У меня к вам несколько вопросов - Маккай Ребекка

Той зимой Фрэн достала прошлогодний альбом «Драконьих сказок» и показала Карлотте, как я одевалась на первом курсе, и Карлотта издала свой самый жабий смешок. «Тебя похитила секта? Типа… если бы „Джей-Си-Пенни“ [30] был сектой!» И я смогла рассмеяться вместе с ней, радуясь тому, что она увидела в девушке на фото фальшивую меня, ту меня, которую занесло куда-то не туда.

Но большинство людей той осенью восприняли мое преображение с тревогой.

Карен Кинг, увидев меня в первый день, сказала: «О боже, значит, ты уходишь из команды?»

Бедная миссис Шилдс так и сяк пыталась выяснить, все ли со мной в порядке. Однажды утром перед тренировкой, когда мы ждали у спортзала «Фургон дракона», она начала расспрашивать о моем лете, но не прошло и двух минут, как она стала сыпать контактами: людьми, с которыми я могла бы поговорить, встречами, на которые я могла бы сходить. Я в ответ бормотала что-то маловразумительное, не понимая, что излучаю травму. Разумеется, так оно и было — я была травмирована и, вероятно, подсознательно хотела это подчеркнуть. Но поскольку остальным эта травма стала заметна только сейчас, они решили, что со мной что-то случилось тем летом. Стали шептаться, что я открыла для себя наркотики или ведьмовство. В любой государственной старшей школе в Америке 1990-х я бы точно вписалась в какую-нибудь тусовку. Но в Грэнби, краю Ральфа Лорена и калош, во мне видели что-то нездоровое, и они были по-своему правы. Но то, как криво они это объясняли, — героин! оккультизм! суицид! — вызывало у меня только усмешку.

Я училась на третьем курсе, когда застрелился Курт Кобейн и Clover Music стала продавать фото его предсмертной записки. Это был ксерокс ксерокса, почерк Курта по краям страницы расплывался.

Страницы были двусторонними, и я купила два экземпляра, чтобы приклеить все это скотчем над своей кроватью, каждой страницей наружу.

Как-то раз я шла по коридору из ванной к себе в комнату и услышала через дверь, как Рэйчел обкуренным голосом читает эту записку Бет и Талии.

Талия сказала: «Думаю, это мило. Он был ее героем».

Бет сказала: «Ты сейчас так говоришь, но подожди, пока войдешь, а она тут висит в петле».

Сдавленный смех оборвался, когда я открыла дверь.

Так или иначе, для подруг Талии я была девушкой, с которой что-то случилось тем летом, — или, в лучшем случае, девушкой, играющей разные роли, и все не те. Но для Талии я была собой, все той же. Аккуратной и внимательной соседкой, ни разу не крутой, но во всяком случае не крадущей ее лифчики.

И еще я была той, которая знала все о вас.

Это я ей сказала, что ваша любимая газировка «Ар-Си-Кола». Просто потому, что когда-то вы нашли шесть банок в холодильнике в гримерке и заявили, что терпеть их не можете. С тех пор вы пытались от них избавиться, день за днем предлагая мне очередную банку, пока я наконец не стала принимать их и прятать неоткрытыми где-нибудь у вас в кабинете. Если Талия приносила вам «Ар-Си-Колу», вы должны были знать, что это привет от меня.

19

Когда к вечеру среды Яхав мне так и не ответил, я сказала себе, что встреча с Бритт придется кстати. Она отвлечет меня от мыслей о нем, а также от мыслей о вас и о всяких мелочах, которые я в свое время упустила.

Я дала Бритт список других людей, с кем можно пообщаться (разных учителей, все еще преподававших в Грэнби, в том числе Фрэн), чтобы мой голос не оказался единственным в ее подкасте.

Мы встретились в семь в пустом кабинете в Дуайер-холле, элегантном остекленном общежитии верхнего кампуса, которого еще не было в 90-е. Я села на плюшевый диван под белой доской, а Бритт положила свой телефон на стол передо мной и открыла приложение для записи, которое я велела ребятам скачать.

