Монс Каллентофт - Осенний призрак
Оба они опровергают слухи о продаже Скугсо под давлением тяжелых финансовых обстоятельств. Оба не скрывают пренебрежительного отношения к выскочке Петерссону, но не питают к нему особой злобы и не знали его раньше, при том что Катарина училась с ним в одной гимназии.
— Наконец о Фредрике Фогельшё, — объявляет Малин, — и о самом драматическом событии вчерашнего дня.
Харри рассказывает об автомобильной гонке. Юхан — о допросе. О том, что Фредрик Фогельшё испугался, потому что был пьян.
— Сейчас он в камере, — говорит Свен. — Мы можем держать его там неделю в связи с другими преступлениями, совершенными им во время задержания. Мы допросим его еще раз. Расспросите об убийстве, надавите, даже если он обвиняется по другому поводу. Мы должны попробовать поговорить с ним без адвоката. Не думаю, что он скажет нам всю правду. Честно говоря, я не знаю, лгал ли он, когда объяснял нам причину своего бегства. Фогельшё кажется слабым и в то же время сильным человеком. И все же то, что он пытался скрыться, чрезвычайно подозрительно, ведь так? Сейчас он наш главный подозреваемый.
— Мы должны проверить финансы Фогельшё, — продолжает Харри, — покопаться в обстоятельствах продажи замка. Действительно ли они банкроты? Сегерберг, не могли бы вы заодно заняться и этим? Таким образом, к архиву Петерссона, который мы уже начали изучать, добавляется архив Фогельшё.
Ловиса улыбается и кивает.
— Я готова работать по двадцать часов в сутки, пока дело не прояснится. Других занятий в этом городе у меня нет.
Она говорит это без тени иронии, совершенно серьезно, и Малин узнает себя в этой преданной своей профессии молодой женщине-полицейском. Восхищается, но в то же время хочет предупредить: эта работа будет разрушать твою душу, если ты только позволишь; в тысячу раз легче убежать в чужие проблемы, чем заниматься своими собственными, уйти в темноту, чем увидеть в своей жизни свет.
— А электронная переписка семьи Фогельшё? — спрашивает Юхан. — Разговоры по мобильным телефонам? Может, запросить?
— Пока рано, — отвечает Свен. — Для таких запросов надо иметь что-то конкретное. Однако Петерссона мы можем проверить.
— А его родственники? — спрашивает Свен спустя некоторое время. — Действительно никого нет, кроме отца?
— Похоже на то, — отвечает Юхан. — Проверяли по национальному регистру.
— Подруги? — спрашивает Малин. — Он что, в самом деле жил там совсем один? Бывшие подруги? Друзья? Обычно в таких случаях преступник принадлежит непосредственному окружению жертвы. Любовницы?
— Пока никого не нашли, — отвечает Юхан.
— И никто из них не объявлялся, — добавляет Свен. — Ты и сама знаешь, как трудно бывает проникнуть в историю чужой жизни.
— А может, он был из тех, кто пользуется услугами проституток? — спрашивает Вальдемар.
Малин тут же хочется потребовать от него более уважительного отношения к убитому, но потом она понимает, что, вполне возможно, Вальдемар прав, и в этом случае никого из окружения Петерссона больше не удастся найти. Что поделать, если в этой области шведское законодательство оставляет желать лучшего? Многие из мужчин, покупающие секс, могли бы заполучить практически любую понадобившуюся им женщину. Тем не менее они предпочитают обходиться простыми, свободными от любви и ответственности отношениями.
— Те, с кем мы говорили, общались с ним исключительно как с адвокатом. Похоже, он заботился о неприкосновенности своей личной жизни, — говорит Юхан.
«Одиночка, — думает Малин. — Эксцентрик-одиночка в самом большом замке Эстергётланда. Но никто, никто не может жить совсем один. Или?..»
— Он не был женат, — напоминает Свен. — Может, гомосексуалист?
— Это нам неизвестно, — отвечает Малин. — Вы допросили отца Петерссона? — спрашивает она. — Он может знать и о его сексуальности, и о многом другом.
— Нет, — отвечает комиссар. — Мы только сообщили ему о смерти сына. Малин и ты, Харри, займитесь этим после того, как попытаетесь дозвониться до Йохена Гольдмана.
— Уже сейчас? — удивляется Харри. — Ведь у него только вчера умер сын!
— Мы не можем ждать.
Малин кивает в знак согласия.
Она с отвращением думает о предстоящей встрече. Если что и тяжело вынести в день похмелья, вроде сегодняшнего, так это запах больничных простыней и катетеров.
