Николь Жамэ - Дольмен
Одним-единственным словом я мог положить конец поискам. Вопросам. Тревогам.
Но я его не произнесу.
Мари сидела в машине, обхватив голову руками, когда Люка открыл дверь и устроился рядом. По-дружески обняв ее за плечи, он сказал, что очень огорчен случившимся. Она выпрямилась и обожгла Ферсена недобрым взглядом, глаза ее сверкали скорее от ярости, чем от слез.
— Никто не заставит меня поверить, что племянник убил Жильдаса. Нико дядю обожал.
— Знаю, — деликатно подтвердил майор. — Но побег свидетельствует не в его пользу.
— Где доказательства, что яхту угнал он?
— Тогда почему вы ждете возвращения спасателей?
Ответом было молчание.
— Застань Жильдас вашего племянника и Шанталь, когда те тра… занимались любовью, — быстро поправился Ферсен, — как бы он реагировал?
— Вмазал бы ему как следует, — ответила Мари без колебаний. — Видите ли, несмотря на склонность к пьянству и грубоватые манеры, мой брат был пуританином. Мне он об этом не говорил, но я всегда подозревала, что Жильдас любил Гвенаэль Ле Биан. Брат и холостяком-то остался потому, что она рано вышла замуж. Другой попытался бы сделать ее своей любовницей, но не Жильдас: это не укладывалось в его представление о порядочности, только и всего.
Она утаила, что и Лойк был без ума от Гвен, а Жильдас никогда не пошел бы против брата.
Люка слушал не перебивая, он понимал, что Мари необходимо выговориться, а на острове не так уж много людей, кому она доверяла.
— Представим, что ваш племянник потерял голову, он защищался, по неосторожности убил Жильдаса и сбросил его со скалы, чтобы представить дело как несчастный случай.
— А записка и кровь на менгире?
— Инсценировка с целью запутать след, придуманная либо им самим, либо тем, кто ему покровительствовал, например, Шанталь.
Мари покачала головой, не столько возражая, сколько надеясь прогнать подступившие слезы.
— Нет… Хотя… возможно. Я уже ничего не знаю. Мне нужно побыть одной, пожалуйста, — попросила она.
— По-моему, вам нужно хорошенько выплакаться.
— Нет, сейчас пройдет.
Но плотину все-таки прорвало. Мари разрыдалась, громко всхлипывая, как ребенок. Сердце Ферсена разрывалось от боли и сочувствия. К черту интересы следствия! Позже он разберется со своими слабостями и противоречиями. Люка повернулся и положил голову Мари себе на плечо, не встретив сопротивления и ни на секунду не задумавшись о том, что воротник дорогого кашемирового пиджака заливают ее соленые слезы.
Мелкая сетка снова начавшегося дождя на стеклах машины окончательно отгородила их от остального мира.
Внезапно дверь открылась. Мари и Люка мгновенно отстранились друг от друга, но их движение не укрылось от глаз Кристиана.
— Яхту нашли на семиметровой глубине, — бросил он Ферсену, после чего посмотрел на невесту. — Можно тебя на пару слов?
Шкипер объяснил, что решил скрыть от Мари свое участие в спасательной операции. Кто-кто, а уж он знал, сколько опытных моряков нашли смерть в проливе Молен, где и ему не раз приходилось туго.
— На затонувшей яхте никого не оказалось, — объяснил он. — Спасательный круг исчез, это хороший знак, — добавил он бодрым тоном. — Думаю, Нико его взял, чтобы доплыть до континента.
— Это требует дока… — Мари осеклась, увидев в руках жениха предмет, который он осторожно показывал ей, так, чтобы не заметил Ферсен, стоявший в нескольких метрах от них среди спасателей.
Первый компас Кристиана, подаренный племяннику, когда тот начал выходить в море.
— Один из парней нашел его на борту. Я взял с него слово, что он не проболтается. Но ты должна знать: Никола жив.
Намерение жениха не оставляло сомнений. Кристиан напоминал о ее обещании уехать в Англию, как только она перестанет волноваться за судьбу племянника. Мари слукавила:
— Покрывать бегство Никола — не лучший способ ему помочь.
— Тогда отдай компас Ферсену и пошли! — Мари согласилась с таким решением. — Похоже, вы заключили с ним мир, — не удержался Кристиан от замечания.
— Глупенький! — с нежностью прошептала она, увидев, что к ним подходит Люка.
Обняв Мари с видом собственника, Кристиан сообщил ему о найденном компасе и о том, что завтра же с первым паромом они покинут остров и им необходимо собрать вещи.
