существо. Видя, что Николь не отвечает ему, он снова заговорил:
— Поверьте, я понимаю ваши чувства. С этим не так-то легко совладать.
— Благодарю вас, но…
— Вам не надо ни о чем беспокоиться. Я сам всем займусь. Вы видели, что на меня можно положиться. Я забочусь о вас. И поэтому хочу вас предупредить.
Николь подняла голову от посуды и повернулась к Мартину. Он смотрел на нее пристальным взглядом, и она снова почувствовала себя неловко.
— Предупредить меня?
— Я насчет того мужчины, который вчера к вам приходил. Насчет Жавриса.
Она вопросительно посмотрела на него, но не выдала своего волнения.
— Вам лучше с ним совсем не общаться, — продолжал Мартин, — этот тип небезопасен.
Николь застыла от удивления, потом бессознательно выпрямилась. Она не любила, когда плохо говорили о ее друзьях. А Люсьен был одним из ее лучших друзей.
— Правда?
— Да, даже речи не может быть о том, чтобы с ним общаться. Он состоит на учете в полиции, вы это знали?
Конечно, знала, как она могла этого не знать?
— Это подозрительный тип. На него заведено досье вот такой толщины!
Николь охотно верила. Правительства меняются, но методы остаются неизменны. Оппозиционеры, у которых не хватает благоразумия, чтобы примкнуть к какому-либо лагерю, продолжают бороться за свои идеи, в то время как их бывшие товарищи занимают теплые места, быстро понимают, что в обязанности правителей входит иметь на глазах шоры, а в руках — резинку, чтобы стирать воспоминания о своих клятвах, принесенных в юности.
— Его арестовывали множество раз за нарушение общественного спокойствия и хранение запрещенных законом веществ…