На Бритт был кремовый рыбацкий свитер, узкие джинсы и ботинки наподобие тех, что носила Фрэн в 94-м году. Она сказала:

— Я бы хотела начать с хронологии.

Я прошлась по основным датам. Мы с Талией были соседками в 1993 и 1994 годах. Умерла она в марте 95-го. Той же весной арестовали Омара, но подробности не раскрывали до лета, когда все мы уже разлетелись по стране и готовились к колледжу. Интернет только зарождался; свою первую электронную почту я завела в сентябре того года. Рассказывая Бритт, как мы пересылали друг другу вырезки новостей по физической почте, я чувствовала себя древней бабкой. Суд над Омаром состоялся в 97-м, апелляция — в 99-м. Апелляцию отклонили, и на этом все почти заглохло. Не считая отдельных упоминаний в криминальной документалке, потому что, вы же понимаете, в школе-интернате убили белую девушку. Более того: белую, хорошенькую и богатенькую. Если бы она еще была блондинкой… Каждое упоминание начиналось со слов: Помните этот страшный случай? Подробности от раза к разу делались все более размытыми, а вердикт — все более очевидным. Слава богу, злодея поймали. Посмотрите на него на этом фото после стольких лет в тюрьме, как он обрюзг, как помертвел его взгляд. Разве не типичный убийца? Затем, в 2005-м, вышел специальный выпуск «Выходных данных» по случаю десятой годовщины смерти Талии и набиравшего в интернете силу движения «Свободу Омару».

«Выходные данные» уделили немного внимания его защитникам — в частности, одной актрисе, запомнившейся мне по мелкой роли в «Человеке-пауке», которая не упускала случая высказаться об этом, — но в основном сосредоточились на всевозможных уликах: ДНК, ключ от бассейна, признание Омара, пусть даже он от него отказался, тот рисунок в школьном альбоме. И даже если он не был тем «парнем постарше», о котором Талия упоминала подругам, трое лыжников заявляли, что слышали, как Омар шутил о том, чтобы привязать Талию к силовой скамье.

— Омар был приколист, — сказала я Бритт. — Он врубал музыку в качалке и бегал по залу, подставляя всем кулак вместо микрофона. — Это не проясняло хронологию, но казалось важным. — У него не было обычных для учителя границ. Наверно, когда ты прикладываешь кому-то лед к паху, ваши отношения становятся более личными.

Бритт слушала меня и кивала. Затем сказала:

— Вообще-то, меня интересовала хронология того вечера.

— А, — сказала я с облегчением, потому что не знала, о чем говорить дальше. Я не собиралась упоминать вас — во всяком случае, не под запись, — но моя колода памяти тасовалась прихотливым образом. Почему, к примеру, я столько думала о Талии все эти годы, но почти не думала об Омаре? Я хотела как-то защититься от самого этого вопроса.

Я сказала:

— Окей. Это была пятница. Я занималась постановкой, мы закончили спектакль, я направилась к себе в общежитие и узнала обо всем на следующий вечер. То есть в субботу.

— Верно. Но что вы помните? Насчет субботы.

Одна стена комнаты, где мы сидели, была стеклянной, и за ней периодически проходили девушки — кто в спортивной одежде, кто уже обернутые полотенцами, чтобы застолбить очередь на вечерний душ. Они поглядывали на нас с умеренным любопытством. Я сказала:

— Я жила одна на четвертом курсе и должна была бы спать допоздна. Дело в том — к нашей истории это слабо относится, — что в пятницу около полуночи сработала пожарная сигнализация, просто из-за микроволновки, поэтому мы все в общежитии довольно долго стояли и ждали. У вас еще жгут попкорн?

Бритт рассмеялась.

— О боже. Я не понимаю, зачем на микроволновке специальная кнопка для попкорна, когда получается какая-то ядерная авария.

— Точно! Окей, в общем… как тебе известно, вечером пятницы группка ребят выпивала в лесу, на матрасах у скандинавской тропы. Для марта было довольно тепло, и они решили не упускать такую возможность. То есть было, наверно, тридцать три градуса, [31] но знаешь, такой первый день, когда воздух не кусает за лицо?

Бритт сказала:

— У меня об этом столько заметок. Всего было восемнадцать человек.