Ферсен скрыл огорчение от этой новости за притворной холодностью.
— С вами я еще не закончил, — проговорил он, обращаясь исключительно к Мари. — Не бойтесь, это ненадолго, — добавил он для ее спутника, не удостаивая его взглядом, — требуется прояснить кое-какие детали.
Мари потихоньку сжала руку Кристиана, чувствуя, что он готов вцепиться Ферсену в глотку. Тот поцеловал невесту, сказав, что подождет ее в отеле.
— Не думаю, что мы еще встретимся, — произнес он вместо прощания, уставившись на Ферсена.
— Жизнь полна неожиданностей, — усмехнулся полицейский.
Кристиан ушел. Отныне у него была еще одна веская причина желать скорейшего отъезда Мари.
День клонился к вечеру. Стоя на берегу, откуда открывался величественный вид на Разбойничью бухту, Мари никак не могла прийти к решению: ехать ей или остаться? Дело в том, что «детали», которые попытался «прояснить» Ферсен, совпадали с ее собственными сомнениями. Даже если гипотеза о любовниках-монстрах оказывалась верной, Мари по-прежнему оставалась в центре этой истории. Чайка, крабы, записка на бретонском — все вело непосредственно к ней, о чем и сказал ей Ферсен.
— Вы, Мари, — ключевой свидетель и нужны мне здесь, чтобы я смог во всем разобраться.
В действительности ему была невыносима мысль, что вскоре он ее больше не увидит. Можно ли было этим оправдать его требование отложить отъезд Мари? Из эгоизма он решил, что да.
— Призываете к сотрудничеству? — съязвила она, добавив, что ей нужны доказательства его доброй воли, дабы принять предложение к рассмотрению.
Люка махнул рукой в сторону пустой камеры. Лойк давно отпущен, если она говорит об этом. Да, Мари имела в виду брата, но из гордости не призналась.
— Если рассчитываете, что он приведет вас прямиком к Никола, то это лишь доказывает ваше полное непонимание происходящего.
— Вот вы его и развейте! — впился в нее взглядом Люка.
Вместо ответа Мари сняла трубку телефона и протянула ее Ферсену.
— Не раньше чем прокурор разрешит мне вести следствие и официально подтвердит мои полномочия.
Майор и пальцем не пошевелил, чтобы взять трубку. Мари сдернула с вешалки куртку и пошла к двери.
— Не находите, что ваш племянник разбрасывает по пути предметы, не хуже Мальчика-с-пальчика из сказки? Если Никола хотел убедить нас в удачном побеге, то он со своей задачей справился. — Она замедлила шаг, но не обернулась. — Поразмышляйте над этим, прежде чем отправитесь в Плимут!
Слова прозвучали как выстрел. Хлопок двери тоже.
Встревоженная замечанием парижанина, Мари думала не только о Никола, но и о Кристиане, который наверняка недоумевал, куда запропастилась невеста, тем более что она отключила мобильный телефон. Решив, что пора возвращаться, Мари уже подходила к машине, как ее внимание привлекло какое-то движение в стороне дольмена. Издалека это напоминало дымок, поднимающийся из окна папского дворца в Ватикане, чтобы возвестить об избрании нового понтифика. Белое облачко выходило из самого центра каменной плиты. Из любопытства она приблизилась к дольмену, доходившему ей до груди, и вздрогнула: перед ней был испачканный в крови кусочек фаты новобрачной. Придавленный сверху круглым плоским камнем, он развевался на ветру.
Быстро взобравшись на плиту, Мари взялась за камень, и от ее движения вырвавшуюся на волю ткань унесло в море. С колотившимся от ужаса сердцем она проводила ее глазами и приподняла камень. Брови Мари поползли вверх: на нем виднелись знаки, которые невозможно было разглядеть из-за толстого слоя серой пыли. Смочив палец слюной, она очистила их, один за другим, и вздрогнула, узнав символы, вырезанные на менгирах. Пять располагались ближе к краям, а шестой — круг, от которого во все стороны шли короткие черточки, — в середине. Мари попыталась угадать, каков смысл этого нового действа, но тут в глазах у нее потемнело, тело охватило странное оцепенение, колени подкосились, и она без чувств рухнула на плиту.
Ти Керн огласился душераздирающим криком, который потревожил покой Риана, погруженного в написание новой книги. Спешно оставив уютную каморку на маяке, вооруженный биноклем ночного видения, он устремился по таможенной тропинке, осматривая окрестности. Поднеся бинокль к глазам, он увидел окруженный зеленоватым свечением дольмен. На плите, лежа во «внутриутробной» позе, корчилось от боли человеческое существо.