Больница в Олерюде. Конечная станция. Может статься, он находится в отделении для страдающих деменцией.[41]
— Что еще? — голос Свена звучит оживленно. — Малин, еще что-нибудь?
Он говорит ей своим взглядом, что знает о ее похмелье, но не собирается делать никаких послаблений в работе.
Форс качает головой.
— Мы говорили с Линнеей Шёстедт, — отвечает она спустя некоторое время, — пожилой дамой, проживающей в одном из домов на замковых землях. Она угрожала нам оружием, когда мы к ней постучали.
— Что она делала? — переспрашивает Свен, и Малин замечает усмешку на лице Вальдемара.
— Она как будто испугалась, — поясняет Харри. — Сказала, что никогда не знаешь, с кем придется иметь дело. И в этом она права.
— Дама быстро успокоилась, — продолжает Малин. — Она видела какой-то черный автомобиль на рассвете, так ей показалось. Не помнит, спала она или нет.
— Не помнит?
— Да, ей трудно бывает отличить сон от яви.
Комиссар качает головой.
— А что за машина?
— Этого она не знает.
— Мы должны принять это во внимание. Какую машину водит Фогельшё?
— Темно-синий «Ягуар», — отвечает Малин.
Темный автомобиль.
«Она могла видеть Акселя Фогельшё или Юханссона и Линдмана, когда они проезжали, — рассуждает про себя Форс. — Может, кого-нибудь из детей старика Акселя? Нет ли у Катарины Фогельшё другой машины? Или кого-нибудь из старых знакомых Петерссона, Гольдмана?»
— Никто не звонил? — с надеждой в голосе спрашивает Вальдемар.
Но Свен качает головой.
— Будем работать дальше. Может, кто-нибудь откликнется теперь, когда все это просочилось в прессу и Карим обратился с просьбой к населению.
— В «Коррен» много сегодня о нашем деле, — говорит Юхан. — В государственных СМИ тоже. Об убийстве, погоне, о том, что мы арестовали Фредрика Фогельшё.
— И ничего такого, чего бы мы не знали? — спрашивает Свен.
Юхан качает головой.
— Обязательно должен найтись кто-нибудь, кто сообщит что-нибудь о его аферах, — говорит Ловиса. — Пусть даже анонимно. Если только там есть что сообщать.
— Если он занимался сомнительными делами, то должен иметь контакты с криминальным миром этого города, — рассуждает Вальдемар. — Может, мне стоит навести справки у своих старых знакомых?
— Просто ты не хочешь заниматься бумагами, — смеется Свен. Но потом снова становится серьезным. — Сейчас бумаги для нас на первом месте, ты понял?
Вальдемар кивает.
— Малин, — говорит Шёман, — звони Гольдману. Посмотрим, что он скажет, если только это его номер.
Малин зажмуривает глаза и вспоминает бегущего Фредрика Фогельшё. Представляет тело, брошенное в замковый ров, чтобы душа осталась в той черной воде навсегда.
«Вместе с десятками или тысячами других душ, словно замурованных в камень и время, — думает она, — прикованных к своему несчастью, к своей судьбе, которой невозможно избежать и нельзя смириться. Одиночество красной нитью проходит через человеческую историю, — рассуждает Малин, — лежит в основе всего того, что с нами случается».
22
Тенерифе.
При этом слове воображение Малин Форс рисует обожженные скалы и вечно сияющее солнце над лабиринтом домов. Качающиеся на ветру пальмы, ряды шезлонгов на грязных пляжах, отсвет мерцающей глади бассейна на мутирующих пигментных пятнах, рак, проникающий сквозь кожу и далее в кровь, после чего остаются считаные месяцы жизни под вечным солнцем.
Малин вспоминает выцветшие снимки родительского рая. Она знает, что квартира на Тенерифе кажется маме слишком тесной и убогой; наверное, поэтому она и приглашает в гости их с Туве как бы нехотя, скрепя сердце.
А может, мама просто хочет, чтобы ее оставили в покое? «Прежде чем я стала понимать значение этого выражения, я уже чувствовала, что ты избегаешь меня, мама, — думает Малин. — Почему? Может, тебе было стыдно за что-то, а ты не хотела себе в этом признаться? Или это потому, что ты узнавала во мне саму себя? Но так обычно бывает со взрослыми детьми, а я ощущала это уже в четыре года, и уже тогда по-своему осознавала, что происходит».
«Что мы будем говорить друг другу, мама?» — думает Малин, просматривая за столом статьи о Йохене Гольдмане.
Его называют самым крупным мошенником в истории Швеции. Еще точно не установлено, сколько сотен миллионов он прикарманил, когда опустошил предприятие «Финера финанс». А когда все раскрылось, Йохен Гольдман покинул страну.
